Рецензии на книгу «Взгляни на дом свой, ангел» Том Вулф
Мне надоело гнить тут, - сказал Бен. - Я предпочту гнить где-нибудь в другом месте
Феноменально. Так о людях с их высокими чаяниями и мелкими страстишками, о пространстве горных долин в окружении россыпи звезд, о бегущем и ползущем времени мог бы написать сам Всевышний. Когда слова становятся глиной жизни, подслушанный плеск воды внутренних морей - нашептывает сюжет, а симфония тысячи мелочей дарует каждому главную роль - вдруг начинаешь воспринимать жизнь как мириады единственных в своем роде мгновений, Человека - как сумму бесценных случайностей, судеб и решений. И кажется, что в любом из миллионов жалких домишек таится странная погребенная жизнь, тончайшая сокрушенная романтика и что непрерывно и неявно темное чудо случайности творит новое волшебство в пыльном мире.
Суть романа ускользает, как песок сквозь пальцы, как жизнь, в которой будущее слишком быстро становится прошлым. Жизнь, в которой неутолимая и смутная жажда путешествий в глазах мертвеца мгновение спустя - лишь ветром оплаканный призрак.
Герой, родившийся с Веком, чьи глаза полны тенями огромных кораблей и городов, погребает себя в плоти тысяч литературных персонажей. Его рубежи уходят все дальше в волшебство, в одному ему доступное чудо. Он проклят поэзией и томится пленом бездарно склеенной семьи и холодного дома. Он читал Еврипида, а вокруг него мир белых и черных ел жареное. И когда по горам разносился торжественный гром гигантских деревьев, в его сердце все отчетливее звучали печальные призрачные шепоты и необъятная храмовая музыка.
Он просто был блестящ во всем, что питало его жажду. Небрежен и равнодушен во всем, что ее не касалось. Язык его язвил так больно потому, что его сердце так много верило. Он питал безмолвный ужас к продаже за деньги своего хлеба, своего крова гостю, чужаку, больным, усталым, одиноким, разбитым жизнью плуту, блуднице и глупцу. Тупые люди внушали ему томительный страх. Его занимали только царства на дне морском и замки на головокружительных утесах.
Он привязался лишь к тому, кто по ошибке забрел в этот мир суеты и лохмотьев. К своему сумрачному брату Бену, ведущему долгие беседы с темным ангелом. К брату, что явился - бог со сломанными ногами - и жил здесь - чужой, пытаясь вновь обрести музыку утраченного мира, пытаясь вспомнить великий забытый язык, утраченные лица, камень, лист, дверь. Но пришел сентябрь, полный улетающих крыльев, и унес с сухими листьями, смехом и горем - того, кто растирал в пыль горькой иронии все попадавшее в окоём потемневшего взора.
И вновь оставшийся в одиночестве Юджин пришел к убеждению, что не люди бегут от жизни, потому что она скучна, а жизнь убегает от людей, потому что они мелки. И посему, одетый в голод и безумие, он отправился граалить в огромное, призрачное море мира, населенное огромными рыбами фантазии.
- Зачем все это? Ты способен это понять, Джин? Действительно ли все так, или кто-то сыграл с нами злую шутку? Может быть, нам все это снится. Как по-твоему?
- Да, - сказал Юджин. - Именно так. Но я хотел бы, чтобы нас разбудили. - Он помолчал, задумчиво глядя на свое худое тело, на секунду изогнувшееся в постели. - А может быть, - сказал он медленно, - может быть, ничего нет и некого будить...
Око бури
Вот он, тот образ, над которым я долго думала, пытаясь определить свое понимание Большого Американского Романа. Человек в своей маленькой точке относительного спокойствия в окружении бушующего мира, летящей Истории, грандиозных событий. И всегда центр – это именно человек, максимум – семья. И их жизнь и судьба в центре Вселенной. "Взгляни на дом свой, ангел" – идеальный пример такого Романа. Граница веков, Мировая война, Великая Депрессия – все это проходит по роману пунктиром. События происходят, герои в них участвуют, но всегда остается ощущение неизменности и глубине их внутренних, "простых человеческих" забот, проблем, радостей и горестей. Это главная характеристика такого произведения: ощущение первичности жизни отдельного человека над мощью колеса истории.
