Рецензии на книгу «Аустерлиц» Винфрид Зебальд
Зри в стены
Посвящается Йоэлу,
некогда влившему в меня коктейль из тех самых бабочек,
останки которых Зебальд потом вывалил на вокзальный потолок.
То, что история рассказана в почти до смерти избитом в XX веке стиле «я встретил крутого человека, и сейчас я расскажу о своих встречах с ним и его историю, которая из этих встреч выросла», у Зебальда замечательно исправляется рассказчиком, потому как сразу же становится понятно, что он и Аустерлиц – а это, между прочим, не место великой битвы в данном случае, а имя, или, точнее, фамилия, – друг друга стоят. Встретились две малость обдолбанных (в хорошем смысле) тени без места в мире, каждая со своими медленно шевелящимися тараканами, и зависают себе в удовольствие, разглядывая здания вокзалов и библиотек и размышляя об истоках и философии строений, времени, которое наверняка течет не так, как мы думаем, а заодно о мучительной гибели многолапых. Вы ведь, найдя на подоконнике дохлого мотылька, смахнете его? Герои этой книги – нет. Они замрут, представляя последние секунды жизни крылатого, и погрузятся в меланхолические вопросы о смысле бытия.
Зебальд крутит текст в манере, немного напоминающей Сарамаго – на одном дыхании, Аустерлиц сказал, что этот сказал и так далее, никакой вам тут прямой речи, так, небольшие перерывы, когда рассказчик и Аустерлиц расстаются, чтобы поболтаться в жизненном астрале каждому по отдельности. При этом несколько неожиданно выбрасывается суть – она в том, что Аустерлиц – человек в некотором смысле без прошлого, что сильно повлияло на его жизнь, ибо оказалось, что болезненные пробелы детства нельзя вот так просто оставить без внимания. Нужны-с корни.
Некогда, во время войны, он оказался в Англии, хотя на самом деле англичанином не был; вырос в чужой семье, забыл родной язык, жил под чужим именем, и весь этот процесс вынужденного превращения начался в таком раннем возрасте, что, если бы не неумолимая подкорка, время от времени подкидывающая странное, да некоторые жестокие фактовбросы (привет, ты вообще-то Аустерлиц), можно было бы и до старости горя не знать. Зачем Аустерлиц вываливает рассказчику свою историю, не совсем понятно, хотя тут можно спустить, все-таки, человек с пошатнувшейся крышей; но в целом очередная военная история о потере выглядит довольно оригинально.
Во-первых, она изложена почти что в формате экскурсии. Тут вам рассказы, а тут реальные места и здания, вот, смотрите, Аустерлиц еще и исторический экскурс устроит, вместе со своей философией, что, как, почему и зачем появилось, и его архитектурные изыскания так вплетутся в историческую канву мира и наоборот, что уже и не разберешься, где что (и не надо). Во-вторых, она выложена будто случайно найденными фотографиями, чуть ли не насилу, как иногда кажется, соединенными сюжетной линией. Фото эти, кстати, тоже немного вводят в ступор. Не ждешь, читая о бабочках в художественной книге, что вот сейчас перевернешь страничку, а там хоп – бабочка. Здания, наоборот, очень кстати, но у большинства карточек больно любительский вид. Как будто автор просто распотрошил коробку старых фотографий, разложил их на полу и составил историю. Но, думаю, именно такого впечатления он и добавился – затхлого, реального, немного печального.
Так постепенно сплетаются два одиночества, и буквально вытекает неспешное повествование, разбавленное причудами персонажей. В этом плане роман напомнил «Собирателя бабочек» Йоэла Хаахтелы – среднее между сном и реальностью, потому что таково состояние и рассказчика-передатчика, и Аустерлица.
Мне очень приятно, что роман высокого оценили, отметили несколькими премиями и даже нарекли одной из главных книг современности, потому что я люблю такие вот странные, текучие вещи с глубокими посылами, пространными и размытыми маршрутами, и при этом – удивительно легкие. Потому что даже читая о печальных вещах, сложно не улыбаться тексту, в который словно бы вшили светлые лучики: глазу не всегда видно, но в голову попадают.
