Чем больше вы будете сопротивляться, тем безнадёжнее и глубже будет ваше падение во мрак безумия.
Дело, видите ли, в том, что город, этот современный молох, требует ежедневных человеческих жертв. Каждый день, с непреложностью законов природы, в городе гибнет от уличного движения несколько человек, не считая несчастных случаев на заводах, фабриках, постройках. Ну и вот эти обречённые, жизнерадостные, полные сил и здоровья люди сегодня спокойно уснут, не зная, что их ожидает завтра. Завтра утром они встанут и, весело напевая, будут одеваться, чтобы идти, как они будут думать, на работу, а на самом деле — навстречу своей неизбежной смерти. В то же время в другом конце города, так же беззаботно напевая, будет одеваться их невольный палач: шофёр или вагоновожатый. Потом жертва выйдет из своей квартиры, палач выедет из противоположного конца города из своего гаража или трамвайного парка. Преодолевая поток уличного движения, они упорно будут приближаться друг к другу, не зная друг друга, до самой роковой точки пересечения их путей. Потом на одно короткое мгновение кто-то из них зазевается — и готово. На статистических счетах, отмечающих число жертв уличного движения, прибавится одна косточка. Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И тем не менее всё это неуклонно совершится с точностью часового механизма, сдвигающего на мгновение в одну плоскость две часовые стрелки, идущие с различной скоростью.
Перед лицом бога день один- как тысяча лет..
" ...Вежливость не в ладу с правдивостью. Из вежливости стало быть, можно поступаться правдивостью..."
Вся моя жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послужит и моя смерть. Я предпочитаю, чтобы в моем трупе копался друг-ученый, а не могильный червь.
Вы лгали во имя правды. Горький парадокс! И если подсчитать, то окажется, что ваша правда всё время питалась ложью.
Женщина без тела. Это хуже, чем мужчина без головы.
В конце концов какое значение имеет имя автора? Важно, чтобы идея вошла в мир и сделала свое дело.
Вы умеете молчать? Все женщины болтливы. Вы женщина - это плохо. Вы красивы - это еще хуже. ... Красивая женщина - женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками
Если добродетель не может существовать, то, по крайней мере, порок должен быть наказан.
Вы женщина — это плохо. Вы красивы — это ещё хуже. <...> Красивая женщина — женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками.
— И порок будет наказан! — воскликнула она, уже почти теряя волю над своими чувствами.
— О да, конечно, там, на небесах. — Керн посмотрел на потолок, облицованный крупными шашками из чёрного дуба. — Но здесь, на земле, да будет вам известно, наивное создание, торжествует порок и только порок! А добродетель… Добродетель стоит с протянутой рукой, вымаливая у порока гроши, или торчит вот там, — Керн указал в сторону комнаты, где находилась голова Доуэля, — как воронье пугало, размышляя о бренности всего земного.
Многие женщины сожалеют о том, что они не родились мужчиной… Это, наверное, такие женщины, на которых мужчины не обращали никакого внимания.
Вежливость не в ладу с правдивостью.
Красивые ноги очень выигрывают при коротких юбках.
Вы умеете молчать? Все женщины болтливы. Вы женщина - это плохо. Вы красивы - это еще хуже. ... Красивая женщина - женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками (Профессор Керн)
Вы знаете, что когда человек умирает, то органы его чувств угасают не одновременно. Сначала человек теряет чувство вкуса, потом гаснет его зрение, потом слух.
Правдивость — плохой объект для иронии…
Странно, при жизни мне казалось, что я жил одной работой мысли. Я, право, как-то не замечал своего тела, весь погружённый в научные занятия. И, только потеряв тело, я почувствовал, чего я лишился. Теперь, как никогда за всю мою жизнь, я думаю о запахах цветов, душистого сена где-нибудь на опушке леса, о дальних прогулках пешком, шуме морского прибоя… Мною не утеряны обоняние, осязание и прочие чувства, но я отрезан от всего многообразия мира ощущений. <...> Утратив тело, я утратил мир – весь необъятный, прекрасный мир вещей, которых я не замечал, вещей, которые можно взять, потрогать, и в то же время почувствовать своё тело, себя. О, я бы охотно отдал моё химерическое существование за одну радость почувствовать в своей руке тяжесть простого булыжника!
Он стоял, скрестив руки на груди, и говорил очень ласковым, мягким тоном, как настоящий инквизитор.