Еще "Око бури" – это сам главный герой. Жутко болезненное ощущение отстраненности и одиночества Юджина среди безумства, непонятости себя и непонимания других. Когда внимательный и отзывчивый читатель погружается в мысли ребенка, а затем подростка главного героя, он поневоле принимает его сторону и его взгляд на весь окружающий мир. Оказывается с ним рядом в его центре бушующего урагана. Но тот же внимательный читатель обязательно вместе с героем сделает потрясающее открытие – он одинок внутри своего "ока", но рядом с ним точно такие же непонятые люди. Те, с кем он прожил бок о бок долгие годы, с кем рос, кого видел во всей неприглядности отчаяния, злобы, тоски, оказываются внутри чуть другими, чем видит даже он, вроде близкий человек. Воплощенное зло – отец Гант – предстает уставшим, бросившим все к ногам своей семьи стариком. "Коробочка" мать, если ее внимательно послушать, становится самой бескорыстной и трепетно любящей. И так со всеми членами семьи Юджина – он этим взглядом назад, "на дом свой" смог среди всего кажущегося негатива воспоминаний найти их искренность и выразить свою любовь. Жаль, что они (настоящие члены семьи Вулфа) этого не поняли и не оценили. Но для меня этот печальный, без единого просвета роман полон любви и, самое главное, понимания и принятия Вулфом каждого близкого ему человека.
Это, конечно, главная для меня мысль, главный посыл романа – бесконечное одиночество человека посреди своего собственного урагана. Каждый из нас кажется себе единственным с такими мыслями, тревогами, болью. Окружающие люди, даже близкие, кажутся иногда чужими. У них вроде все нормально, спокойно на душе. Они живут обычно, линейно – согласовывая свои внешние проявления с внутренним состоянием. И лишь включая огромные любовь и понимание, можно нет, не увидеть окружающий человека его ураган, но хотя бы принять его существование. Потом попытаться приблизиться еще. И, может, в самой идеальной ситуации "второй половинки" соединить свои штормовые воронки и соединиться в едином для обоих "оке бури". В этом романе соединения не случилось. Но после годов собственных мучений, терзаний и даже ненависти у Юджина и, следовательно, у автора открылись глаза на собственное неодиночество в несчастье.
И, конечно, нельзя не сказать нескольких слов о языке автора. О пресловутом его многословии, о "листе, камне, двери". Скажите, вы любите фильмы Джармуша? Вспомните моменты тишины, моменты бездействия и бессобытийности. Когда минутами в сюжете ничего не происходит. Идет по улице "Пес-призрак", отдыхают под музыку "любовники-вампиры". И если вы любите Джармуша, то именно за эти моменты. Когда ваше сознание приходит в спокойное равновесное состояние, расслабляется и погружается в создаваемый автором мир. Тут все длительные бессюжетные пассажи Вулфа работают по тому же принципу. Эти слова, эти лирические отступления – лишь камертон, которым Вулф настраивает своих читателей на нужный ему в данный момент лад. Не нужно вникать в смыслы, искать детали сюжета. Нужно пропустить через себя образы и уловить тонкую материю ощущений, которые автор хотел передать своему читателю. Погрузитесь в этот роман. Отдайте ему весь свой разум в момент чтения. Не требуйте от него ничего, и он даст вам весь мир. Даст вам себя.
C.R.
Я даже не рассматривала другие варианты этого романа. Влюбилась в эту обложку с первого взгляда и долго искала на обменах именно эту книгу. И она лучшая среди всех вариантов, в том числе первых изданий. Нигде для меня не передана так близко главная эмоция романа.
Взгляд во мрак на свою жизнь
Это великая книга. Теперь я понимаю, почему Брэдбери мечтал о том, что полёт на Марс, уход человечества в космос, был описан Вульфом. В рассказе «О скитаньях вечных и о земле» Рэй Дуглас Брэдбери великий Брэдбери даёт волю своему отчаянью от того, что Вульфу больше ничего не написать. Вульф - это его Пушкин. Разве хотя бы один из нас не мечтал о том, чтобы отправиться в февраль 1837 года с пенициллином?..
Брэдбери полагает, что только Вульф с его неповторимым языком, с описаниями, подобных которым я не видела ни у кого другого, способен создать роман о чудесах будущего. Действительно, у него бы получилось. Можно было бы надёргать цитат, чтобы попытаться проиллюстрировать удивительный стиль Вульфа. Но, мне кажется, вне контекста его цветистые трагические метафоры одиночества, непонимания и разочарований выглядели бы неестественно и даже смешно. А Юджин (автобиографический персонаж) больше всего на свете ненавидит насмешки.
