Рецензии на книгу «Жизнь Антона Чехова» Дональд Рейфилд

Циничный идеалист

Как-то я задумал подсчитать, на произведения какого автора я написал больше всего рецензий, результат оказался ожидаемым, этим автором стал Антон Павлович Чехов, он вдохновил меня на 41 рецензию, второй в списке автор отстал более чем в два раза. До настоящего "марафона" не хватает одной рецензии и еще 195 слов :)

Но получалось как-то не совсем правильно, Чехова я читал и перечитывал чаще, чем других, а вот о самом писателе, о перипетиях его судьбы, имел крайне смутное и поверхностное представление, с этим надо было что-то делать. Биографий Чехова в сети полно, оставалось только выбрать, и тут вовремя подоспел совет Ludmila888 обратить внимание на книгу Рейфилда, за что я ей очень признателен и благодарен.

До сих пор я не читал биографий Чехова, но я читал биографии других писателей, так что мне всё-таки есть с чем сравнивать. И я обратил внимание, что чаще авторы-биографы пытаются дать некий анализ жизни и творчества писателя, и очень редко бывает, что биограф действительно пишет биографию, оставляя право анализировать предложенный материал и делать из него выводы самому читателю. К счастью, книга Рейфилда относится именно к такому типу жизнеописаний.

Чехов предстает в потоке фактов его жизни, которым автор не пытается давать оценки, он просто рассказывает что, где и когда происходило с самим писателем или с его ближайшим окружением, если это отражалось каким-то образом на нем. Рейфилд совершенно не фильтрует материал, честно выкладывая всё, что нарыл в архивах. Мне даже показалось, как хорошо, что он иностранец, нет, он, конечно же имеет представление о русском сквернословии, но все равно оно у него не зиждется на генетическом уровне, когда русский человек совершенно интуитивно определяет где дозволено, а где нет, то или иное слово. И сам Чехов был именно таков, он знал, где можно выругаться сочным матом, а где - упаси Боже. Это я к тому, что русскоязычный автор, наверняка, стал бы цензором самому себе, и не выкладывал бы без запинки некоторые перлы Чехова и особенно его братца Александра, а вот Рейфилду, с его английским менталитетом, это не доставляет никаких проблем: что написано, то и публикую. И, надо сказать, что кое-что из "творческого наследия" классика можно найти только в этой книге, потому что даже в ПССП (Полное собрание сочинений и писем) имеются цензурные купюры.

Но, вот, казалось бы, нашел я тему - сквернословие писателя, кстати, надо признать, довольно редкое. Но всё дело в том, что это один из штришков, разрушающих идеальный образ гения, который общими стараниями воздвигли биографы-литературоведы. У читателя, знакомого с Чеховым по тому контенту, что дается в наших учебниках и книгах, формируется представление о нем, как о неком идеальном человеке, безукоризненно интеллигентном, тонком, умном и безупречном.

А дело в том, что и интеллигентность в Чехове была, и тонкость, и ум, вот только не было безупречности. Был он человеком невероятно сложным, в котором постоянно уживались противоречивые стремления, разные модели отношения к жизни. При этом он всю жизнь вел неустанную борьбу с самим собой, постоянно был начеку, его цитата о выдавливании из себя по капле раба стала чуть ли не программной в советской школе, одной из основ новой педагогики. Он выдавливал, но так до конца и не выдавил, и у него хватало ума осознавать это, его ироничность распространялась не только на окружающих, но и на себя в первую очередь.

Недавно, перечитав "Степного волка" Гессе, я сравнил Гарри Геллера с Чеховым. И книга Рейфилда только укрепила это ощущение, у меня сложилось впечатление, что в Чехове уживалось далеко не два начала, а гораздо больше. Практически каждый его герой мужского пола автобиографичен, частица самого Чехова есть во всех персонажах его рассказов и повестей, особенно, относящихся ко второй половине его творческого пути. А апофеоза выплеск самого себя достигает в его пьесах.

Рейфилд честно описывает амурные похождение Чехова, надо признать, что классик был невероятно любвеобилен, я не задавался целью пересчитать его любовниц, мелькавших на страницах книги, но их явно набралось больше трех десятков, это при том, что Рейфилд, наверняка, помянул далеко не всех. Сложилось впечатление, что в отношениях с прекрасной половиной Чехов был в значительной степени потребителем, он относился к тем мужчинам, которые не страдали по женщинам, не сходили по ним с ума, он предпочитал, чтобы "бегали" за ним. И, надо сказать, что он был довольно избалован в этом отношении. Он самым классическим образом оправдывал пушкинский афоризм: "чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей". Я не заметил каких-либо серьезных душевных страданий Антона Павловича по ком-нибудь из своих поклонниц, потому он и не женился, пока из него песок не начал сыпаться. А вот его "потребительство" очень даже заметно.

Он имел многообразие мужских начал в самом себе, любое движение фибр мужской души, было ему понятно, он мог совершенно натурально и правдиво описать любой эмоциональный или ментальный выплеск своего героя, от подлого и низкого до благородного и возвышенного. А вот с женским началом было сложнее, его приходилось собирать, опознавать, коллекционировать. И потому я склонен толковать чеховское любвеобилие не столько как простую похоть, хотя и без неё куда же, сколько как некую профессиональную издержку.

