Рецензии на книгу «Один день Ивана Денисовича» Александр Солженицын
Бодался писатель со слогом
11 ноября 1983 года, призывной пункт Советского района города Брянска. Идет густой снег, а еще идет формирование команд, напротив на плацу стоят ребята, которых набирают в учебку ВДВ куда-то в Узбекистан, в Фергану, кажется. Ясно, что им светит Афган. Нас - очкариков, хлюпиков и прочую интеллигенцию повезут в Красноярск в желдорбат.
Через месяц нашу часть погрузят в поезд и отправят в Хабаровский край, на БАМ, высадят среди болота, где будет стоять старый, заброшенный военный городок. Два месяца будут идти эшелоны, на которых будет перевозиться техника и стройматериалы, а мы будем всё это разгружать при морозе ниже -40 (мой личный рекорд -57), спать будем на матрасах, брошенных на полу не топленной казармы, прямо в бушлатах, есть будем из котелков, куда будут по очереди наливать первое, накладывать второе, а потом наливать чай или компот, при этом ложка будет примерзать к губам. Был у нас один армянин, который догадался пописать против ветра - отморозил себе кое-что. Плюс куча всяких других прелестей, ну, и работа, работа, работа на пятидесятиградусном морозе - грузы, шпалы, бревна... Можно сказать, что первые полгода своей службы я провел в натуральном лагере, потому что охранники с автоматами из своих же (охранный взвод) стояли на всех выходах. А потом я попал в элитную часть и это была уже совсем другая служба, с привилегиями, с расположением командного состава (я пошел на дембель с медалью "За строительство БАМа"), и всё это в одной и той же армии, при одной и той же системе.
Это я пишу не для того, чтобы меня пожалели, а для того, чтобы было понятно, что когда через пять лет после сих трудов праведных мне в руки попала эта одиозная повесть она на меня практически не произвела того ошеломляющего впечатления, о котором пишут многие. Я через подобное прошел сам, испытав это на своей шкуре, и читая только укреплялся в мысли, что те, кто проходит через такие испытания только приобретают закалку. Я после БАМовской службы не мог даже допустить каких-то депрессивных настроений, жизнь - простая человеческая жизнь - казалась прекрасной и великолепной.
Сам же факт существования лагерей, хоть в Советском Союзе, хоть в какой другой стране, вещь исторически обусловленная. Та демократия, которую мы имеем сейчас, на пустом месте возникнуть не могла, и чем тяжелее живет страна (социум), тем тяжелее условия содержания отторгнутых обществом. Так было и в Англии, и во Франции, и в США, просто там чуть раньше стали жить лучше, вот и условия содержания зэков изменились раньше, а возьмите 150-200 лет назад...
И, ни в коем случае нельзя сравнивать, как это делают нынешние ретивые либералы, сталинские лагеря с фашистскими концлагерями. У них совершенно разная направленность - фашисты перерабатывали людей, умерщвляя их, коммунисты использовали дармовой труд. Смертность в фашистских лагерях доходила до 70%, в ГУЛАГе рекорд в самый тяжелый период 1942/43 - приближалась к 20%, в послевоенный период, о котором пишет в своей повести Солженицын, она не превышала 3%, сократившись к 1950 году до 1%.
Зимой 1988 года, я этих цифр еще не знал, когда мой однокурсник Гена Колосов притащил, взяв у кого-то из своих родственников, как он сказал, вот этот самый номер "Роман-Газеты" за 1963 год. У кого-то он перележал период неприятия Солженицына в СССР, когда такие же журналы изымались из библиотек, и дождался второй волны своих читателей.
Мне повесть откровенно не понравилась, я ожидал чего-то гораздо большего, какого-то откровения, которое долго от меня утаивали, а получил унылую, скучную и, как мне показалось, довольно косноязычную тягомотину. Не знаю, где там Чуковский углядел в образе Ивана Шухова сопричастность Васе Тёркину, определив его как "обобщенный характер русского простого человека". Это говорит, скорее, о том, что Корней Иванович к тому моменту уже очень плохо представлял простого русского человека, далеко он находился от его элитной квартиры на улице Горького.