Я начинала читать роман как ординарную семейную сагу: в первых главах он чем-то напоминает представителя этого своеобразного жанра. Но примерно к середине сообразила, что читаю совсем другое: исповедь мыслящего человека, в ужасе от своего несовершенства и одновременно сгорающего от гордости собственным талантом. Бродяги и поэта. Младшего сына, которому досталась вся материнская любовь, все надёжды, все неисполнимые желания. Всё это вместе стоит того, чтобы медленно, вдумчиво, без суеты прочесть эту роскошь.
Мне встретились на страницах романа несколько внезапных открытий. Например, что Вульф не доверял невозмутимым сиделкам:
"...жалость была ей не свойственна, а взамен в ней таилась холодная страсть к страданиям, приносимым болезнью и смертью. Свою бесчеловечность она скрывала под маской профессионализма, говоря: — Если бы я давала волю своим чувствам, что стало бы с моими пациентами?"
А что лучше, "Тамара лечит - я реву"? Вот причудливое требование, предъявляемое к персоналу по уходу: страдать вместе с пациентом. А если не видно, что сестра мучается, значит, она плохой работник. Ничто не идёт в счёт: ни успешные реанимации, ни сверурочные, отдаваемые добровольно, ни напряжённое внимание к любым переменам в состоянии пациента. Не ревёшь, фигурально выражаясь, значит, ты упырь, оборотень в белом халате, садист-любитель чужих страданий, и место твоё... ясно, где. Невесело. Работаем дальше.
Следующее: Вульф бесподобен в своём социальном сарказме.
"Потребность в бунте у него была такая же, как у большинства американцев, — другими словами, её не было вовсе. Его удовлетворяла любая социальная система, которая обеспечила бы ему удобства, безопасность, деньги в достаточном количестве, а также свободу думать, есть, пить, любить, читать и писать, что он хочет".
Интересно, это он, автор, восхищается или негодует? И ещё: а не все ли мы таковы?
Наконец, лично мне невероятно забавно было читать, что Юджин (Томас) так же любит играть в игры, как и я. Устраивать свой собственный восхитительный перфоманс "for one".
"Иногда он звонил в дверь и робко спрашивал: — Это дом номер двадцать шесть? Меня зовут Томас Чаттертон. Мне нужен джентльмен по фамилии Колридж… мистер Сэмюэл Т. Колридж. Он живёт здесь?.. Нет?.. Простите. Да, двадцать шесть, я совершенно уверен… Благодарю вас… Я ошибся… Проверю по телефонной книге. Но что, думал Юджин, если однажды на одной из миллиона улиц жизни я действительно его найду?"
Знаете, я так делала одним летом. Волей судьбы оказавшись в Питере (1990) без денег и возможности вернуться домой, рассорившись с друзьями и не решаясь попросить помощи у родителей, я звонила в чужие двери и спрашивала Ольгу Сергееву. И однажды нашла её!
Об этом я как-нибудь напишу. Люблю тебя, Том Вульф!
Не помню, кто посоветовал, это произошло, когда я ещё не умела пользоваться Лайвлибом. Жаль! Благодарю этого замечательного друга!
"Нет, я буду! Буду! Один, один и далеко, за завесой дождя"
Некоторые книги запоминаются далеко не сюжетом или посланием читателю.
Некоторые книги становятся отдельными кадрами в голове, превращаются в собственные воспоминания.
Вдруг они - часть тебя самого, твои сны, картинки, слова, ощущения.
Эта книга оставила во мне множество воспоминаний - существительное+сотни его окружающих прилагательных, единственный предмет и его атмосфера. Это колоссальное открытие - всеобъемлющий хаос, при явной упорядоченности любой характеристики.
Помню листья салата, и туман на террасе. Город где-то вдалеке и пыль на дорогах. Подслушанные разговоры...
Теперь это мои воспоминания, превратившиеся в мою жизнь. Они сопровождены вкусом и цветом, запахами и звуками.
Какой должна быть книга, что бы так глубоко проесть сознание и распространиться в нем так сильно, что разницу уже не отличить.
У меня создалось ощущение, что Юджин - мой добрый друг. Как-будто мы были с ним знакомы всю жизнь, в которой он появился и остался просто сказав "Я буду!".
