- Ничего особенного, детка. Он умер совершенно самостоятельно. Кажется, подавился. - Подавился?! - Ты представить себе не можешь, насколько вредно волноваться за едой, дорогая!
"Черт побери, сколько, оказывается, боли может таить молчание. Но терпение, не все еще потеряно: камни не испытывают боли - почему бы и мне не стать камнем?"
"Когда ты вырастешь, ты поймешь, что и "до свидания" можно говорить и с улыбкой."
Сострадание не есть страдание, а посему страдание, ставшее состраданием, перестает быть страданием.
"Уходи. Если ты останешься, я могу проснуться..."
Завтра! О да, завтра все начнется!
Проигранная борьба с повседневностью - это не конец, а только начало настоящего Пути - пути без надежды, без видимой цели, потому что Вечность не может быть целью.
И только сухие крылья давно погибших мотыльков - старые письма - напоминают мне о былом родстве с людьми.
Он будет ждать меня, как обещал, за поворотом, возле маленького кафе, где такой вкусный горячий шоколад с пряностями по утрам, где веснушчатая касирша смотрит на меня глазами новорожденного сфинкса и отсчитывает мелочь ("Доброе утро, сеньор..."), где столик у окна пошатывается вот уже 25 лет, и его не чинят, чтобы не нарушать нечто хрупкое и преходящее, но возведенное в обычай.
Ей нравилось, что они ведут себя как люди, прожившие вместе достаточно долго для того, чтобы примириться друг с другом. Это дарило ей смутную надежду, что когда-нибудь, лет двадцать спустя, они будут так же сидеть в гостиной и дружелюбно молчать за стаканом вина. Это, возможно, не было счастьем, но очень его напоминало.