И не выглядел Иван Денисович таким уж безвинным. Та армия, в которой он на северо-западе попал в окружение, это же 2-я ударная, которой командовал генерал Власов. И если он - Шухов - тоже попал в плен, то где гарантии, что он не власовец. И что, прикажите в условиях войны с каждым таким кадром по полгода разбираться? В любом случае, у него была возможность попроситься в штрафбат, солдат не хватало, шанс искупить кровью давали всем. Однако, Шухов, как блатарь, предпочел поехать на зону - отсидеться, но остаться в живых. И что это за разговоры у него: "я виноват в том, что не были готовы к войне", откуда такие аналогии, не свои ли мысли вкладывает интеллигент Солженицын в уста простого мужика.
А сам Солженицын не подобный ли дезертир? Станет человек в своем уме писать с фронта, зная, что письма читаются, ругательные опусы о Сталине? Неужели не понимал, что делает? А может понимал, да подобно своему герою Ивану Денисовичу, собирался пересидеть, зато остаться в живых - пусть другие дураки погибают. И кто знает, может и не дошел бы он до Берлина, лег бы геройски где-нибудь в Польше или Венгрии, и мир не узнал бы "гениального" бодальщика с дубом.
А кроме того, эта обличительная повесть исключительно конъюнктурная. Солженицын знал, что делает - Хрущеву в тот момент была позарез нужна какая-то подобная вещь. И тут Твардовский с тетрадочкой: "Пожалуйста, вот гениальный молодой писатель". И тогда по личному указанию Хрущева, одного из главных палачей периода сталинских репрессий, повести был дан ход. И, если бы не сняли Никиту Сергеевича через два года партийные товарищи, была бы литературная судьба советского писателя Солженицына куда как глаже, правда, Нобелевской премии, он, наверное, не получил бы. Потому что как писателю, ему её давать не за что - писать он так и не научился, а политического страдальца из него при Хрущеве не получилось бы. Так что за Нобелевскую премию спасибо надо сказать дорогому и горячо любимому Леониду Ильичу!
День выдался трудным. Один из тех дней, когда хочется лечь, закрыть глаза и не шевелиться. Долго. Подход не верный. Ни одну проблему еще не удалось решить таким способом. Нужно шевелиться, дрыгать, дрыгать, дрыгать ножками. Но сил нет. Силы есть только чтобы лежать и жалеть себя. Я не фаталист, но иногда трудно не удивиться, как вовремя с нами происходит то или иное. Вот и эта книга нашла меня в такой момент, что лучше и не придумаешь.
Один день Ивана Денисовича, один день лагерной жизни. Один день, которого, казалось бы, уже достаточно, чтобы умереть. А «таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось...»
И плевать мне на политическую подоплеку, на правых и виноватых, на «еврейских выкормышей» и их «проплаченное стремление очернить светлую память о Сталине». Мне плевать. И на горячие споры о графоманстве Солженицына мне тоже плевать. Видимо, каторжники на стройке в лютый мороз должны изъясняться пятистопным ямбом. И чтоб без акцента там! Не «окать» в строю! Мне не плевать только на то, что Книга выбила из меня всю упадническую придурь, и за это я ей благодарна. И пусть я эгоистка, которая не хочет видеть дальше собственного носа. Даже спорить не буду.
А Иван Денисович – дядька мировой, и это не обсуждается. А то «пасть порву и моргалы выколю».
Флэшмоб 2013 (4/14)
Roni , Маришка, ты, конечно, рисковала. Но риск, как известно, дело благородное и полностью оправдался. Спасибо за совет!
Может быть, я херовый человек. Но "Один день Ивана Денисовича" не вызывает у меня желания бессильно потрясать кулачком в сторону режима, огромной молотилки репрессий, советской власти и тд.
Нет, чтение этой книги всегда было моей личной реанимацией. Как укол адреналина прямо в сердце, как вскрытая грудная клетка, и прямо к сердцу электроды - хренак, как горло поперхнувшегося разрезать и вставить туда трубку, чтоб дышал. Так и "Иван Денисович" - глоток воздуха, глоток воды в пустыне, корка хлеба в голод.
После этой повести такая животная жажда жизни просыпается на уровне подкорки, спинного мозга, хребта. Иван Денисович - крутейший перец, очень его люблю.
И ещё одно. Ребят, вы попутали, я вам говорю чисто-конкретно. Язык вам не нравится. Это как Набокова в излишней изысканности обвинить. Какой-такой язык должен быть у деревенского мужика, прошедшего войну, в лагере? Интеллигентско-стародевически-консерваторский что ли? Матерится на латыни? Делать книксен на утреннем разводе? Так?
Я утверждаю и зуб за это даю - язык в Иван Денисовиче - прекрасный! Духмяный, запашистый, как загривок у чёрного свежего хлеба.