Атмосфера книги напоминает стихи Дилана Томаса. Просто чувствуется какая-то атмосферная параллель, на слабоощутимом уровне.
"Я бродил по берегу грязной консервной свалки, и уселся в огромной тени паровоза «Сазерн
Пасифик», и глядел на закат над коробками вверх по горам, и плакал. Джек Керуак
сидел рядом со мной на ржавой изогнутой балке, друг и мы, серые и печальные, одинаково
размышляли о собственных душах в окружении узловатых железных корней машин."
Удивительно, что Томас Вулф после своей смерти оставил целый чемодан рукописей, совершенно не систематизированных, неназванных - абсолютный хаос. Из этого чемодана и родились романы "Домой возврата нет" и "Паутина и скала".
Книга "Взгляни на дом свой, ангел" тот самый "чемодан", который, может быть, герой Веничка держал у сердца и никак не мог потерять. Такой чемодан - маяк, дом. Да, именно твой дом, который невозможно забыть, потому что он прошил твою голову и душу вдоль и поперек, дом, который невозможно покинуть навсегда, который невозможно забыть.
Даже через много лет после прочтения романа Т.Вулфа, хочется остановиться... и взглянуть на дом свой.
Никогда не читала ничего более сложного. Вообще отношения с этой книгой были сложными с самого начала. Её нельзя было найти в интернете, да и далеко не во всех книжных она была - пришлось поискать.
Наконец-таки я ее купила и приготовилась погрузиться в чтение... С таким же успехом можно было пытаться погрузиться в битум - долго, медленно, но зато наверняка и так, что не вылезешь. Очень сложный и часто вычурный язык (может, язык оригинала более органичен, не знаю), абсолютно разноплановые, хаотичные, противоречивые описания персонажей, сознательный отказ от любого подобия сюжета и выделения главных героев.
Честно, иногда и книга, и герои раздражали ужасно; иногда затягивали так, что трудно было оторваться. Сейчас мне кажется, хотя в этом нет полной уверенности, что раздражала собственная ограниченность и узость, которая просто не может вместить талант Вулфа. И наверное, описания героев не хаотичные, противоречивые и разноплановые, а всеобъемлющие, тщательные и точные.
В общем, надо умнеть и перечитывать книгу.
Самый гениальный автобиографический роман!
Впервые с именем этого писателя я познакомилась на страницах произведения Дэниэла Киза «Цветы для Элджернона», где главный герой в результате медицинского эксперимента вместо умственной отсталости приобретает незаурядный интеллект и невероятную тягу к знаниям, но, к сожалению, ненадолго. С поразительной скоростью поглощая классическую литературу, Чарли не упустил и Томаса Вулфа с романом, магическое название которого – «Взгляни на дом свой, ангел».
Достоинства:
Во-первых, все произведения Томаса Вулфа очень объемные (в одном только «Ангеле» насчитывается более семисот страниц), для меня это плюс. Во-вторых, Вулф приобрел популярность после первого же романа и заслужил весьма высокую оценку среди своих знаменитых современников, а это уже говорит о многом, и не читать его – значит умалять достоинство всей американской литературы, что я, конечно же, не могу себе позволить.
И, в-третьих, это само произведение – масштабное, эпическое, безразмерное, грандиозное произведение!
Роман «Взгляни на дом свой, ангел» увидел свет в 1929 году, Томасу Вулфу на тот момент было всего 29 лет, и вы знаете, эта информация никак не укладывается у меня в голове. Как? Как в 29 лет можно было написать такое, под каким углом, и с какой высоты он смотрел на свою жизнь? Вот мне, к примеру, на данный момент уже 32, и я с болезненной остротой ощущаю и осознаю всю ущербность и бесплодность своего сознания. То есть не имеет значения количество лет, пусть то 32,62 или 162 (на случай, если эликсир молодости, не дай Бог, всё-таки изобретут), имеет место вырождение гениальности, отсутствие благодатной почвы для творческих поисков, шаблонность мышлений и коллективная заурядность.
Все романы Вулфа до крайности автобиографичны. Казалось бы, что может быть интересного в обычном жизнеописании для современного читателя: ни интриг, ни убийств, ни извращений, ничего. Однако, это именно тот случай, когда интересен сам язык произведения, его философия: взрывная, сочная, метафоричная, она просто накрывает своей экспрессией и влюбляет в себя пожизненно.