Причем, такая особенность есть далеко не у всех писателей, а только у тех, кто всю жизнь пишет одно произведение - калейдоскопический роман о самом себе, а именно это и есть главное достояние чеховского творчества. Он смог, как линза, преломить в себе самом поток эпохи и сфокусировать его в бесстрастный и честный луч своего таланта, сумев спаять, как никто другой, цинизм с идеализмом, а именно этот сплав и есть та самая вожделенная всеми творцами правда жизни.

Я сказал далеко не всё, что хотел, что пришло мне на ум при чтении книги Рейфилда, несказанного осталось в разы больше. Но я постараюсь осмыслить это и выразить в следующих рецензиях на повести и пьесы Чехова, потому что книга Рейфилда помогла мне намного глубже понять Чехова как автора и человека. И я очень рад тому обстоятельству, что не торопился до сих пор, и еще не написал рецензии на самые главные и лучшие произведения Антона Павловича...

Обыкновенный гений без ореола святости

с такими словами будущий писатель впервые обратился к найденному в надворном туалете и принесенному в дом братом Александром коту Фёдору Тимофеевичу (так же зовут и кота в "Каштанке"), который умиротворял студента-медика Антона, устраиваясь у него на коленях. Позже приведенной фразой Чехов охарактеризовывал и братьев, и себя.

С удовольствием перечитала эту биографию Чехова, как и прежде, в бумажном варианте. Чувствуется, что английский автор писал её с уважением и любовью к великому русскому писателю, воспринимаемому в Англии подобно Шекспиру в России. Являясь профессором русской литературы Лондонского университета, Рейфилд, безусловно, владеет русским языком, но книга предназначалась для англоязычных читателей, у которых и вызвала широкий интерес. Лишь через 8 лет она была переведена на русский и дошла до нас, а потом неоднократно переиздавалась. На английском языке написано много критических трудов о чеховском творчестве, в том числе и Рейфилдом. Поэтому автор предупреждает, что в этой книге он позволил себе сосредоточиться на взаимоотношениях Чехова с семьёй и друзьями, так как работа над самой полной чеховской биографией, по его мнению, по срокам могла бы превысить жизнь самого писателя. А произведения Антона Павловича затрагиваются здесь лишь в той мере, в какой они вытекают из событий чеховской жизни или воздействуют на неё.

Оформлена книга очень хорошо, бумага плотная и белая, есть глянцевые листы с фотографиями. На каждой странице указан временной интервал описываемых событий, что значительно сокращает время в случае возможных поисков. В конце на развороте изображено подробное родословное древо Чеховых, а также имеется более 600 примечаний и обширный именной указатель, включающий в себя даже клички животных (собак, кошек, лошадей, мангуста). Но лично мне всё же не хватило ещё и перечня упоминаемых произведений (которых в тексте достаточно много) в алфавитном порядке с номерами страниц. И при повторном чтении я составила для себя такой список.

Пересказывать биографию нет смысла, но некоторые детали можно упомянуть. Рейфилд, в отличие от многих других биографов Чехова, указал в своей книге реальную дату рождения писателя – 16 (а не 17) января 1860г. 17 января – его именины, день святого Антония. Но эта дата (17) является официально признанной, так как она была ошибочно внесена в метрическое свидетельство.

О детстве, в котором будущему писателю явно не хватало любви и ласки, у Антона Павловича остались негативные воспоминания из-за жестокости и деспотизма отца. Гимназия же, где телесные наказания были тогда запрещены, показалась ему раем. Более того, выяснилось, что некоторых одноклассников не трогали пальцем даже дома. И неприятие любого (как физического, так и морального) насилия над личностью, зародившееся в школьные годы, стало внутренним стержнем чеховской натуры. В дальнейшем огромные усилия воли потребовались писателю для выдавливания из себя по каплям раба. И самым ценным для творчества он считал чувство личной свободы.

Отец Чехова разорился и бежал от долгов в Москву, когда юный Антон ещё учился в гимназии. Семья уехала, а мальчик без всякой материальной поддержки остался в Таганроге, зарабатывая себе на жизнь репетиторством. Кроме того, он отправлял деньги родителям, продавая домашнее имущество. И бесконечно получал от них послания с очередными жалобами и требованиями денег. Эти несколько лет самостоятельной жизни остались самым белым пятном на биографической карте Чехова, ведь существенная часть его писем таганрогского периода оказалась утраченной. Но годы эти изменили и закалили Антона. Он уже совсем другим человеком приехал учиться в Москву, сразу взяв всю ответственность за семью на себя. Мать он жалел, а отца лишь терпел. Как это ни странно, но родители совсем не интересовались творчеством своего знаменитого сына. Даже когда Чехов уже стал известным литератором, мать считала, что он пишет стихи.