Перечитано раз в десятый точно, дальше - "Колымские рассказы".
Ну чего, Arlett , попустило малость? Очень тебе благодарна. Может, и не стала бы перечитывать, если б не совет тебе.
А она ...
Не гналась за обзаводом... Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни.
Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев.
Не понятая и брошенная даже мужем своим, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сестрам, золовкам, смешная, по-глупому работающая на других бесплатно, -- она не скопила имущества к смерти. Грязно-белая коза, колченогая кошка, фикусы...
Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша.
Какая прекрасная история. Можно только читать и плакать, плакать и перечитывать, снова и снова. История про жизнь, про настоящих и ненастоящих людей, про доброту и понимание, про корысть и жестокость. Про Матрену. Про то, сколько доброты может аккумулировать вокруг себя простой и бескорыстный человек. Матрена никогда ничего ни у кого не брала, а только раздавала. Беззастенчиво раздавала тепло своей души. Она всегда искренне радовалась и искренне грустила.
Она настоящий человек.
Кто главный бунтарь двадцатого века, ярый ненавистник тоталитарного строя СССР? Кого сейчас некоторые называют переоценённым, но при этом не отрицают, что он внёс колоссальный вклад в историю? Конечно, Солженицына. Я читал до этого несколько рассказов, но по ним я не могу ведь его судить. А что ещё можно взять? Есть книжки на тему лагерей заточения. Интересная тема, особенно если учесть один факт: Солженицын сам сидел, так что знает, о чём говорит. Вот «Архипелаг ГУЛАГ» … Ничего себе кирпичище! Да таким можно человека убить, если переусердствовать. А если, к тому же, не зайдёт стиль? Не готов пока к таким экспериментам. Значит, «Один день Ивана Денисовича» - самое то. Маленькая и, говорят, хорошая книга.
И что мы имеем? Шухова Ивана Денисовича, который сел на десять лет по причине пребывания в немецком плену и возвращения оттуда. Их было пятеро, но по дороге автоматчик расстрелял троих, а двоим не поверят. А могли впятером сказать, мол, в лесу блуждали. Возникал вопрос: какого хера, собсна? Люди воевали за родину, попали в плен к супостатам, мучались там, потом сбежали, надеясь на подспорье от своих, а получили… Из тюрьмы чужой в тюрьму свою. СМЕРШ постановил: шпионы. В лагере много таких же «шпионов». Осознав это, я нехило прифигел. До чего же ублюдская система была. Баптиста посадили на двадцать пять лет только за то, что он баптист. П…дец просто!
И Иван Денисыч, самое интересное, не унывает, с ретивостью коня работает, радуется лишней порции омерзительной баланды, горбушке хлеба – словом, ЖИВЁТ. В таких нечеловеческих условиях. Мужик с крепким стержнем внутри. Уважуха.
В целом, сюжет мне понравился, описание бытовой лагерной жизни. Единственное, что меня смутило: упоротый язык. То и дело обрывающиеся и перескакивающие одна на другую мысли вкупе с вкраплением блатных терминов и просторечных слов. Не знаю. Я не спорю: это, конечно, терпимо, кое-какие фразы мне даже очень понравились.
Кряхти да гнись. А упрёшься – переломишься.
Какая же прекрасная фраза. Я прямо-таки почувствовал эстетический оргазм. Аплодирую мысленно. Серьёзно. Понятия не имею, как ему удалось так выразить. Гений.
Но некоторые моменты мне было невыразимо скучно читать. Я не утверждаю, что язык плох – отнюдь, он самобытен и интересен, но не моё это, не моё…
А люди, называющие Солженицына «Солжирницын» или умышленно выделяющие «ЛЖЕ» при написании фамилии, могут смело топать на все четыре стороны. Во-первых, когда вы утверждаете, что он врёт про лагерную жизнь, мне хочется спросить: а вы были там? Во-вторых, даже если он и преувеличивает что-то, недоговаривает или придумывает, то в любом случае, как по мне, на пустом месте такое не рождается. Да и, может, он так воспринимал всё, будучи в ГУЛАГЕ? Может, у него восприятие такое?
А «Архипелаг ГУЛАГ» я пока читать всё-таки не буду. Может, «Матрёнин двор» разве что. Посмотрим.
Счастливый день
"А конца срока в этом лагере ни у кого еще не было".