Это произведение стало для меня самым любимым из всего прочитанного ранее и я постоянно к нему возвращаюсь, оно притягивает своей поэтичностью, своей философией, будоражит чувства и заставляет взглянуть на мир по-другому.
Недавно купила полное собрание сочинений Вулфа, все романы имеют внушительный объём, они необычные и интересные, но этот, самый первые его роман, пока что остаётся наиболее ценным для меня.
Томас Вулф был известен мне своею многоречивостью, словообразием, непрекращающимся потоком букв, выпрыгивающих из него и добровольно покрывающих километры бумаги. Прочитав предисловие, где упоминается роль редактора в создании работ Вулфа, слегка испугалась, что это будет что-то бессвязное, бессюжетное, написанное в разнобой, с чем я бы не смогла справиться. Но нет, эта история полна и логична - история взросления, история отчуждения, история поиска себя.
С первой страницы и читателя, и Юджина, и его семью преследуют утраты - они не всегда глобальны, не всегда подаются с громом и молниями. Вся жизнь с самого рождения уже подернута дымкой смерти. Плавное течение жизни, спокойной и такой рутинной, скрывает катастрофу происходящего, заключенного в чуждости каждого из членов семьи, их потерянности и бессмысленности проживания. Портреты семьи Гантов - очень яркие, своеобразные, живые. Они вызывают жалость, отвращение, грусть. Старший Оливер Гант, всю жизнь связанный со смертью, но никак не умирающий, пьющий до потери ориентации, ненавидящий жену, но от нее не уходящий, требующий уважения, но ни чем его не заслуживший. Элиза Пентленд, в замужестве Гант, женщина с деловой хваткой, расчетливым умом, стяжательным сердцем, холодной душой, отменным здоровьем, но вечно жалующаяся на жизнь. Наверное, самая трагичная и печальная фигура, самая потерянная и выхолощенная, любившая извращенной любовью, давшая жизнь стольким детям, но не выражавшая ничего. Сестра Хелен, жившая своей милосердностью, но спившаяся и превратившаяся в истеричку. Скользкий Стиви, чуждый даже для Гантов. Живущий всеобщим одобрением Люк. Хмурый и отчужденный Бен, самый далекий, удивительно не принадлежащий к Гантам, самый потерянный. И Юджин, маленький Юджин, выросший в мужчину, пока не нашедшего своего я.
Портреты членов семьи получились более целиковыми, чем складывающийся из разрозненных чувств и переживаний образ самого Юджина. Наверное, так и должно быть, ведь ухватить чужие характеры легче, чем понять цельность своего, когда мы видим все противоречия собственной натуры, все центробежные движения своего сознания. Юджин также оказался чужд всего пентлендско-гантовскому, как его любимый брат Бен, но сумел сбежать, вырваться из удушающей атмосферы семейного круга. Юджин растет, Юджин мечется, Юджин ищет себя и не находит, что-то обретает, что-то теряет.
"Взгляни на дом свой, ангел" - прекрасный американский роман, посвященный теме семьи, теме чуждости нас своему дому. Для меня Юджин был понятен, его горести - известны, его переживания - мои переживания. Юджин другой, но одновременно и я. Как бы хотелось пожелать ему удачи.
Утрата, утрата!
Сама идея произведения понятна, перед нами очередная книга про одиночество, противостояние отцов и детей, и этим всё сказано!
Он понимал, что люди вечно остаются чужими друг другу, что никто не способен по-настоящему понять другого, что, заточённые в тёмной утробе матери, мы появляемся на свет, не зная её лица, что нас вкладывают в её объятия чужими, и что, попав в безвыходную тюрьму существования, мы никогда уже из неё не вырвемся, чьи бы руки нас ни обнимали, чей бы рот нас ни целовал, чьё бы сердце нас ни согревало.
Один раз Дейзи, поддавшись кошачьей жестокости, которая таилась где-то под её тихой кротостью, взяла его с собой в беспощадные кошмары «видовой железной дороги». Они провалились из света в бездонный мрак, а когда его первый вопль стих и вагончик сбавил скорость, они бесшумно въехали в чудовищную полутьму, населённую огромными жуткими изображениями, красными пастями дьявольских голов, искусными воплощениями смерти, бреда и безумия. Его неподготовленное сознание захлестнул сумасшедший страх, — вагончик катился из одной освещённой пещеры в другую, его сердце сморщилось в сухую горошину, а люди над ним громко и жадно смеялись, и с ними смеялась его сестра. Его сознание, только-только выбиравшееся из ирреальной чащи детских фантазий, не выдержало Ярмарки, и он был парализован убеждением, которое постоянно возвращалось к нему в последующие годы, что его жизнь — один невероятный кошмар, что хитростями и заговорщицкими уловками его вынудили отдать все надежды, чаяния и веру в себя на сладострастную пытку демонам, замаскированным человеческой плотью. В полуобмороке, посинев от удавки ужаса, он наконец выбрался на тёплый и будничный солнечный свет.