Большую роль в жизни Чехова и всей его семьи сыграл издатель и старший друг А.С.Суворин, с которым у писателя долгое время были близкие и доверительные отношения. Братьям своего друга Суворин помогал трудоустроиться, а сестре и матери ежемесячно (в тайне от Чехова) переводил деньги. Когда же Антон Павлович испытывал себя тяжелейшей поездкой на каторжный остров Сахалин (апрель-декабрь 1890г), члены его большого семейства искали покровительства у Суворина - и Алексей Сергеевич взял их всех под своё крыло.

В книге подробно описаны отношения Чехова с родственниками, друзьями и многочисленными поклонницами, от которых у Антона Павловича не было отбоя. По мнению Рейфилда, в отношениях с женщинами Чехов одновременно напоминает и Дон Жуана, трагедия которого прослеживается в жизни писателя, и гоголевского Подколесина, выпрыгивающего от долгожданной невесты в окно. Очень жаль, конечно, что не было рядом с ним преданной жены-помощницы (например, как у Достоевского или Толстого (кстати, в числе влюблённых в Антона Павловича женщин была и дочь Льва Николаевича - Татьяна)). Правда, частично эти функции пыталась взять на себя сестра Мария Павловна.

Хоть за три года до смерти Чехов и женился на актрисе МХТ О.Л.Книппер, но их брак выглядит каким-то мифическим, призрачным (скорее – роман в письмах), так как жили супруги в разных городах: он – в Ялте (по состоянию здоровья), а она – в Москве. Их обширная переписка издавалась отдельными книгами и была положена в основу многочисленных спектаклей, причём не только в России, но и далеко за её пределами. Ольга Леонардовна не сочла нужным оставить театр ради знаменитого мужа – великого русского писателя, несмотря на настоятельные просьбы и уговоры некоторых его приятелей и лечащего врача. В съёмной московской квартире с Книппер жила и единственная сестра Антона Павловича. Имея в Крыму у брата собственную комнату, она переехала туда на постоянное жительство лишь после его смерти, унаследовав по завещанию весь ялтинский дом – Белую дачу. И свою дальнейшую долгую жизнь Мария Павловна посвятила сохранению памяти о Чехове.

Книга Дональда Рейфилда - на сегодняшний день самая обстоятельная и документированная биография Чехова, построенная на подробнейшем исследовании всех чеховских архивов в России. Более того, автор лично посетил все места, где бывал Антон Павлович, кроме Сахалина, Сибири и Гонконга. Великий писатель в ней предстаёт перед нами обыкновенным живым человеком без нимба над головой, что делает его более понятным, живым и близким.

К сожалению, некоторые морально негодующие критики, внутренне, видимо, наслаждаясь собственной мнимой праведностью и фальшивой добродетелью, позволяют себе оскорблять английского профессора, перекручивать его слова и подменять понятия, с нескрываемой радостью выискивать пикантные места и с неуместной злобой обрушивать на автора так называемый "праведный гнев", писать о пошлости книги Рейфилда и развращающем её влиянии на умы. Снятый с Чехова ореол святости они, вероятно, решили присвоить и надеть на себя. Но лично я придерживаюсь мнения, что нет большей вульгарности, чем чрезмерная утончённость и липовое нравственное превосходство, изображаемые такими негодующими критиками-"моралистами". И в качестве ответа им можно привести слова самого Чехова:
«Ссылка на развращающее влияние названного направления тоже не решает вопроса. Всё на этом свете относительно и приблизительно. Есть люди, которых развратит даже детская литература, которые с особенным удовольствием прочитывают в псалтыри и в притчах Соломона пикантные местечки, есть же и такие, которые чем больше знакомятся с житейскою грязью, тем становятся чище.
… одною рюмкою Вы не напоите пьяным того, кто уже выпил целую бочку.
… навозные кучи в пейзаже играют очень почтенную роль, а злые страсти так же присущи жизни, как и добрые»
(А.П.Чехов – М.В.Киселевой. 14 января 1887 г. Москва).

За три года, проведенные в поисках, расшифровке и осмыслении документов, Рейфилд (по его собственному признанию) убедился в том, что ничего в этих архивах не может ни дискредитировать, ни опошлить Чехова. Чехову нечего стыдиться, он не боится правды и выдержит любые испытания ею. И при этом не потеряет в глазах читателей гениальности и очарования, оставаясь всё таким же "неуловимым" и "неисчерпаемым".

За жизнь

Короче, эта биография просто боль. Вот как родился антоша чехов и сразу заверте... Сначала папаша ейной, то есть селедочной, мордой евонную харю начищали, а сын потом содержал этого супостата до смертного часа. Потом папаша с мамашей разорились, смотыляли от кредиторов, но на затравку в утешение оставили антошу и еще одного брата. Рвите, грызите наших деточек, господа хорошие, а денег у чеховых-старших нема. Мало того, мамаша из московий сердито так написывала сыну, мол, денег дай. Пофиг, что тебе всего шестнадцать годков, сынок. Мамашу родненькую надоть обеспечивать монеточкой. И гречкой. И ваще.