Долгая прогулка 2018, команда «Урбан и К°», октябрь
Слаба я, видимо, для великих романов...
Пожалуй, это была одна из самых сложных для меня книг за последние месяцы....
Начну, наверное, с того, что после прочтения подобных произведений - таких странных, тяжелых и мне не совсем понятных - у меня заметно снижается самооценка. Увы, мне начинает казаться, что я катастрофически глупа, раз не вижу в таких книгах той гениальности, что находят многие, ставящие им хорошие оценки.
Но да, ничего гениального в произведении Зебальда я не увидела! Более того, проникновенного, тонкого и великого - тоже.
С первых строк я поняла, что стиль автора мне нисколько не импонирует. Длине предложения может позавидовать и Эжен Савицкая , с его-то любовью к запятым. А уж про длину абзацев в этой книге страшно сказать... Сколько их было всего? Мне показалось, что не больше 10, но специально я не считала.
И весь этот словесный поток буквально обволакивает читателя, не давая продохнуть. Повествование ведется от первого лица, имени человека, рассказывающего нам про Жака Аустерлица автор не дает. И вся основная часть книги вертится именно вокруг Жака.
А теперь представьте. Огромный абзац, с тонной длиннющих предложений, где даже нет деления на диалоги, море запятых и максимум ответвлений от сюжета. Звучит интересно? Мне кажется, что нет. Мысль автора частенько уводила его куда-то вдаль, из-за чего я терялась в этом нескончаемом потоке словоблудия (прошу прощения за формулировку) и порой уже с трудом понимала, как связано то, что я читаю сейчас, с тем, что было страницу назад.
Вот за что спасибо автору, так это за открытость его персонажей. В эмоциях Аустерлица и повествователя, если такие были, я буквально купалась. Бывали моменты, когда книга действительно меня поглощала, было настолько интересно, что я не могла оторваться.
Но проблема еще в том, что читать ее долго для меня было невозможно. Этот поток слов буквально накрывал меня с головой, я переставала понимать их значение, и мне приходилось делать довольно долгую паузу в чтении. А после этой паузы уже приходилось заставлять себя возвращаться к книге, потому что одна только мысль о возвращении в эти нескончаемые предложения повергала меня если не в ужас, то в легкий страх уж точно....
И да, сюжет сквозь все это тоже проглядывался довольно смутно. Порой, возвращаясь к чтению, я не могла вспомнить, о чем вообще говориться, кто все эти люди, что происходит и куда бежать. Пару раз я пробовала возвращаться на несколько страниц назад, но ничего хорошего из этого не вышло, я запутывалась только еще больше...
В общем, местами книга "Аустерлиц", мне понравилась. Но этих мест было настолько мало, что их спокойно перекрыло все то, что пришлось мне не по душе...
Поэтому хорошую оценку книге я поставить не смогла. И рекомендовать эту книгу тоже не могу.
Прочитано в рамках Долгой прогулки
Жаль, но я не прониклась. Очень тяжёлый для меня слог, нереальной длины предложения, бесконечного размера абзацы и постоянные отклонения от линии повествования на какие-то воспоминания и незначительные детали напрягают и не дают сфокусироваться на происходящем. Постоянно приходилось возвращаться на пару предложений (читайте: страниц) назад, чтобы разобраться, с чего всё, собственно, начиналось и как пришло туда, куда пришло. К тому же, так как сейчас нет возможности сесть и спокойно погрузиться в книгу, читаю я короткими урывками в течение дня, и каждый раз не понимаю, что происходит и о чём идёт речь.
В общем, пока что впечатления не самые радужные, но, видимо, просто время совсем для этой книги не подходящее сейчас. Надеюсь вернуться к ней, когда смогу уделять больше времени чтению, так как подобные произведения, дабы погрузиться в них полностью и не терять нить происходящего, нужно читать взахлёб и желательно от начала и до конца за раз.
