...люди не меняются, меняются их предпочтения.
...в историю заносятся результаты, а не мотивы.
— Так вот, слушайте. Мне неохота вас здесь видеть, и вам неохота здесь быть…
— Мне охота здесь быть, — сказал Ледерлинген.
— Неужели?
— Я — доброволец. — В голосе отчётливая нить гордости.
— Доб… ро… волец? — Танни продирался сквозь слово, как если бы оно было иностранным. — Значит, они существуют. Смотри мне, чтоб пока ты здесь, никуда меня не отдоброволил.
Не запачкав рук, не выиграешь войны.
Правда, она как соль. По крупице вроде приятно, а от пересола тошнит.
Странно как-то: чем меньше годов остается терять, тем сильнее страх их лишиться. Должно быть, человек от рождения снабжен запасом храбрости, который с каждой передрягой скудеет.
- Похоже, войны иногда приносят и что-то хорошее, - заметила мать.
- А по мне, так единственно хорошее - это приходить с них домой.
Пекарь делает хлеб, плотники – дома, а мы вот делаем покойников.
– Как говаривал твой отец, в войне учет идет лишь победам. Об остальном слагают песни дураки.
Жизнь несправедлива. В ней нет четкого порядка. Люди умирают случайно. Очевидная, должно быть, истина. Нечто, о чем знают все. Нечто, о чем знают все, но втайне никто не верит. Все думают, что когда смерть к ним приходит, то непременно в виде урока, назидательного итога, истории со смыслом. Непременно в мантии сурового схоласта, доспехах мрачного рыцаря, тоге грозного императора. Он ткнул труп носком сапога, повернул чуть набок, дал ему упасть обратно. А смерть – лишь скучный, вконец заезженный клерк, которому не продохнуть от рутинных дел. И никому ничего не зачитывается. И нет торжественного итога. Она подлезает к нам сзади и подсекает, когда мы сидя справляем нужду.
Так вот, иной раз мне кажется, что человек совершает великое зло очень быстро. Вжик клинком, и готово. В то время как добрые деяния требуют времени, а заодно и всевозможных, подчас крайне неудобных усилий. У большинства людей просто не хватает на них терпения.
От бивуака Кальдер отъехал с бременем тревоги, подобным мешку камней. Когда самое большее, что обещает родной тесть, это не участвовать в твоем убийстве, для понимания дерьмовости положения много ума не надо.
Зоб пожевал губами. Как бы это складнее высказать… А впрочем, дерьмо все равно дерьмо, какие розочки из него ни лепи.
– Все дело в цене? Маг склонил голову. – Ну а вы думаете, в чем суть любой войны?
– Герои – это нечто куда большее, чем просто хорошие люди.
– Герои создаются наспех из самых что ни на есть простых материалов. Наспех созидаются, и так же быстро выбрасываются, а на их место встают новые. Если мое мнение чего-то стоит, то они бесполезны.
Солнце словно исчезло с неба, ну да бог с ним. Удушающий сумрак царил в Осрунге. Среди деревянных строений бесновался огонь. Пламя вздымалось, и от него испарялась во рту слюна, пот стягивал лицо высохшей коркой, мерцал воздух.
Вон выпотрошенный дом – одной стены нет, половицы торчат в воздухе, окна таращатся в никуда.
Вот она, война. Очищенная от мишуры. Без надраенных пуговиц и блях, бравурных оркестров, бойких салютов. Без сжатых челюстей и ягодиц. Без речей, горнов и возвышенно-надменных идеалов. Вот она, раздетая донага.
– Спасибо, – откликнулся генерал, натягивая поводья скакуна. – Я просто пытался сказать правду.
– Правда, она как соль. По крупице вроде приятно, а от пересола тошнит.
Власть - это дьявольское наваждение. Мираж. Чем ближе ты к нему, тем он дальше уходит. Столько требований к равновесию сил. Такое давление приходится выносить. Все последствия любого решения повисают на тебе таким бременем...
– Понимаю и скорблю, только вся беда в том, что калечить у меня получается несравненно лучше, чем лечить. Трагедия моей жизни. Но тем не менее неплохо делаю швы, знаю, как по Аломантре накладывать повязки с вороньим когтем, да еще могу напеть-нашептать заговор-другой…
– И как, помогает?
– То, как я их напеваю? Разве что отпугивать кошек.
Когда каменщик возводит стену на склоне и она рушится, он едва ли вправе сетовать, что она простояла бы тысячу лет, если б ему для работы дали ровную землю. Так вот, на войне земля никогда не бывает ровной.
Терпение есть столь же страшное оружие, как и свирепость. На деле — страшнее, потому как мало кто им обладает.