В общем, изо всех сил родители старались вырастить из детей гениев. И присесть навечно на их шеи. И с антошей это у них получилось на все 146% по версии избиркома. И когда я читала, что вот энтому он не ответил, и энту не приютил, и остался холоден к страданиям разэнтих и сбежал в заграницы или на кавказ, то очень даже понимала мотивацию. Ибо задолбали. Вот сели, лапти с сапогами свесили и давай погонять.
Причем, через раз антоша таки сдавался и позволял на себе ездить. Как он чего-то там успевал писать при таком количестве кровососовов, я не знаю, право слово.

Отдельная статья - дамы. Не, ну он, конечно, гарный хлопец был. И кобель знатный. И похабник. По борделям любил шастать. Но домогались его всякие порядочные. Прямо до безумия доходило. Какая там скромность дам прошлых веков. Забудьте! Не в отношении антоши. И, главное, всем замуж-замуж подавай. На что потенциальный жених взбрыкивал и сбегал в заграницы или там на кавказ. Впрочем, на кавказе его осаждали антоновки, то есть местные фанатки. А он ни разу не щадил дам, как и господ, и всех пихал в прототипы своих произведений. Случались неприятные сцены, ага. То есть ангелом антоша ни разу не был.
А эта лика мизинова, которой он якобы разбил сердце... Нда. Как только появлялась очередная трещина на любвеобильном органе, то барышня немедленно крутила романы с друзьями и знакомыми антоши. Или просто с мимопроходящими господами. Родила ребенка, антоша давал деньги счастливому отцу, чтобы тот разобрался со своими женами и любовницами. А лика закатывала ему письменные истерики. Еще раз, нда...

Очень грустно было читать о том, как антоша, будучи врачом, категорически игнорировал все тревожные симптомы белой чумы, так называли тогда туберкулез. А народу умирало много, очень много. Просто эпидемия чахотки. Причем, проблемы со здоровьем у него были серьезные аж с детства. Но вот такой пофигизм - он вообще, кажется, нашим людям, к сожалению, свойствен.
А методы лечения какие были. Мама моя. Короче, сейчас за прием таких лекарств можно хорошо так присесть на нары, ага.

Про жену. Ситуация просто мерзостная. Я вообще не поняла, пошто книппер так рвалась замуж именно за него. Разве что помочь любовнику немировичу-данченко заиметь в карманных драматургах знаменитого писателя. Потому что как жена - это был просто полный и конкретно преступный ноль, не исключено, что приблизивший его кончину своими действиями.
На ее измены так-то наплевать, судя по всему, антоша вообще довольно спокойно к блуду относился. И к лесбийской любви, кстати, тоже. Ха. Творчество-то по-любому намного важнее. Но как она плевала на его здоровье, преследуя свои личные цели. Какая она оказалась мелочная тетка по жизни. Втиралась в доверие к семье чеховых, к его друзьям и любовницам. А потом начала поливать их грязью, особенно, женщин. Нда... Нет, я так-то идеала в людях не ищу, но ежели антоша для меня - чехов, то на таланты книппер, как актрисы, мне до одного места. А вот роль жены она с треском провалила, зато, будучи, вдовицей, сильно исполняла.

В общем, мало прожил антоша при содействии многих желающих попить его кровушки. Грустно это все, грустно.

Написано в рамках игры "Нон-фикшн 2019".

Не скажу, что книга давалась мне легко. Это связано, на мой взгляд, с тем, что она изобилует персонажами и событиями. Автор очень подробно описывает жизнь Антона Павловича с детских и юношеских лет до последних мгновений. Все факты старается подкреплять цитатами из писем или воспоминаниями очевидцев.
При этом он крайне редко дает оценку действиям героям, предоставляя читателям сделать это самому. Учитывая, что у большинства действующих лиц основных произведений Чехова имелись вполне реальные прототипы, то на все творчество писателя стоит взглянуть с другого ракурса.

У Чехова вообще был своего рода моральный изъян — несмотря на отзывчивость и способность к глубокому сопереживанию, он никогда не мог понять, за что обижаются на него люди, чью частную жизнь он выставил на посмешище.

Для меня же, после прочтения данного труда, писатель предстал живым, реальным человеком, со своими достоинствами и недостатками. О некоторых фактах из его биографии действительно никогда не напишут в школьных учебниках.

Кто его знает, как на самом деле нужно писать биографии. Одни кричат "не смейте копаться в грязном белье", другие - "личная жизнь помогает лучше понять творчество", третьи - "собрание отдельных фактов ничего не говорит о внутреннем мире человека".

Мне очень понравился тон повествования. Только факты (приглядные и не очень), никаких выводов. Хотя конечно же выводы есть и в подборе фактов, и в ремарках, которыми они сопровождаются. Нет восторженности и придыхания. Есть уважение и попытка ничего не упустить.

Я много раз слышала, что Чехов был "неуловим", постоянно "ускользал", и даже читала какие-то истории на эту тему. Но Рейфилду кажется удалось действительно дать это почувствовать. А главное, похоже он действительно не считает, что "понял" писателя, и за это ему огромное спасибо.

О литературе в книге очень мало. И слава богу. Потому что меня лично коробило, когда автор в двух словах пытался передать суть чеховских произведений. Это воспринимается как ужасное упрощение. С другой стороны, ну надо же как-то обрисовать сюжет "Чайки" или "Трех сестер".