Возникает ощущение, что взрослым, просто, плевать, они лицемерны и эгоистичны! Самое главное вырастить из ребёнка дельца, приучить его, как можно раньше, к деньгам, это же самое главное в жизни! Им безразлично мнение ребёнка, его мысли! Всё вокруг чепуха, что, действительно, важно, так это раздобыть доллар-другой!
— Боже мой, боже мой, куда мы идём? Что всё это значит? Он умирает — неужели ты не видишь? Разве ты не знаешь? Погляди на его жизнь. Погляди на свою. Ни света, ни любви, ни утешения — ничего. — Его голос поднялся до крика: он бил по рёбрам, как по барабану. — Мама, мама, ради бога, что это? Чего ты хочешь? Неужели ты собираешься задавить и задушить нас всех? Неужели тебе мало того, что у тебя уже есть? Тебе нужны ещё верёвки? Тебе нужны ещё бутылки? Чёрт побери, я пойду их собирать, только скажи. — Он почти визжал. — Только объясни, чего ты хочешь? Неужели тебе мало того, что у тебя уже есть? Ты хочешь весь город? Чего ты хочешь?
Постоянные упреки и раздоры между членами семейства, также не способствуют здоровым и доброжелательным отношениям в семье! Просветление наступает редко и ненадолго:
И теперь, когда они сидели, чуть успокоившись, в них поднялась жалость: не к себе, а друг к другу — из-за бессмысленности потерь и бестолковой путаницы случайностей, которая есть жизнь.
Автору не чуждо чувство юмора, какая "проникновенная" шутка:
О-о! О-о! Сердце Юджина было полно радости и грусти — грусти, что книга дочитана. Он достал слипшийся носовой платок и высморкнул в него всё содержимое своего переполненного сердца одним могучим, торжествующим, ликующим трубным звуком, в котором слились слава и любовь. О-о! Старина Брюс-Юджин!
Томас Вулф больший любитель закрутить и выкрутить, хотя, без "таланта" переводчика, здесь, явно не обошлось:
Его жизнь свёртывалась кольцами в буром сумраке прошлого, точно скрученный двойной электрический провод; он давал жизнь, связь и движение этим миллионам ощущений, которые Случайность, утрата или обретение мига, поворот головы, колоссальный и бесцельный напор непредвиденного бросали в пылающий жар его существа. Его сознание в белой живой ясности выбирало эти точки опыта, и призрачность всего остального становилась из-за них ещё более ужасной. Так много ощущений, возвращавшихся, чтобы распахнуть томительные панорамы фантазии и воображения, было выхвачено из картин, проносившихся за окнами поезда.
Я, думал он, часть всего, чего я коснулся и что коснулось меня, — того, что, не имея для меня существования, кроме полученного от меня же, стало не тем, чем было, приобщившись тому, чем я был тогда, а теперь вновь изменилось, сливаясь с тем, чем я являюсь теперь, а это, в свою очередь — завершение того, чем я постепенно становился. Почему здесь? Почему там? Почему теперь? Почему тогда?
Сколько драматизма, сколько чувства и надрыва, браво, браво:
О, смерть в жизни, превращающая наших людей в камень! О, перемена, стирающая в ничто наших богов! Но если хоть кто-то живёт и дальше под пеплом всепожирающих лет, не пробудится ли этот прах, не воскреснет ли мёртвая вера, не узрим ли мы вновь бога, как некогда в час утра на горе? Кто идёт с нами среди холмов?