Замурованная пустота, воплощающая собою сокровенную тайну всякого санкционированного насилия (с)
Я уже как то говорила о потрясающей способности некоторых людей выстраивать свой рассказ как плетение. Когда видишь единую нить рассказа и в процессе замечаешь как накидывают лишние петли, добавляя описания незначительным персонажам, или даже выстраивают узор, обрисовывая местность и заставляя ее оживать, напитав ее судьбами людей. Зебальд занимается именно этим, он плетет свой рассказ. Информация накладывается, льется через край. Я даже местами сбивалась, особенно когда отвлекалась от книги на пару дней. Например, ловила себя на странных мыслях - о да, герой не хотел писать рассказчику письмо в Германию из-за каких то, в то время потайных, причин; точно, я же читала про человека, который после лагерей смерти настолько не хотел видеть Германию и немцев, что уехал в леса Америки и прожил там всю жизнь с аборигенами, тратя время на изучение их языка. Ой, стоп... это же было несколькими предложениями раньше, в этой же книге. Размеры предложений - отдельная ремарка данной книги. Они кажутся порой бесконечными из-за многословности автора и обилия запятых дайте пять, господин Макс, я тоже так люблю писать. У Вас это правда выходило куда лучше.
Я уже ощущал в голове какую-то мерзкую притупленность, которая предшествует распаду личности, и где-то глубоко во мне зашевелилась смутная догадка, что я в действительности лишен какой бы то ни было памяти и способности мыслить, да и существования вообще, что на протяжении всей своей жизни я только удалял себя из всего, отворачиваясь от мира и от себя самого.
Это самое "удаление себя из мира", по мне так самое главное в книге. На это невозможно не обратить внимание. Аустерлиц проводит почти всю свою жизнь за бесконечным процессом собирания материала, скрывая за этим самого себя, свою историю. Размываются границы пространства, когда герои (Аустерлиц и рассказчик, которого вполне можно считать отдельным персонажем) встречаются в самых неожиданных местах; так же границы времени и даже миров. До конца не могу осознать - сознательно ли Зебальд дает нам представление, что мир мертвых как отдельный не существует. Что мы делим один мир на всех. Я сейчас не о призраках или вампирах говорю, такого в книге вы не найдете. Просто особенно это видно во время описаний современных построек на костях или когда Аустерлиц видит давно умершего человека на видео или фотографии.
Так же, нельзя не упомянуть, что и сам материал, собираемый Аустерлицем и его подача в книге волшебна. Особенно, когда вас перестает смущать "сказала она, сказал он" и вы погружаетесь в красоту. Красоту описания старинных вокзалов с небольшим экскурсом в историю места, уютность улочек разных городов, замков, и даже мрачной трогательности кладбища, откуда герой мог утащить не просто какую-то мелочь на память, а почти целую руку ангела с надгробья. Сразу вспоминается Акунин с его рассказами, призывающими ничего не забирать с кладбища.
Я за время чтения успела и поулыбаться и даже пустить слезу, что было вполне ожидаемо, учитывая тематику книги.
А эту рецензию я посвящаю человеку, в рассказах которого я впервые увидела плетение. Моя двоюродная бабушка Надежда, долгих ей лет жизни, рассказывала про свое военное детство так, что мы роняли ручки, увлеченные рассказом, забывая записывать. Она никогда не была близка к писательству, но вот рассказывать она умеет как никто другой.
Прочитано Долгая прогулка-2018, команда Непричёсанные мюсли
Винифред Георг Зебальд современный немецкий писатель, поэт и литературовед, эссеист, преподаватель литературы в Англии. Основная тема его творчества – тема переосмысления всемирной истории, «вытравление» белых пятен и поиски исторической справедливости. Зебальд автор четырех романов, многочисленных эссе и статей. Роман «Аустерлиц» четвертый и последний роман писателя, вышедший в свет в 2001 году. Через несколько месяцев после выхода книги, автор погиб в автомобильной катастрофе. Некоторые литературные критики тщетно сравнивают и пытаются уложить творчество Зебальда в один ряд с произведениями Пруста, Кафки и Набокова. Это совершенно бесполезно. Зебальд новое явление в немецкой литературе. Только время сможет дать оценку его творчеству.
