Цитаты из книги «Парижане. История приключений в Париже.» Грэм Робб

8 Добавить
Удостоенный наград биограф, историк, страстный франкофил и талантливый рассказчик, Г. Робб приглашает читателя в познавательное путешествие сквозь века парижской истории, начиная с 1750 года и до наших дней. Книга представляет собой серию увлекательных новелл, основанных на реальных событиях из жизни самых разных жителей французской столицы – знаменитостей с мировым именем и людей совсем неизвестных: прелюбодеев, полицейских, убийц, проституток, революционеров, поэтов, солдат, шпионов. Фоном и...
Кое-что было всегда очевидно: город, построенный людьми, равнодушен к их желаниям. Он демонстрирует им в монолитной форме их выдумки, россказни о близких отношениях и славе, любви и вечной гордыне, легенды и истории, которые знал только один человек или которые заставили целые поколения верить в них. Он убеждает даже самых успешных людей, страдающих манией величия, в незначительности их мечты. Париж показывает свое истинное лицо с вершины башни Монпарнас, где охрана патрулирует вдоль ограждения от самоубийц. Большая часть этой галактики рассеивает вокруг себя свет, достигающий в темноте горизонта во всех направлениях.
Каждый существующий город – это древнее захоронение, осадочная гора, оставшаяся после всех поколений людей, мигрировавших вниз, в почву. Короли, королевы и императоры – всего лишь его слуги. Они помогают ему стереть даже саму возможность памяти. Памятники, возведенные Наполеоном III, предали забвению акры истории. Бульвар, названный в честь сражения, изгладил из памяти напоминания о миллионе жизней, а в конце правления Наполеона государственные архивы сгорели.
Пусть каждый довольствуется тем, что имеет. Неудовлетворенный человек не имеет ничего…
Без сомнения, все наладится в течение следующих пяти-шести веков.
Истинный гений всегда остается не признанным своими современниками.
«Восемь минут от «Порт-Майо», – сказал ее сосед. «Да это же моментально! – воскликнула молодая женщина. – Это так быстро\» Мужчина, сидевший от нее по другую сторону, склонился к ней и сказал загадочно: «Ничто в жизни никогда не бывает достаточно быстро, мадемуазель».
Боязнь того, что парижане превратятся в бездумное стадо, одержимое экономией времени, оказалась беспочвенной. Рабочие и бизнесмены во всех уголках Парижа были рады появившейся возможности провести каждое утро несколько лишних минут в постели. Метро стало смазкой их общественной деятельности и эффективно приспособилось к их желаниям. В мюзик-холле – там он иногда брал ложу и сидел над густыми клубами табачного дыма – об этом пелось в песнях Ландри La Petite Dame du Metro и Дранема Le Trou de mon quai. Менее чем через десять лет после открытия первой линии невозможно было представить себе Париж без метро. Для туристов и возвращающихся на родину местных жителей оно было неистощимым источником того, что однажды получит название «мгновения Пруста».
ДЭВИС. Я просто дую в трубу, дружище. Я дую в эту трубу, и она издает звуки, и кошки приходят от нее в восторг… или не приходят; мне все равно. (Дрожат длинные пальцы.) Политика – это то, от чего я стараюсь быть подальше.
САРТР. С моей точки зрения, это политический акт.
ДЭВИС (наклоняется вперед). Это всего лишь музыка, дружище.
САРТР. Да, джазовая музыка, которая является выражением свободы.
ДЭВИС (откидывается на спинку стула – с вынужденной улыбкой). Это слово белого человека – джаз. Белые люди всегда и на все навешивают ярлыки. Это просто мелодии. Я разбираю мелодии на части и собираю снова по-разному, безо всяких клише…
САРТР. Да, и тогда никто не может не услышать эту мелодию по-настоящему. (Гасит сигарету, берет другую из пачки.) Пример: вот стакан. Стакан на столе.
ДЭВИС (берет стакан, пьет, ставит его назад на стол). Угу.
САРТР. Я говорю «стакан», и этот стакан совершенно такой же, как и раньше. С ним ничто не происходит, за исключением того, что он, возможно, вибрирует, но не сильно. Стакану все равно.
ДЭВИС. А! Это и есть экзистенциализм, да?
САРТР. Нет, экзистенциализм – это Греко, если вы верите журналистам. (Улыбается .) «Муза экзистенциализма».
Все смотрят на ДЖУЛЬЕТТУ. Она наблюдает за женщиной в одежде от Диора, которая проходит мимо с пуделем, поднявшим заднюю ногу у дерева.
САРТР. Это не экзистенциализм. Это человек, который разговаривает с другим человеком…
ДЭВИС внимательно смотрит на Сартра.
САРТР. Но когда я говорю слово «стакан», что-то происходит. Стакан уже не в тени. Он не… (смотрит на Бовуар ) потерян в глобальном восприятии… Когда я называю что-то, это не остается без последствий, а это означает, что человек использует насилие (Джульетта поднимает глаза ), когда заставляет другого человека сказать имя, или номер телефона, или адрес. (Официанту .) Да, принесите нам бутылку. (Дэвису .) Вот почему мы можем сказать, что писатель и в каком-то смысле музыкант лишают вещи невинности.
ДЭВИС (смеясь). Да, именно это я и делаю, дружище, «лишаю вещи невинности»!
САРТР. Так, например, в Алабаме никто не замечал, что негров угнетают, пока кто-то не сказал: «Негров угнетают».
МАЙЛС (поднимает голову, смотрит с сомнением). Это место я никогда не увижу…
САРТР. Или более подходящий пример: «Пармская обитель» Стендаля. Греко, вы ведь знаете «Пармскую обитель»? (Джульетта неопределенно улыбается.) Граф Моска очень обеспокоен чувствами – которые он не может определить, – которые его любовница и Фабрицио испытывают друг к другу. Он видит, как они уезжают в карете, сидя рядом друг с другом, и говорит: «Если они произносят слово «любовь», я пропал…» (Дымит сигаретой.) Так что, когда вы называете что-то, вы берете ответственность.
В течение какого-то времени вместо того, чтобы лазать в окна на первом этаже, молодые люди проникали в женские комнаты беспрепятственно. Они приносили вино, сигареты, тунисское печенье, хот-доги и эрекцию. В результате некоторые девушки стали больше страдать от одиночества, а содержание и стиль ведения дискуссий изменились. Молодые люди могли дольше вести серьезный разговор, пропорциональный длине текста, который они прочли. В социальном смысле изменение было невелико. Киноклуб посещался также хорошо. Девушки оставались более активными в доставлении удовольствий и развлечений, чем в политических кружках. Наверное, надо согласиться с некоторыми историками в том, что этот бунт в студенческом общежитии в Нантере в 1967 г. не следует рассматривать как пролог к более серьезным событиям, которые вскоре последовали.