С некоторыми людьми постоянно что-нибудь случается. С другими же, напротив, не происходит ничего достойного упоминания. Писать о первых — сплошное удовольствие. О вторых — непосильный труд. Ну что, в самом деле, напишешь о том, о ком и сказать-то нечего? Еще попробуй запомнить, как его зовут-то, бедолагу. Те же, о которых есть что порассказать, опять-таки делятся на тех, кто, увы, погиб и, тех, кому, — быть может вопреки логике, законами природы, общественному мнению и здравому смыслу, удалось...
— Когда из воина и полководца начинают делать «великого», когда с него снимают шлем, чтобы надеть нимб, он должен исчезнуть, — сказал отшельник. — Исчезнуть, чтобы остаться.
В суматохе никто не заметил внезапно появившееся чудовище. Мы вообще редко замечаем чудовищ. Так уж они, чудовища, устроены, чтоб их замечали как можно реже. Встречая их, люди обычно пугаются до обморока, а потом возносят хвалу богам, что подобные вещи происходят с ними не каждый день. А между тем, стоит им научится вовремя оборачиваться через плечо… Впрочем, нет. Лучше не стоит.
Звук был такой, словно протаскивали заржавевшего удава сквозь игольное ушко, а тот при этом страшно сопротивлялся и вопил.
Страхи — это такие специальные бесполезные предметы, которые обладают загадочным свойством сохранять устойчивость и волю к продолжению существования даже после публичной декларации неверия в их наличие.
— Между делом этот трудяга вытряс из меня все мозги, — проворчал посох.
— А что, в языках тоже бывают мозги? — невинно поинтересовался Курт.
— Теперь уже не бывают, — сварливо ответил посох. — Можешь гордиться: ты — обладатель первого безмозглого посоха во вселенной.
— Да ладно тебе, — улыбнулся Курт — Моей безмозглой голове это вполне подходит.
Лягушек в сапогах еще можно пережить, а вот не знать, откуда они там берутся…
Сила, не снабженная мозгами, всегда внушает страх
Он заглянул в свою кружку для подаяний, и убедился в вечности возвышенных истин. Того, чего не должно было быть, действительно не было.
— Тебе чего — мяса, меду или сразу отвару? — спросил Курт у посоха.
— Я предпочитаю сумрак, — важно отозвался посох. — Серебристый, с фиолетовыми прожилками — кстати, не хочешь ли глоточек? — ехидно добавил он.
— Я не могу хотеть того, чего нет, — заметил Курт.
— Ты просто не видишь, — поддразнил посох.
— Ну, значит, я не могу хотеть того, чего не вижу, — сказал Курт.
— Это потому, что ты так грубо устроен, — насмешливо пояснил посох. — Я, по крайней мере, вижу ту гадость, которую ты называешь пищей.
Травы свисали с потолка; их густой пряный аромат казался чем-то вроде самой крупногабаритной мебели. Во всяком случае, даже королевский диван под балдахином вряд ли занял бы больше места, если бы вдруг оказался под сводами этого жилища.