Впервые рассказ Солженицына (с изъятием самых острых политических моментов) был напечатан в журнале "Новый мир" (№ 11, 1962), благодаря протекции Твардовского. На фоне произведений того времени "Один день Ивана Денисовича" сразу же привлёк к себе внимание читателей, прежде всего гражданской смелостью и новизной темы. В наше время уже никого не удивишь откровениями о лагерях, пишут о них многие и по-разному. О тех временах, когда мог схлопотать 58-ю под общую гребёнку - не зная за собой никакой провинности. Особенно, если довелось побывать в немецком плену.
Так и с Шуховым случилось, за измену родине сел, вину свою признал.
И расчет был у Шухова простой: не подпишешь – бушлат деревянный, подпишешь – хоть поживешь еще малость. Подписал.
Дал показания, что сдался в плен и выполнял задание немецкой разведки. Просто задание, так как даже вместе со следователем не смогли придумать какое именно.
Солженицын не пытается вызвать жалость беспросветными условиями выживания, не рвёт читателю сердце суровыми картинами издевательств, не демонстрирует озлобление зэков. Всё это присутствует, так как оно было. А бывало всякое. Но учились люди выживать и в самых нечеловеческих условиях. Приходилось приноравливаться - где умом брать, где хитростью, смекалку применять. Как не потерять капли похлёбки, не вылизывая миски (всегда нужно корочку хранить, ею и вытирать дно досуха), как объект утеплить и печурку быстро соорудить, где дерева раздобыть, к каждому начальнику над тобой подход найти, изучив его характер и привычки... Не сразу набираешься лагерной мудрости, но без неё не выжить.
"Это верно, кряхти да гнись. А упрешься – переломишься."
"Запасливый лучше богатого."
"Кто быстро бегает, тому сроку в лагере не дожить -упарится, свалится."
"Начальник и в рабочий-то час работягу не сдвинет, а бригадир и в перерыв сказал – работать, значит работать".
"Отвечать – так вместе".
По таким принципам выживали-выдюживали.
Солженицын в рассказе об одном дне Ивана Денисовича выбрал не обычный день - тяжёлый и безрадостный, а наоборот, изобразил самый счастливый. За восемь лет отсидки Шухов всяких порядков нагляделся, в каких только переделках не побывал - опыта лагерного набрался. Опыт да сноровка, руки работящие да житейская мудрость - главная помощь Ивану Денисовичу.
И вот этот день. Казалось бы, такой как всегда, но удача не оставляла главного героя. А какая же удача у лагерника? Читаешь и горько становится... Именно за этот приём я готова поставить произведению высший балл. Изображая лагерное счастье (вроде бы положительный момент), автор даёт возможность заглянуть и оценить параметры обычного дня. Самое страшное пряча от читателей, разрешает додумать и представить самим. Вот он, СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ!
На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся.
Книгу слушала в исполнении самого автора. А кто может лучше расставить акценты и ударения в тексте, чем сам писатель? То, что выбор сделала правильно, удостоверилась, перечитывая отдельные куски глазами (например, чтобы добавить цитату). Вдруг замечала, что теряю тот смысл, который услышала или воспринимаю чуть по-другому.
Благодарность играм Книжное путешествие, Русское лото и Собери их всех!
«Эх, жизнь моя жестянка!»
Отчего эта небольшая повесть, первая у Солженицына, стала культовой для поколения 50-х… нет в этом странного. Все-таки именно с «Одного дня Ивана Денисовича» началось осмысление советского лагерного опыта. Первое опубликованное произведение, полностью посвященное проблеме политзаключенных. Репортаж из мест «не столь отдаленных» (как много в этом словосочетании), дотошное описание лагерных будней. От зари до отбоя вы можете наблюдать за делами простого человека, чью жизнь перемолола государственная машина.
Человек времен «железного занавеса» и цензуры в искусстве за чтением «Ивана Денисовича» узнавал новое, ему приоткрывали иную сторону жизни. Оттого повесть чрезвычайно информативна, она и писалась с целью рассказать о репрессиях тем, кто либо не хотел о них раньше знать, либо просто боялся интересоваться болезненной темой.
И именно из-за выбранной Солженицыным манеры повествования его «Иван Денисович» кажется мне сейчас устаревшим. Не знай я ничего, воображаю, как бы меня потрясла его проза. Но я из поколения, которое не испытало на своем опыте «прелестей» цензуры. Историю репрессий и вообще политического насилия я знаю с детства. Сняты прекрасные фильмы о том времени, на полках – множество книг, давным-давно изданы мемуары, все слышали о Гинзбург, Шаламове, Чуковской. Каждый год в Москве проходят памятные мероприятия. И каждый год, в день смерти Сталина, мы снова и снова начинаем спорить о причинах репрессий и роли самого Сталина в их развертывании.
