- Возомнила себя хозяйкой жизни и изо всех сил старается не выйти из роли.
Улыбка его была незаметна, как старая дева на балу у заезжей знаменитости.
Мое лицо оцепенело от сосредоточенных раздумий или от чего-то еще, от чего цепенеют лица.
- Что нибудь выпьете, пока будете ждать? – Сухой мартини пойдет. – Мартини. Очень, очень сухой. – О'кей. – Вы его будете есть ложкой или ножом и вилкой? – Нарежьте соломкой, – сказал я. – Я просто погрызу.
— И вы уходите… просто так. Я ведь даже… даже не поблагодарил вас. Человек, которого я, по существу, не знаю, рискует ради меня… Не знаю прямо, что и сказать. — Я всегда так ухожу. С беззаботной улыбкой, небрежно кивнув головой. Искренне надеюсь никогда больше не видеть вас.
Ему было лет пятьдесят, и только спокойный, немигающий, твердый взгляд светло-голубых глаз выдавал в нем полицейского. Такой взгляд, сам по себе совсем не тупой, покажется тупым всякому, кто не служит в полиции.
– Марлоу, – сказал он еще серьезней, – я очень постараюсь, конечно, но вряд ли смогу полюбить вас. – Я визжу, – сказал я. – От ярости и боли.
Презрительно кривить губы он не стал только потому, что они были презрительно скривлены еще при входе.
Золотое сердце, но все золото упрятано глубоко и надежно.
Когда их домик исчез за поворотом, у меня возникло такое забавное ощущение, будто я написал стихотворение и оно было прекрасным, но я потерял его и никогда больше не вспомню.