Мне кажется, получилась очень интересная и неоднозначная история русского писателя. Интересная сама по себе, а не только как источник информации о Чехове.

Как здорово можно было выхолостить всю жизнь Чехова! Дистиллировать, рафинировать, стерилизовать! Выставить его эдаким лучащимся светом идолом, мудро посмеивающимся над человеческими пороками. Годы и годы о нем писали только так и никак иначе.

И не зря говорят: если хочешь узнать о творчестве Чехова, читай Чудакова, если о его жизни - перекрестись и читай Рэйфилда. Многие чеховеды сказали, что это произведение опошлило писателя, а мне это ничуть не показалось. Да и как можно его - его! - опошлить? Он стал мне родней и ближе. Я его очень любила, а после этой книги люблю еще больше. Раньше любила как божество, а теперь - как очень близкого и понятного для меня друга. И за это автору безгранично благодарна.

Сколько бы разных авторов ни писали об Антоне Павловиче Чехове, всегда найдешь для себя что-то новое, ранее не встречавшееся, или различную трактовку тех или иных фактов, искать дополнительные сведения и делать свои выводы., что заставляет твой ум работать, сопоставлять их. Эта сравнительно объемная книга написана с английской пунктуальностью, все разложено по полочкам, вся нелегкая жизнь писателя с многими подробностями, но без глубокого анализа литературной деятельности. Перевод сделан вполне хорошо, правда, авторское название переведено не совсем точно. Но на русском это действительно точно передать сложно.

Чехов без брекетов

Прежде всего, о русском языке. В нём есть один существенный недостаток: недостаток артиклей. Не устаю завидовать народам, в чьём писательском инструментарии лежит этот миниатюрный, но точный и удобный ярлычок.
Книга Рейфилда называется: Anton Chekhov. A Life. И для меня её необходимость объясняется вот этим самым неопределённым артиклем перед словом «жизнь».
Русское ухо, воспринимай оно английские речевые тонкости, наверняка резануло бы такое заглавие. Ну как же A Life? Это же Чехов! The Life — уникальная, особая, определённая годами исследований. С исправительными брекетами, скрученными из репутации, спаянными на традициях и хрестоматийных образах. Выправить прикус, выпрямить, выбелить зубы, положить челюсть в стерильный стаканчик, а стакан — на полочку в пантеоне. Старая история, скучная история.
По большому счёту, вся дискуссия вокруг книги Рейфилда сводится к тому, прилично ли публиковать воспоминания Чехова о том, как он «тараканил» японку в борделе (тараканить — глагол, курсировавший между письмами братьев Чеховых с завидной регулярностью).
Мне-то кажется так: дело тут не совсем в приличности или морали. Как человек, поставивший себе убийственно точный диагноз и сделавший всё для того, чтобы после его смерти семья смогла сводить концы с концами, как человеческая «собака», отправившаяся тихо умирать за границу, чтобы не тревожить своей смертью родных, Чехов знал цену своей жизни. Знал, чего хотел. И ничего не делал спустя рукава. Так что предположить, будто Чехов случайно хранил всю свою переписку (целый скрупулёзно упорядоченный архив!), не зная, какая судьба её ожидает, — невозможно. Он не уничтожил даже письма Левитана, перед смертью попросившего друга об этом. Чехов щедро правил свои ранние рассказы, письма же, в отличие от сестры, сохранял нетронутыми.
Впрочем, дело даже не в этом.
А в том, что биография Рейфилда делает огромный шаг к Чехову-человеку, наделённому суммой достоинств и недостатков, которые, тем не менее, не спрессовываются в монолитное бронзовое число, в портрет с пенсне, бородкой и тросточкой. И — при этом — лишь усиливают уважение к писателю, выдавливавшему из себя по капле — ну да, раба в том числе, но и — «смолу» творчества.
Не буду отрицать изрядного сладострастия Рейфилда, его тяги к амурной подоплёке своего героя. Но чтобы «моё имя и я» (первый вариант названия «Скучной истории») снова слились в одного человека, чтобы хотя бы подчистить патину кажимости и хорошенько треснуть монумент молотком, чтобы в трещине-ране увидеть живое, жившее когда-то, а теперь окостеневшее, — нужен наглец. Любопытный, позволяющий себе панибратское отношение хам. Вуайерист, маргинал, любитель замочных скважин.
Рейфилдовская биография противопоказана литературе с прочным иерархическим скелетом, где каждому позвонку отведено своё порядковое место. Но в том-то и дело, что русская литература — вслед за страной — уже сломала свой хребет. Идеология сильной страны, единой страны мертва, и любое её приложение к жизни будет оборачиваться гниением или нервными смешками, как если посадить труп во главу семейного стола и ждать от него заздравного тоста.
Никто не укажет, как нам жить, не даст в руки всеобщую азбуку, где первая буква всегда аз, а вторая непременно буки. Анархия, назревающая повсюду, требует от нас придумывать свой алфавит, свой язык — подходящий для разговора в автобусе и за университетской кафедрой и в то же время сохраняющий свой акцент, идиостиль, характерный прикус в неповторимой целостности.
Без штампованных брекетов.
Если уж совсем напрямую, Чехов заслуживает такой биографии, как никто другой.