Винить Солженицына, конечно, нельзя. Он сделал главное – озвучил проблему, довел ее до общественного обсуждения. Требовать от него больше с моей стороны – глупость. Но это не отменяет того факта, что мне было нестерпимо скучно читать его «Ивана Денисовича» – ибо давно все известно, все многократно пережевано. И главное – у меня отчего-то отсутствовало сопереживание. Казалось бы, я должна сочувствовать пусть не всем героям, но хотя бы Ивану Денисовичу Шухову. И как не сочувствовать – такое пережили несчастные люди! И мой прадедушка, герой Великой Отечественной, уже после войны был репрессирован, угнан в лагеря, а реабилитирован после смерти Сталина. Но почему-то мое сочувствие героям Солженицына было… абстрактным. Абстрактно жалко абстрактных людей – что-то оторванное от реальности в этом было. А личного участия… увы, увы.
Возможно, Солженицын добивался эффекта бессмысленности. Все-таки, с какими подробностями ни расписывай жизнь заключенных, остается от рассказываемого ощущение пустоты, словно в вакуум тебя поместили с неизвестными целями. Бесполезное существование. Бессмысленная борьба за жизнь. Но отчего-то заключенные чувствуют свою причастность к делу на стройке, на которую их гонят в дикие холода, хотят все сделать на совесть, крепко и ладно – и не из страха перед начальством, а из собственной потребности, с желанием, чтобы работа хорошей вышла. Самое важное – получить дополнительный хлеб, любым способом. Съел чуть больше обычного – эх, счастье наступило! Животное это существование не угнетает персонажей. Главный герой в нечастые свои рефлексивные минуты даже думает: «Можно же жить, можно!» Но я, право, не могу назвать это существование жизнью. У Ивана Денисовича из-за бесконечных этапов сбилась человеческая настройка, а Солженицын, взявшись описывать внутренний надлом заключенного, не показывает, возможно ли спастись хоть душою из этого мрака.
Бесчисленные описания а-ля «вставай, жри, работай, выверни карманы, ложись!» заслоняют, к сожалению, человеческие переживания. В повести у героев почти отсутствует внутренняя жизнь, все заменено лагерной механикой. Но, как уже выше сказано, лагерный быт столько раз описывали, столько раз мы читали о «вставай, жри, работай, выверни карманы, ложись!», что все описания страшного стали давным-давно клише. А что может быть хуже в рассказе о трагедии, чем клише? Что может быть хуже обезличенности?
Я не жалею, что познакомилась с прозой Солженицына, но, к сожалению, ничего не приобрела. Мне понравился его стиль, но «Иван Денисович» ничего не оставил после себя.
P.S. На фотографии запечатлен памятник жертвам политических репрессий СССР: камень с территории СЛОН (Соловецкого лагеря особого назначения). Установлен на Лубянской площади, напротив здания бывшего НКВД.
Прочитано в рамках KillWish (5 тур) и Игры в классики (14 тур).
"Особый потревожит ветерком, лаем собак..."
Книга о настоящей стойкости духа, о мужестве, сильных людях.
Эту книгу я уже читала (еще в школе) и в то, предыдущее прочтение, на первый план для меня вышла именно лагерная жизнь, быт ГУЛАГовских заключенных (для меня эта тема вообще очень личная: мой дедушка, тоже Иван по имени, получив тяжелое ранение на поле боя, попал в плен к фашистам, а когда был освобожден, попал в ГУЛАГ - совсем как главный герой произведения Солженицына), а сейчас я поняла, что книга ведь не только и не столько об этом: она о настоящем патриотизме, не на словах, а на деле, когда любишь свою Родину со всеми ее уродствами (вот эту описанную в повести систему ГУЛАГ иначе как уродством назвать не могу), ради Родины идешь на смерть, возвращаешься на Родину, зная, что тебя посадят, но все равно возвращаешься! Вот странное дело: мой дедушка даже всю жизнь восхищался Сталиным (провести молодость на нарах, в холодном бараке, на баланде и...восхищаться. Мне этого не понять). Еще очень много в повести о любви к труду: как самозабвенно работает Шухов! Просто не может позволить себе халтурить. О братстве народов и простых людей (в лагере содержатся русские, латыши, украинцы...) О смекалке, которая позволит выжить в этих страшных условиях. О том, как найти себя и смысл жизни, даже если судьба обошлась с тобой несправедливо. О том, как даже в тюрьме остаться Человеком, не дать сломить себя ни начальству, ни обстоятельствам.