Книга «Аустерлиц» непростое чтение, рассчитанное на вдумчивого читателя. Роман написан в манере постмодернизма, где форма преобладает над содержанием. Стиль Зебальда – непролазные джунгли из нагроможденных друг на друга эпизодов из самых разных сфер жизни и областей знаний. Сюжет романа, на первый взгляд, довольно прост. Однажды, в Антверпене безымянный главный герой книги встречается с чудаковатым Жаком Аустерлицом. Завязывается неспешный и отвлеченный разговор. По сути, вся книга это диалог двух героев, только вот речь Аустерлица превалирует. Он неутомимый рассказчик с громадным кругом интересов, включая современную и старинную архитектуру, инженерное дело и всемирную историю. Нескончаемым потоком сыплются на читателя и безымянного героя-слушателя факты по строительству вокзалов, мостов и инженерных конструкций. Подкрепляя текст серией черно-белых фотографий самых разных предметов (от фото вокзалов до фото надгробных плит), автор придает нотку документальности тексту и своеобразия. Очень неординарная авторская находка.
Персона Аустерлица весьма примечательна. Рожденный в Чехии, его пятилетним мальчиком вывезли в Англию в 1941 году, чтобы спасти от фашистов. И, вот, прожив сорок лет в Англии в полном неведении относительно своего происхождения, Аустерлиц решается на поиски своих корней. Он отправляется в Чехию, потом Францию, Австрию и Германию, и, наконец-то, находит истоки своего «я». Эту историю его розыскной экспедиции он и рассказывает безымянному герою, а он – нам. Такое вот двойное повествование, двойной пересказ истории Жака Аустерлица.
Книга «Аустерлиц» это обращения автора к теме всеобщей памяти, к восприятию истории, к урокам, которые она нам преподает и которые нам необходимо выучить. Помнить, чтобы не допустить повторения. Знать, чтобы уметь зарубить на корню. Это очень сильное произведение, прежде всего, своей манерой подачи и воздействием на читателя. Своеобразно, очень своеобразно. Книга для тех, кто не боится литературных экспериментов!
Книгоград
В прошлом году в Вышеграде
Посвящается Алену Рене и Людвигу Витгенштейну, которые выступили идейными спонсорами настоящей рецензии
Мы уже встречались в прошлом году в Мариенбаде, а быть может, в садах Фредериксбурга, идеальная геометрия которых складывается в бесконечный лабиринт памяти, мы уже встречались в Бувиле и наблюдали, как хищные вещи охватывали кольцом Антуана Рокантена, и желудочные спазмы подступали к его горлу, пока холодное солнце выбеливало пыль на оконных стеклах, мы смотрели, как другое солнце, толстое и оранжевое, нагревало затылок Мерсо и заставляло нажать на курок, мы уже шли вместе долгим прогулочным шагом, пока потомок датского рода разглядывал внутри себя огромную щербато скалящуюся пропасть, мы просто прибыли в очередную точку на карте, на старинный вокзал Антверпена, где временем заведует тугая стрелка гигантских часов, почерневших от копоти и табачного дыма, она указывает неповоротливым паровозам и загадочным пульмановским поездам время к отбытию, и они уносятся вдаль, создавая иллюзию движения. Мы снова пытаемся обрести себя во враждебном мире, заходя на новый виток перемещений по одним и тем же комнатам, вышептывания в пустоту одних и тех же вопросов, попыток зафиксироваться в реальности составлением списков, подробным описанием второстепенных предметов, ламп и светильников, ковров и занавесей, книг и партитур, одежды из сундуков и ящиков, постельного белья, подушек, покрывал, шерстяных одеял, полотенец, посуды и кухонной утвари, горшков с цветами и зонтиков, несъеденных продуктов и даже томившихся уже несколько лет в подвале банок с грушевым и вишневым вареньем, а также оставшейся картошки, описанием бесконечных барельефов, ротонд, эрмитажей, садовых павильонов, мавзолеев, сводов, колонн, целого и частей, охотничьих домиков и архитектурных гигантов, разросшихся конструкций, стремящихся лишь к одному, обращению в руины.