Свеча на ветру-4

Краткое содержание предыдущей части. Игорь Сухих делает решительный шаг от КЖ к «живому» АП.

Так чем же западный взгляд отличается от взгляда русского? В чем различия ментального конструирования текстов русских и западных авторов? В С-н-В № 2 (А.Кузичева «Жизнь отдельного человека») я попытался определить «русский взгляд» как взгляд по преимуществу описательный, где размышление преобладает над действием=сюжетом. Более глубокое различие, имхо, всё же в другом. Конкретизируем теоретизирование.

Как структурируют книги Кузичева и Рейфилд?

Кузичева:
Часть первая: Таганрог – Москва (1860 – 1892).
Часть вторая: Мелихово (1892 - 1898).
Часть третья: Ялта (1898 – 1904).
Рейфилд:
Часть I: Отец человеков.
Часть II: Доктор Чехов.
Часть III: Сторож брату своему.
Часть IV: Годы странствий.
Часть V: Цинциннал.
Часть VI: Бедняга Лика.
Часть VII: Полет «Чайки».
Часть VIII: Цветущее кладбище.
Часть IX: Тройной успех.
Часть X: Любовь и смерть.

Вот и вся разница. Западная ментальность, структурируя действительность в соответствии с предварительным «диагнозом» - концепцией. Это справедливо по отношению как к частям ( о чем подробно прямо сейчас), так и к целому (вИдение жизни АП апостериори). Например, «Отец человеков» - это не жизнеописание детства и взросления как хронологии, а концептуально – почему «отец человеков», почему – именно отец и почему именно человеков – во-первых; во-вторых, почему отец именно такой, каким получился – структура личности, достоинства и комплексы оттуда, из детства.

Если наша ментальная конструкция (оговорюсь: в конкретике биографического произведения) – заполнение хронологических ячеек произошедшими в этот период событиями и, в лучшем случае – вывод какой-то системы, то западная ментальность – заявленная концепция, заполненная хронологией становления, развертывания концепта. И западный стиль, безусловно, более продуктивен и перспективен в научном (торжествуйте, Виктор Олегович!) дискурсе. Потому что с концепцией можно и должно спорить, а как оспаривать уже состоявшуюся хронологию?

Честно говоря, метафора чеховской судьбы – свеча на ветру – навеяна последней главой этой книги – «Любовь и смерть». Когда я впервые прочел эту книгу, я был чуть старше АП. И то, что писал Рейфилд, как описывал трагедию любви зрелого мужчины, великого писателя и очень глубокого человека, - всё это было так близко и понятно мне как личности и мужчине, близко и понятно выстраданной мудростью (я надеюсь).

Из этой главы – одинокая фигура АП на ялтинском пирсе перед зимним морем. Из этой главы – обреченного на ожидание и смерть человека, но жена не приедет – у неё нескончаемые репетиции, спектакли и роман с Немировичем. Она не приедет ни сегодня, ни завтра. У Рейфилда Чехов полон таким страданием и мудростью, пусть уходящей, но внутренней необоримой силой, что понимаешь, почему написаны «Архиерей», Степь» или «Дядя Ваня». И почему они именно такие эти произведения.

Рейфилд рассказывает о взрослых ночных свиданиях втроем – АП с двумя обожательницами. И рассказывает это по-взрослому, формально взгляд опустился ниже пояса, взгляд. Но не тон, стиль или мораль.

Автор пишет о том, что АП знал о беременности жены от Немировича. Представьте – как с этим жить?
Одно из самых повторяемых слов в письмах Чехова – «тараканить» или «тараканиться». Угадайте с трех раз, что сие означает. И предположите заодно, о каком количестве «оттараканенных» дамах идет речь. Да, это тоже – Чехов. Но это – только часть Чехова, рост которого, кстати, был 184 см. И из таких разных кубиков складывается великая личность и живой, «слишком живой» человек («А я не могу без женщин!»).

Читать книгу – истиной удовольствие. Пометок на полях сделаете немереное количество. И перечитаете обязательно.

P.S. Чеховская, 1886 года, шуточная «Литературная табель о рангах»:
«….высшее место «действительного государственного советника» осталось вакантным. Выше всех стоят Толстой с Гончаровым, следом идут Салтыков-Щедрин и Григорович, далее – драматург Островский, а за ним Лесков с поэтом Полонским. Журналисты «Нового времени» Буренин и Суворин поставлены в один ряд с истиным талантом, тогда ещё молодым Всеволодом Гаршиным. Внизу же без всякого ранга оказался антисемитский писатель Окрейц по прозвищу Юдофоб Юдофобович», стр. 186

Окончание следует.

