Проблема частично в том, что все жутко спешат. Люди не находят смысла в своей жизни и потому повсюду за ним гоняются.
Мы считаем, что не заслуживаем любви; мы думаем, что если откроем ей сердце, то станем слишком мягкими. Но один мудрый человек по фамилии Левин был прав. Он сказал: «Любовь — это единственный разумный акт».
Неплохо было бы наложить ограничение на ежедневную жалость к себе. Поплакал минуту-другую — и пошел дальше.
Дело в том, — продолжал Морри, — что для людей я теперь как мост. Я уже не такой живой, как прежде, но еще и не умер. Я как бы… серединка на половинку. — Морри закашлялся. А потом снова улыбнулся. — Я сейчас совершаю свое последнее путешествие, и люди хотят от меня узнать, что им придется с собой укладывать в дорогу.
Я обменял мечты на увесистую зарплату и даже не заметил, как это произошло.
Я поразился этой нежности после стольких лет разлуки: за каменной стеной, воздвигнутой мной между прошлым и настоящим, я совершенно забыл, как близки мы были когда-то.
Ну, — сказал вдруг Морри, — он включен?
По правде говоря, значение магнитофона было не только ностальгическое. Я терял Морри, мы все теряли его... А магнитофонные пленки — так же, как и фотографии и видеофильмы, — отчаянная попытка тайком умыкнуть хоть что-то из саквояжа смерти.
Я объяснил ему, что уронил в машине ключи, и сжал его крепче, словно пытался раздавить свою жалкую ложь.
Не цепляйся за вещи: ничто в этом мире не вечно.
Жизнь - это череда напряженных рывков вперёд и назад.
«Может, это то, что ждет нас в конце? Может быть, смерть и есть главный уравнитель, то великое, что в конечном счете заставляет незнакомых людей лить друг о друге слезы?»
Все-таки мы ОТЛИЧАЕМСЯ от растений и животных. До тех пор, пока мы любим друг друга и сохраняем это чувство любви, мы, умирая, не исчезаем. Нежность не умирает. Воспоминания не умирают. Ты продолжаешь жить в сердце каждого, чьей жизни в свое время коснулся любовью и заботой.
Делай то, что подсказывает тебе сердце. И тогда не будешь чувствовать неудовлетворения, зависти, тебе не будет хотеться того, что есть у других. Наоборот, ты будешь ошеломлен тем, что получишь от них в ответ.
- Прости себя. Прости других, Митч. Не жди. Не всем дается на это время, как сейчас дается оно мне. Не всем так везет.
- А если бы вам вернули здоровье на один-единственный день, — спросил я, — как бы вы этот день провели?
— Двадцать четыре часа?
— Двадцать четыре часа.
— Надо подумать… Я бы встал утром, сделал зарядку, съел чудесный завтрак — сладкие булочки с чаем, — пошел бы поплавал, а потом пригласил друзей на вкусный обед. И пусть бы они пришли по одному или по двое, чтобы мы могли поговорить об их делах, их семье и о том, что мы значим друг для друга. А потом я бы пошел на прогулку в какой-нибудь сад посмотреть на деревья, послушать птиц, впитать красоту природы, которую я так давно не видел. А вечером я отправился бы ресторан, где вкусно готовят, может быть, заказал утку — я люблю утку, — а потом весь вечер танцевал. Я перетанцевал бы там со всеми лучшими партнершами, пока не свалился от усталости. А потом пошел бы домой и глубоко и сладко уснул.
— И это все?
— Все.
Так незатейливо. Так обыкновенно. Я был разочарован. Я-то думал, что он полетит в Италию, или пойдет на завтрак с президентом, или будет наслаждаться плаванием в море, или испробует все экзотическое, что только придет на ум. Как мог он после всех этих месяцев неподвижного лежания найти удовлетворение в таком прозаическом дне?
И вдруг я понял: в этом-то и была вся суть.
"Каждый знает, что умрет, — повторил Морри. — Но никто не верит. Потому
что если б мы верили, то жили бы по-другому."
Научись умирать, и ты научишься жить.
Образ мышления, ценности мы должны выбирать сами. Нельзя позволять никому — и никакому обществу — их тебе навязывать.
Иногда невозможно поверить в то, что видишь, — приходится верить тому, что чувствуешь.
В этом еще одно значение семьи: не только любить, но и дать любимому человеку понять, что о нем постоянно думают и заботятся.
Тот, кто борется со старостью, несчастлив, поскольку старость наступит, несмотря ни на что.
Каждый знает, что умрет. Но никто не верит. Потому что если б мы верили, то жили бы по-другому.