«Аустерлиц» медлителен и старомоден, он кажется последним прибежищем модернистского романа, лишенного дерзновенных приставок, он принес славу своему автору, вернувшему, по мнению самой Сьюзен Зонтаг величие европейской литературе, он обрушивается потоком сознания, вложенной прямой речи, мутных расплывчатых фотографий, последних якорей зыбкой реальности, его невозможно остановить и его невозможно пролистать, слишком плотно сцеплены фрагменты, иначе они рискуют расползтись, как ветхая мешковина, он труден, как пожилой капризный родственник, и требует внимательности, терпения и вдумчивости. Это то чтение, которое представляет собой труд, хотя проще всего охарактеризовать его разухабистым постмодернистским клише – по части формы, не по части вложенного смысла. Роман Зебальда - это как если «Логико-философский трактат» Витгенштейна был экранизирован Аленом Рене, он весь про язык и память, спрятанные по-детски неумело, так, чтобы их обязательно нашли, выглядывающие из поношенного рюкзака австрийского философа или из-за тоскливых статуй французского курорта, воплощения ушедшей эпохи. Главный герой, Аустерлиц - чуждый себе, разлученный со своим именем, тихий ученый, похоронивший веру под слоем воды, погубившим Ллануитин, последний праведник, вывезший память детским поездом, подальше от зеленеющих склонов Петршина, по которым жирными гусеницами ползут фуникулеры, чтобы с вершины уставиться на красные черепичные крыши, он идет по пути вечного поиска своей личности, своего прошлого, свидетельств своего существования. В возрасте четырех с половиной лет он был эвакуирован из захваченной нацистами Праги и отправлен в Британию, где воспитывался в семье кальвинистского священника и его молчаливой малахольной супруги, всю свою жизнь он не задумывался о происхождении своего настоящего имени, пока доселе прирученная речь, навык изысканного словосложения не стал его покидать.
«О чем невозможно говорить, о том следует молчать» - так звучит последний афоризм «Логико-философского трактата», и Аустерлиц молчит, как молчит все поколение немцев, прошедшее войну. Это глубоко личная история для Зебальда, родившегося в изолированной от большого мира баварской деревушке. Его отец служил в вермахте, но никогда не рассказывал о войне. Поразительно, но впервые мальчик узнал о Холокосте, когда в школе ему показали документальный фильм о лагере уничтожения в Берген-Бельзене, и даже после этого окружающие не стремились проливать свет на те события, как будто вычеркивая их из реальности отсутствием вербализации. В такой же ситуации находится Аустерлиц, у которого отношения со своим внутренним «я» напрямую зависят от отношений с языком. Процесс потери личности связывается с забыванием родной речи:
Помню только новую одежду, от которой я очень страдал, помню необъяснимое исчезновение зеленого рюкзачка, и почему-то мне кажется, что я еще помню, как умирал мой родной язык, как он день ото дня становился все тише и тише, как постепенно я переставал ощущать его шевеление, хотя мне думается, что все же он довольно долго еще был во мне, то скребся, то постукивал, как некое существо, которое заперли и которое всякий раз, когда на него обращают внимание, замирает от ужаса и молчит.
Включаются защитные механизмы памяти, призванные преодолеть травму. Ощущая присутствие внутри болезненного опыта, герой полубессознательно ограждает себя от напоминаний о нем, бегло смахивая крошки от печенья мадлен, которые могли бы вывести его к дому. Он ничего не знал о захвате немцами Европы, когда он сам потерял семью и самого себя, и всячески избегал этого знания: не читал газет, не слушал радио, изучал архитектуру лишь до начала ХХ века, но такая самоцензура привела к неожиданным результатам:
Это постоянное отторжение любого малейшего намека на воспоминание стало со временем, сказан Аустерлиц, забирать у меня столько сил и требовать всякий раз такого напряжения, что в результате это привело к полной утрате способности говорить, к уничтожению всех моих записей и заметок, к бесконечным ночным блужданиям по Лондону и все более часто повторяющимся галлюцинациям.