Как же призрачны, расплывчаты человеческие ценности, если можно, внешне, совершенно незаметно, подменить одно понятие другим, в зависимости от обстоятельств:
«Мужчины будущего», которых воспитывал мистер Леонард, благополучно росли и развивались. Истинный дух справедливости и чести был им почти неведом, но они громогласно объявляли о своей приверженности букве. Каждый из них жил в страхе перед разоблачением, каждый из них возводил свои оборонительные укрепления из хвастовства, притворства и громогласных заверений — прекрасный цветок мужской доброты, доблести и чести погиб в этом мерзком бурьяне. В этих мальчишках зарождался великий клан энергичных дельцов — великие на словах, быстрые на угрозы, с иссушенными бескровными сердцами, «настоящие мужчины» были уже в пути.
И только одиночество является настоящей свободой-счастьем:
Когда ветер с воем проносился во мраке, он разражался маниакальным смехом. Он высоко подпрыгивал с визгом безумного ликования, выдавливал из своей глотки дурацкий животный писк и швырял газеты в жиденькие стены лачуг с исступленной силой. Он был свободен, он был один.
град избитых истин не оставлял следа на блестящей твёрдой броне его сознания, но внутри Тот Другой, лишённый дара речи, всё видел.
Принцип по которому должен жить "каждый":
Ворон выклёвывает глаз ворону. Вор ловит вора. Дуб высотой своей отличен, а человеку вес приличен.
Как же прав старина Вулф, абсолютно с ним согласен! Как ни странно, в том числе и из-за этого, книга мне и не понравилась:
Мы не хотим, чтобы нам говорили то, что нам и так известно. Мы не хотим называть вещи своими именами, хотя и готовы называть друг друга оскорбительными кличками. Мы называем подлость благородством, а ненависть — честью. Чтобы превратить себя в героя, ты должен выставить меня подлецом. Ты и в этом не сознаёшься, но это так.
Никто из нас не переменится! Ничто не станет лучше. Мы все останемся такими, как были. Всё было уже много раз сказано. И не надо больше говорить.
В произведении много лишнего и непонятно, зачем всё это, здесь нужно! В электронном варианте, с которым мне довелось познакомиться, текст автора сливается с цитатами, они никак не разделены! Хочу отметить и нездоровую тягу к перечислению!
Первый роман титана американской литературы Томаса Вулфа о молодом человеке, охваченном жгучим желанием покинуть свой маленький городишко в поисках лучшей жизни. Вулф говорил, что *Взгляни на дом свой, ангел* - "a book made out of my life", автобиографичность романа, богатство и лиричность прозы, неоднозначный период американской истории, который является фоном книги, красивый язык - все это, вместе или по отдельности, завораживает читателя и не отпускает по сей день.
Детство Юджина Гранта в горах Южной Каролины далеко от американской мечты - отец пьет, мать рожает, нищета, склоки... Стиль Вулфа - плотная, причудливая проза, полная всевозможными подробностями, текущая как поток, спокойный и неспешный в непасторальных пейзажах, где заблудились ангелы. Мальчик растет и идеализм тает, все вокруг поглощены зарабатыванием денег, денег, денег - Америка готовиться стать сверхдержавой и начинает с низов, страна и семья Грантов меняются, дети карабкаются на вершины, до которых могут дотянуться. Очень американский роман, национальный.
Взгляни на свой дом, ангел, ищи его, он стоял здесь...
«Несказанные речи…» 6/25
Роман тысячелетия
«Мы не вернемся. Мы никогда не вернемся. Был октябрь, но мы никогда не вернемся.
Когда они вернутся? Когда они вернутся?»
(С. 567)
Абсолютно не моё, ставшее моим. Мне чужды громогласные произведения, на самом деле поощряющие скучных пошлых людей. Здесь, в романе Томаса Вулфа, пафос на своём месте и повторы там, где надо.
Эта удивительная проза будто бы расхищена на куски другими американскими писателями ХХ века, но их «открытия» на фоне «Взгляни на дом свой, ангел» кажутся жалкими и ничтожными, слишком обыкновенными. Я буквально слышал тонкие голоса авторов, пытающиеся спеть хотя бы одну вулфовскую фразу.
«Он чувствовал, что страсти пьесы превосходят способности актеров»
(С. 573).
Пожалуй, только Рэй Брэдбери смог в какой-то степени сказать что-то, оттолкнувшись от высоты этой великой прозы. Для читателя важно осилить всю громаду, не сбиться от длинных перечислений, отнюдь не случайных.
Теперь все семейные хроники покажутся пресными. Впрочем, роман, что называется, вне аналогий. Пожалуй, его можно сравнить с откровением.
«О утраченный и ветром оплаканный призрак, вернись, вернись!»
(С. 567).