Странное дело, я ведь прекрасно знала биографию Чехова и понимала чем все закончится, но в конце книги не смогла сдержать слез. Может вначале у меня и были укоры - зачем рассматривать человека, а тем более такого великого как Чехов, под таким увеличительным стеклом, зачем копаться в белье, может лучше отбросить весь мусор и оставить незапятнанный образ. Но написано, мало того, что обстоятельно (просто колоссальную работу провел автор), но еще и очень деликатно, о каких-то неприятных вещах, сказано так, что не режет слух, сказано с любовью к Чехову. И мало того все эти недостатки и промахи делают Чехова ни чуть не хуже, а живее, понятнее, любимее. И самое главное - многие произведения Чехова для меня зазвучали по-другому, потому что теперь я знаю: как, почему и для кого были написаны.
Хорошо, что есть такая книга, которая, лично для меня, сделала писателя не только классиком и портретом на обложке, а живым, чувствующим человеком.

Подробнейшее жизнеописание.
О жизни Чехова, кроме врачевания, чахотки да женитьбе на актрисе, я не знала ровным счетом ничего. А теперь, кажется, знаю всё возможное и невозможное.
Но я бы сравнила эту биографию с объемным рефератом.
В ней очень много о Чехове, но сам Чехов, наверное, сбежал отсюда в ужасе перед таким препарированием его личной жизни.
Честно говоря, я за подробности, и никакие вольности и ругательные слова в письмах меня не смущают.
Смущает только сухость автора.
Можно спорить о том, важна ли беспристрастность для биографа. Для кого-то она - достоинство.
А я теперь все биографии сравниваю с пристрастной и эмоциональной Быковской про Пастернака - для меня лично самая распрекрасная.
На очереди Кузичева. Поглядим, что она написала, про Антона Павловича...

Писатель без нимба над головой

«Заманухой» в этой книге стало использование автором источников, ранее не введенных в литературоведческий оборот и пылившихся в архивах. Семь тысяч писем, примерно половина из которых никогда не упоминалась в печати, причем прежде всего затрагивающие частную жизнь писателя, — это впечатляет. Не в плане того, что очень хочется сунуть нос в его частную жизнь. Писатель такого масштаба — по определению лицо публичное, и если создается его биография, хочется рассчитывать на точность и добросовестность исследователей. Однако Чехов, к сожалению, персона достаточно залакированная.

Советская традиция избегать «дискредитации и опошления» образа писателя (формулировка из постановления Политбюро ЦК КПСС, запрещающего публикацию некоторых чеховских текстов) и по сей день вселяет в российских ученых сомнения в необходимости предъявлять публике чеховские архивы во всей их полноте. Три года, проведенные в поисках, расшифровке и осмыслении документов убедили меня в том, что ничего в этих архивах не может ни дискредитировать, ни опошлить Чехова. Результат как раз обратный: сложность и глубина фигуры писателя становятся более очевидными, когда мы оказываемся способны объяснить его человеческие достоинства и недостатки.

Книга непредвзятого англичанина описывает именно жизненный путь Антона Павловича, его биографию, не ставя целью делать подробный литературно-критический разбор произведений. И это можно отнести к ее достоинствам.
Надо признаться, что у меня сложные отношения с Чеховым: всю жизнь пытаюсь его полюбить. Но ничего не получается: жалею «Каштанку» — тошнит от смешных рассказов; проникнусь к Мисюсь — тут же какие-нибудь «Мужики» тоску нагоняют; обнаружу шедевр «Святою ночью» — а следом «Скучную историю», ску-ууууу-учную. «Дуэль» — пять с плюсом, «Печенег» — два с минусом. «Чайка» — пятерка, «Дядя Ваня» — кошмар. Такая чехарда. А с портрета смотрит педант в пенсне и хочет прочитать мораль, что именно во мне должно быть прекрасно.
Книга Рейфилда помогла увидеть живого человека — со слабостями, сомнениями, ошибками, неумением устроиться в жизни — то есть устроить себе нормальную комфортную жизнь; с безуспешными попытками сделать счастливыми людей вокруг себя, хотя бы самых близких.

Антона уже не хватало на всех, кто претендовал на его сочувствие, на его гостеприимство и на его доходы.

А вот — о близких, о живописной чеховской семье:

Чехов, уже издавший тогда книгу „В сумерках“, вдруг нахмурился и сказал: „Моя матушка до сих пор думает, что я пишу стихи!“ Скорее всего, это было правдой – родители никогда не читали рассказов Антона, да и мало что видели из его пьес.

Поездка за границу:

В Вене его поразила открытость людского общения – в Москве откровенный разговор на улице с незнакомым человеком вполне мог привлечь внимание тайной полиции. Чехов писал домашним: «Странно, что здесь можно все читать и говорить о чем хочешь».

Чехов — о свободе:

В письме к Суворину в октябре 1891 года он признался: «Ничего так не люблю, как личную свободу».

…и о счастье:

«Счастье же, которое продолжается изо дня в день, от утра до утра, — я не выдержу. Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день».

Пережив заслуженный успех «Мужиков», сразу сказавшийся на выручке от продажи чеховских книг, и оправдав себя собственной болезнью, Антон наконец смог воплотить в жизнь мечту, которая никогда не покидала его, хотя едва ли вообще могла сбыться: «одним из необходимых условий личного счастья является праздность».