Зебальд сравнивает язык с древним городом с замысловатым переплетением улиц, закоулков, площадей, с домами, история которых уходит в седую старину, с кварталами, очищенными от ветхих построек, с отремонтированными зданиями и новостройками, с современными районами, разросшимися на окраинах, а героя – с человеком, заблудившимся в этом причудливом конгломерате. Отказ Аустерлица использовать язык для отображения реальных фактов приводит к обесцениванию этого языка, употребление которого превращается в совершенно никчемное и безумное занятие. Единственный выход – заново соотнести слова с имевшими место в действительности событиями. По мере пробуждения памяти, оживает забытая речь, а с ней – восполняется бытие:
…jedna, dvě, tři, начала считать Вера, а я, сказал Аустерлиц, подхватил: čtyři, pět, šest, sed, чувствуя себя, как человек, который неуверенно идет по тонкому льду…
Мотив памяти, индивидуальной и коллективной, связующего звена между языком и фактом, бывшим и небывшим, проходит через весь роман, избирая источником вдохновения творчество французского режиссера Алена Рене, отсылки к которому обогащают текст вторым после непосредственно фотоматериалов уровнем визуализации. Блуждания Аустерлица по лабиринтам пошлого сходны с сюрреалистичными перемещениями мужчины и женщины в фильме «В прошлом году в Мариенбаде», где он настойчиво пытается воскресить в ней воспоминания о не столь давней встрече, а она, не будучи уверенной, постепенно начинает сдаваться – так же ощущает себя Аустерлиц, для которого Мариенбад тоже становится местом, пробуждающим смутные тревожные мысли, что он тоже был там ранее, не помня этого:
…здесь, в Мариенбаде, я сердцем чувствую, есть нечто такое тревожное — нечто такое неуловимое и в то же время до боли знакомое, вроде самого простого имени или названия, которое ты знал и вдруг совершенно забыл и ни за что на свете вспомнить не можешь…
Визуальный ряд фильма Рене удивительно точно соответствует языковым средствам Зебальда. Мариенбадский отель — метафорическое место памяти, зыбкое напоминание об эпохе курортов, лечения на водах, беззаботного дворянского досуга, таким же напоминанием в «Аустерлице» становится сама речь, тонкая имитация довоенного языка, «языка целостности, нераспавшегося мира», которым парадоксально и жутко описываются руины утомленного прошлого. Схожим образом работает раскрытие темы Холокоста: Зебальд описывает места, где располагались лагеря, Терезиенштадт близ Праги или бельгийский форт Бреендонк в паре десятков километров от Антверпена, он не приводит документальных свидетельств, используя лишь предположения, основанные на изучении сохранившихся вещей, но в сознании непроизвольно всплывают кадры «Ночи и тумана», документального фильма, сочетающего кадры опустевшего Освенцима с выдержками реальных хроник. Напрямую Аустерлиц упоминает еще одну картину Рене под названием «Вся память мира», рассказывающую о Национальной библиотеке. Огромное запутанное книгохранилище с темными лабиринтами коридоров, как и мариенбадские отели, является вместилищем человеческой памяти, потрясшим Рене, но к моменту написания романа внушившим тревогу Зебальду – с переездом в новое здание на берегу Сены, доступ к накопленному коллективному знанию превратился в настоящий квест, воспринимаемый как стремление уничтожить прошлое:
Новое здание библиотеки, которое и по своему устройству, и по действующим в нем правилам и предписаниям, доведенным буквально до абсурда, направлено на то, чтобы вытеснить читателя как потенциального врага, — оно, это здание, так сказал Лемуан, сказал Аустерлиц, являет собой официально санкционированную демонстрацию все более настойчиво заявляющей о себе потребности положить конец всему, что так или иначе питается жизненными соками прошлого.
