1924 год. Советская Россия в трауре – умер вождь пролетариата. Но для русских белоэмигрантов, бежавших от большевиков и красного террора во Францию, смерть Ленина становится радостным событием: теперь у разоренных революцией богатых фабрикантов и владельцев заводов забрезжила надежда вернуть себе потерянные богатства и покинуть страну, в которой они вынуждены терпеть нужду и еле-еле сводят концы с концами. Их радость омрачает одно: западные державы одна за другой начинают признавать СССР, и если...
Однако казалось, что Тьерри и его родители не были очень близки друг другу. Если в маленькой квартирке в Нейи Алексея окружало настоящее семейное тепло, то здесь чувствовалась какая-то отстраненность. Любили друг друга издали, корректно, краешком губ.
На земле есть белые, черные, желтые, думал он, и есть особая раса – эмигранты. И никто не может скрыть того, что он эмигрант, как никто не может изменить цвета своей кожи.
Ах! Вернуться домой! – прошептала мать. – Вновь на улицах, в магазинах слышать русскую речь, ходить по земле, которая видела наше рождение, дышать деревенским воздухом, возможно ли это?
– Я согласна с вами, – сказала госпожа Болотова. – Я обожаю Францию. Но не буду жалеть, если придется отсюда уехать. Французы нас терпят, но не любят.
– Они развлекаются в русских кабаре, – усердствовал господин Болотов, – аплодируют балетам Дягилева, но за спиной упрекают нас за то, что отнимаем у них кусок хлеба.
Ты уже влюблялся, Крапивин?
– Нет. А ты?
– Я тем более. Для меня с моим странным видом это нормально. Я смотрю на девушек и говорю себе, что ни одна из них никогда не захочет меня. И это успокаивает. Я как Бодлер, как Мопассан. Вижу в женщине только инструмент для наслаждения. Я буду оплачивать курочек. Без всякого чувства. Это мудро. Ты, напротив, красивый парень. Значит, познаешь все ложные увлечения, глупые надежды, иллюзии, разочарования… Мне жаль тебя, старик!
На его тарелке застыл десерт-кисель. Он не очень любил это дрожащее желе из фруктов. Но мать настойчиво, минимум раз в неделю готовила его. Это русское – и, следовательно, вкусное блюдо!
«Каждый необычный человек достоин того, чтобы его лелеяли как редкое растение» – как сказал старый лис Вольтер.
Было бы обманом провозгласить себя человеком, принадлежавшим одновременно двум родинам. Можно быть гражданином только одной земли, обладать только одним наследием.
Загадочное единение установилось между его монотонным голосом, читавшим прозу Толстого, чем-то очень теплым и дорогим, затерявшимся с детских лет в Москве в самой глубине его сердца. Этот язык был знаком ему, он вновь его открывал, он любил его.
– Я удивлю тебя, – продолжил Тьерри, – но я считаю, что твоя принадлежность двум странам – священный дар. У тебя есть возможность читать великих русских писателей в оригинале. Это потрясающе!
– Я очень плохо читаю по-русски.
– Тогда учись. Достоевский, Толстой стоят труда.
– Мне осточертела русская литература, хватит французской!
– Ты и в самом деле придурок!