А это — о деньгах:

«…те самые произведения писателя, которые читаются всей Россией, не в состоянии окупить ему ни отдыха, ни поездки на юг, ни необходимой для больного человека обстановки…»

О «Трех сестрах» — вот не знала, что сестры Бронте тут «при чем»!

Пьеса имела и английский источник. Еще в 1896 году Антон отослал в таганрогскую библиотеку биографию сестер Бронте — историю трех талантливых и несчастных девушек, стремящихся вырваться из провинциального Йоркшира; в их жизни есть и деспотичный отец, и мать, о которой сохранились лишь смутные воспоминания, и обожаемый брат, превратившийся в бездельника и пьяницу. Сестры Прозоровы у Чехова во многом сходны с сестрами Бронте

.
А как же тяжело читать вот это:

Работа над новой пьесой продвигалась медленно: если двадцать лет назад Антон тратил на рассказ день, а десять лет назад — неделю, то теперь ему требовался целый год.

Книгу просто хочется растащить на цитаты ))) А после ее прочтения было хорошо побродить по чеховскому дому-музею на Садово-Кудринской — очень атмосферное место.

Англичане снабжают нас своими трактовками: прошумел «Берег утопии», теперь вот эта биография. Откладывал, но все же прочитал. Отношение к книге, как и к её герою, неоднозначное.
Чехова никогда до конца не понимал и не принимал, впрочем, «отдавая должное». Что-то нравилось, что-то нет, поездка на Сахалин восхищала, многое отталкивало. Суворина он, похоже, предал, а ведь без его помощи мог бы и не пробиться. Преимущество зарубежного слависта перед отечественными биографами в его преодолении табу. Нашим пуристам многое приходилось выпускать, а Р. спокойно цитирует что-нибудь типа «будем тараканиться с циркистками». Отношение Антона Павловича к женщинам было довольно своеобразными и популярное тогда словечко «тараканить» довольно характерно; впрочем, тогдашний быт и нравы сегодня могут ужаснуть, даже на примере чеховской жизни и творчества, если выйти за рамки школьных хрестоматий. Но ведь жили как-то, хоть и шли к катастрофе. К счастью, писатель до нее не дожил.
Книга подробна, но скучна. Кое-что уточняешь, но на перечитывание Чехова она не вдохновила.

Первое, что приходит на ум (ладно, на самом деле - второе, но об этом позже) - это очень серьезный труд, несущий на себе печать истинно английской (ба! автор-то англичанин!) скрупулезности и педантичности. События жизни АП преподносятся четко, лаконично, даже я бы сказал - строго. Где-то детально, где-то нет, но книга не содержит в себе "пробелов" между ключевыми периодами жизни - того, чем могут быть особенно грешны биографии.

Второго жанрового греха Рейфилду избежать не удалось - временами проскальзывает всякая субъективщина - порой очень неуместная. Или неуклюжая. Или возмутительная. Ну, сами понимаете - англичанин нашего времени оценивает поступки русских людей девятнадцатого века и раздает остроумные, по его мнению, эпитеты. К счастью подобные ситуации возникают не то чтобы часто.

Время сказать о первом, что пришло на ум, когда я собрался писать рецензию. Книга полна того, что называют "копанием в чужом белье" - и это может реально оттолкнуть. Но бывает порой так, что "непечатные события" играют весьма значимую роль в жизни человека, и не говорить на "неудобные" темы - значит дать образ не полный, показать лишь одну сторону и обойти вниманием другую. И если мы говорим о жизни писателя, то приблизиться к максимально точному пониманию его творчества мы не сможем без того, чтобы не заглянуть в... затемненные уголки его бытия.

Нет, в случае с Чеховым ничего сильно отталкивающего мы на страницах биографии не встретим. Более того - человек, вышедший в чтении АП за пределы хрестоматийного сборника, удивлен не будет, потому что творчество такого великого писателя заключает в себе слепок его внутреннего мира - со всеми наличествующими страстями. Да и бОльшая часть "не освещенных школьной программой" фактов биографии Чехова сводятся к его тяге к противоположному полу. А кого этим сегодня удивишь?

Тут дело в том, что советский период Чехова старательно идеализировал, превращая его в этакого всепонимающего человека-пенсне, строго глядящего на школяров с портрета на стене и как бы говорящего:

"Выпороть бы тебя, братец!"

Как следствие, кому-то книга Рейфилда может показаться "развенчанием мудреца" со всеми вытекающими последствиями. Мне же она дала представление о Чехове как о живом человеке. И вовсе от него не оттолкнула.

(Справедливости ради замечу, что иногда Дональд все-таки слишком внимателен к деталям. Некоторые из них можно было бы и не описывать - никакого принципиального значения их упоминание не несет. Из-за этого ставлю книге 9, а не 10).

Рейфилд практически не анализирует непосредственное творчество АП - и это прекрасно! В книге русскоязычного автора я бы этим был расстроен, но в "Anton Chekhov. A life" - отдадим должное биографу - исследователь не выходит за границы своей компетенции. В тот момент, когда англичанин принялся бы объяснять русским Чехова, мы бы все пожалели, что печатные издания по закону возврату и обмену не подлежат.

Да и все, пожалуй.

То же ВК