Винфрид Георг Максимилиан Зебальд, в чьем имени воплотилась сама потерпевшая крах идея германского величия, символично отринутая носителем посредством сокращения до инициалов В.Г., посвятил свое литературное творчество тайной жизни слов, которая должна стать явной. «Аустерлиц», завораживая своей сложной архитектурой, исследует механизмы памяти, зыбкой субстанции, способной раствориться, не получая вербальной подпитки. Мягкие объятия забвения могут казаться спасительными, но молчание мучительно, оно запускает процесс расчеловечивания, превращая немого в соучастника, и только болезненное воскрешение травматичного опыта позволяет примириться с призраками прошлого, не допустив их нового воплощения.
ДП-2018, октябрь
Вместо предисловия: лучшее в этой рецензии - фоточка енота. Потому что енот классный.
Мне раньше и в голову не могло придти, что когда-то я скажу о книге "недружелюбная". Но эта книга именно такая. Она написана так, чтобы отпугнуть читателя, прогнать его, избавить себя от читателя. Что? Читатель еще здесь? Кыш! Кыш, противный! Но я оказалась читателем твердолобым, упорным, добивающимся своего - то есть, добившим книгу до конца. И помогли мне в этом два города - Антверпен и Прага.
Первый я посетила месяц назад. В него, как и рассказчик, я въезжала на поезде, была потрясена зданием вокзала. Но что еще больше расположило меня к рассказчику, это его поход в зоопарк, рассказ о свежеоткрывшемся (в 1967 году) ноктуарии и о еноте. И хотя я понимаю, что этот енот
вряд ли тот же, которого видел рассказчик, но снят он месяц назад именно в Антверпене, где был занят все тем же полосканием. Сами понимаете, что я не могла не проникнуться теплой заинтересованностью к книге.
Правда, автор сразу же принялся мочить эту заинтересованность самыми грубыми способами. И да, я понимаю, что сплошные диалоги - для экшнов, но боже мой, неужели тут найдутся те, кто, как и автор, считает, что не больше 10 абзацев на 352 страницы - это окей? А предложения по 8-15 страниц вам как? Мне - не очень. Потому что я, как ни крути, читатель не идеальный. И далеко не всегда у меня получается читать по часу-два подряд. Иногда есть 10 минут. Иногда 5. И когда я за это время не успеваю закончить предложение, это меня напрягает.
И вот когда моя обида на автора почти достигла точки кипения, в книге появилась Прага. Мала Страна, Петришин, Вышеград, Целетная... Тут я немного расслабилась и решила снова погрузиться в город, коль книга в себя не пускала и позволяла только барахтаться на поверхности.
Но - внезапно!!! - на сцене появились нацисты, евреи и концлагеря. И тут у меня все опустилось. Потому что, как ни странно, хотя это и совершенно не коммерческая литература, использование этих тем здесь было совершенно не тем же, что в большинстве толковых книг. Это скорее напоминало "Мальчика в полосатой пижаме". Только предпосылки были другие. Я так и вижу, как автор думает: "Я вижу, что ни один читатель не будет в восторге от этой книги, не посочувствует героям, не проникнется сюжетом (потому что ни героев, ни сюжета практически нет), потому ввернем сюда концлагерь - авось поможет. Не Освенцим, конечно, это пф-ф-ф - моветон, а вот Терезиенштадт подойдет - нераскрученный, для избранных".
Итог - ужасная, скучная и нечитабельная книга, которую спасают только два знакомых и любимых мною города. Тем, кто любит и знает Лондон или Париж тоже может подойти. Но вообще ни о чем и очень, очень, очень плохо.
Вместо послесловия: к сожалению, лучшее в этой книге, как и в рецензии, - это енот. Но его фоточку в книгу не вставили, а в рецензии фотка есть:)
Жуть... Это не книга - это вынос мозга.
Я не люблю романы, где нет деления на главы (сразу снижаю оценку на балл у таких книг). И тем более я не люблю книги, в которых практически нет абзацев.