Лучшая книга года!
Ведь чудо возникает из союза обыденного и необычного
Небольшой эпиграф к роману "Взгляни на дом свой, ангел" о затерянном, об утрате, о призраке. Лист. Незапертая дверь. Эти строки очень обманчивы. Они наиболее точно передают смысл книги, но не думайте что Вас ожидает в этой книге поток сознания и модернизм. Эта самая живая, правдивая и реалистичная Американская книга.
Мы имеем дело с добротным Романом. Прекрасно выстроенной семейной сагой о членах семьи Гантов во всем своём художественном разнообразии. Мы видим здесь отца семейства- вечно пьяного, вроде бы умирающего от рака, но долгожителя. Человека деспота и вечную плаксу, который на деле пережил не одного члена семьи. Мать, которая вначале кажется жертвой пьяницы мужа, а на самом деле расчетливая и абсолютная бездушная чисто американская машина по увеличению капитала. Чем она отличается от героев Достоевского или Салтыкова Щедрина? И только под конец романа начинаешь понимать, что это просто её природная маска. Вот в чем заключается её незапертая дверь на страницах романа.
Её дочь - эмоциональная, взрывная, тоже пьющая, бездетная несчастная женщина, которая весь свой путь ставит матери в укор её поведение, отношение к отцу и к семейству в целом. Даже её все-таки состоявшийся брак не меняет её не менее печальную судьбу, как и остальных на страницах романа.
Бен - старший брат. Это самый добродушный и несчастный персонаж романа. Он основной символ трагедии падения семьи Гантов. Он так и не смог вырваться из под семейного гнёта и обрести реальную, настоящую, самостоятельную жизнь. Он не такой пропойца, как остальные, он порядочный, всячески опекает и пытается помочь Джину, на самого мягкотелого младшего брата, на которого семья ставит свои главные ставки. Бен - парень которого все вокруг любят. Он родился с плохими лёгкими из-за скупоскти, скаредности собственной матери, которая до последнего не обращала на него никакого внимания. Даже в армию его так и не взяли из-за здоровья. Но именно этот человек скорее всего все-таки сыграет важную роль в судьбе своего младшего брата.
Люк и Стиви - самые малоприятные братья. Один просто несусветное, гневливое ничтожество, а другой по сути пустое место, но при этом активно принимающее участие в семейных торгах на костях умирающих от бездушия героев романа. Этот проныра все-таки смог частично обобрать своего младшего брата.
И наконец младший брат Джин. По сути этот роман полностью посвящён истории его увлекательной жизни. Роман начинается с его рождения, взросления, воспитания и тех больших надежд, которые он обязан был перед семьей воплотить в свою личную жизнь. Он много учился, подрабатывал и жил так, как диктовала и требовала от него семья. И автор нам красочно повествует о его победах в учёбе, принятии его в частную школу, университет. Первые трагические влюбленности, первые проститутки. Работа газетчиком, прислуги негритянки, потеря девственности, первые страхи, дружба, отрицание, трагическая любовь. Трагикомичные взаимоотношения с родителями. Тот рай, в который он попал, когда его выбрали и заставили отдать в определённую частную школу. Его увлечение литературой. Какой там Стоунер? Вот где настоящая жизнь. Но вскоре те же родители у него её отнимают. Потом университетские годы, издевательства разочарования. Он долго терпит свою ношу- обязанность буть лучшим и прославить семью. Стать политиком, кем он быть совершенно не хочет. Но невинная провинность резко меняет его жизнь. Терпение у подростка заканчивается. И жизнь семьи в корне меняется.
Джин первый раз пытается хоть ненадолго изменить свою жизнь.
Прекрасный, добротный роман о самостоятельности и о том, что мы сами хозяева своей жизни. Никто не найдёт нам рай на земле. Бен его окончательно в своей жизни утратил. Но Джин наконец то взялся за ум и пошёл по своему пути. Собственному. Свобода - это не когда ты убежал из родительского дома, а когда покинул его с определенной самим придуманной целью. Посвятить себя полностью любимому делу.
Можно ли судить мать семейства или дочь в их поступках, рассуждениях и обвинениях? Или вечные пьяные драмы отца. У каждого своя маска, свой путь, и своя одинокая, чужая судьба. Взгляни на свой дом, ангел и иди дальше! Впереди только будущее на страницах собственной жизни. Это твой мир. Больше его не знает абсолютно никто.