Этот роман - сплошной поток сознания. Здесь вообще нет диалогов (по крайней мере, на тех 50 страницах, что я прочла), почти нет абзацев. Автор перескакивает с описания архитектуры, на какие-то свои рассуждения, потом идут воспоминания, потом опять рассуждения, а в перерывах втыкаются рассказы об архитектуре, совсем забыла, в тексте еще изредка попадаются черно-белые фотографии невысокого качества.
Я читала эти излияния, и совершенно не воспринимала о чем идет речь.
Поэтому у книги нет оценки. Я не могу поставить ей высокую оценку, т.к. я не могу назвать ни одного даже самого маленького плюса, с другой стороны, мне кажется, я не могу поставить 1 или 2 балла, потому что я бросила чтение в самом начале. Поэтому без оценки.
Прочитано в рамках игры Книжное путешествие.
Парадоксальная конструкция
Флэшмоб-2016
10/13
Книга очень необычна. Первая книга за последние несколько лет, которую мне пришлось местами перечитывать, чтобы осознать только что прочитанное. В ней есть немало информации, удовлетворяющей моё урбанистически-архитектурное любопытство, и множество размышлений, сведений, подробностей - о самых разных сторонах жизни...
Она написана в очень непростой форме - длиннейшие предложения, мысль в которых уходит настолько далеко от своего начала, что становится уже практически неважно - сколько реальных предложений здесь могло бы разместиться у обычного писателя. Сама история Жака Аустерлица, о котором нам рассказывает безымянный герой, встречающийся с ним то здесь, то там - это запутанная печальная история человека, ищущего свои корни, обрывки которых разбросаны по всей Европе. И, надо сказать, места, о которых рассказывает автор, в романе оказываются гораздо более реальными, чем люди. По крайней мере, к концу повествования я гораздо отчетливее представляю себе вокзал Антверпена, улицы Мехелена и Праги, образы Лондона, Нюрнберга или Парижа, чем самих героев книги. Впрочем, по моему глубокому убеждению, люди в этом романе Зебальда - ничуть не более значимы, чем здания и города.
Мне понравился прием, используемый автором, чтобы подчеркнуть в отдельных местах свою мысль - вставленные в текст фотографии. Так поступают многие, когда пишут свои репортажи о путешествиях. И вот от этой книги тоже возникает ощущение путешествия. Не то путешествия по Европе, не то - по жизни Жака Зебальда, не то - по истории нацизма, не то - по архитектурным направлениям и технологическим достижениям.
Думаю, что такие книги нравятся далеко не всем, и не уверена, что она бы мне понравилась, если бы в интересах Аустерлица была не архитектура, а, скажем, политика.
Книга прочитана в рамках годового моба флэшмоб-2016 по совету Ferygirl
Катя, спасибо тебе большое за совет. Книга очень необычная, и автор мне был совершенно неизвестен. Без тебя я до него точно еще долго бы не добралась. :)
Вот читаешь ты книгу, которую только что распаковал из плотного целлофана.
Все хорошо, но ближе к концу понимаешь, что не хватает семи страниц. Для сюжета в несюжетном модернистском романе эти семь страниц погоду не делают, но все же обидно.
И теперь о романе
Сначала мои впечатления были - длинный путеводитель по городам Европы - двое встретились и разговорились в режиме монолога о красотах европейских городов, архитектуре и прочем интересном
После - что-то вроде уильямсовского Стоунера - только глобальнее
Потом - Модиано "Улица темных лавок" - поиск себя в этом мире. И фото, которыми снабжен роман добавляют этому некой документальности
Затем - а затем я поняла, что навряд ли я прочитаю что-то лучше в этом году. Потому что я смогла увидеть то, что видели герои. Не зря сюжет романа нвчинается в месте, где жизнь только ночью, потом намек на дорогу, следом - красота вокзалов, валлийская деревушка, где все говорят не по-английски, потом европейские города и птицы, и много фото, черно-белых, плохих, но таких натуральных, будто видишь все это