Такая короткая повесть, но как много в ней сплелось. Вообще удивляюсь Александру Исаевичу: передать так точно правду жизни и в такой потрясающей художественной форме. Ведь по факту это настоящее документальное повествование.
Особый потревожит ветерком, лаем собак.
Вдогонку кто-то крикнет матерком, лица солдат.
В барак всё время нужно новых дров - печи разжечь.
А ночью череда особых снов - нужно смотреть.
Особый, лагерь особых лет.
Закат, рассвет.
В особом можно только умирать ночью и днём,
А землю здесь приходится копать только с огнём.
Поэтому костры горят всегда в поле большом,
И зеки всё несут, несут туда тех, кто ушёл.
А.Маршал. "Особый"
5 баллов из пяти.
Спасибо игре "Назад в прошлое" за такой чудесный экскурс в прошлое и новое открытие Солженицына
Как же тяжело читать подобные повести! Страшно даже представить, что в истории нашей страны были столь страшные дни, имели место репрессии, лагеря и «без вины виноватые».
Иван Денисович Шухов – отважный фронтовик, чудом вырвавшийся из немецкого плена и за что попавший в сталинские лагеря, так как руководство страны считало всех сбежавших военнопленных предателями и шпионами.
В повести правдиво и достоверно описывается всего один день лагерного быта. Автор описывает товарищей по лагерю, плохую еду, изнурительную работу.
Скорее всего, Солженицын скрыл свою личность за лицом Ивана Денисовича. В лагерях были свои словечки и выражения, которые расшифровываются простому читателю, несведущему в тюремных делах. Это вгоняло в дрожь. В таких сложных условиях непросто сохранить себя, прежнее честное и правильное лицо.
Анна Андреевна Ахматова, прочитав эту повесть, сказала, что с ней должен ознакомиться каждый советский человек. Наверно, она была права. Книга страшная, но правда лёгкой никогда не была.
О людях с чистым сердцем...
Изначальное название этого небольшого рассказа было "Не стоит село без праведника" (название "Матренин двор" дал А. Твардовский, бывший в то время главным редактором одного из ведущих литературных журналов). Старинная русская пословица, почти полузабытая и очень точно отражающая смысл и идею произведения: на таких людях, как Матрена, держится не только село, на них держится и земля русская, на них держится мир. Добрая смиренная работящая женщина, которая за долгую трудовую жизнь не скопила ничего, безвозмездно всем помогала, не державшая ни на кого зла и обиду и даже смерть приняла за то, что решилась помочь. Отдавшая при жизни самое дорогое - ведь кроме своего дома у нее ничего по сути-то и не было.
Как-то очень неприятно поразила тема любви в этом рассказе: Фаддей, долгие годы любивший Матрену, с таким остервенением забирает у нее горницу - да была ли любовь? Его брат, Ефим, тоже, как оказалось, совсем не любил ее. Детей у нее не получилось: все (шесть человек) умирали...Простая и безрадостная жизнь, состоящая из смертей близких и работы в колхозе за трудодни...
После ее смерти люди больше переживают за немногочисленные оставшиеся после нее вещи (чтобы поскорее прибрать к рукам), а о ней говорят в пренебрежительном тоне, вот, мол, жалкая, нехозяйственная, наивная и безотказная...
Очень много страданий в этом рассказе, много интересных наблюдений о жизни (рассказ написан почти 60 лет назад - в 1959 году, а по сути многое из реалий того времени актуально и по сей день, да и вопросы, которые поднимает автор удивительно современны: есть люди предприимчивые, с деловой хваткой, готовые драться за каждую копейку, ничего не делающие в ущерб себе, и такие люди, как Матрена, готовые отдать последнее для ближнего. Таких людей, как Матрена меньше, очень мало, но именно на них все и держится.
Не гналась за обзаводом… Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни.
Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев.
Не понятая и брошенная даже мужем своим, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сестрам, золовкам, смешная, по-глупому работающая на других бесплатно, – она не скопила имущества к смерти. Грязно-белая коза, колченогая кошка, фикусы…
Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша.
5 баллов из пяти.
После прочтения - месяц чай пила без сахара и хлебные крошки жевала с таким удовольствием, будто слаще ничего не ела в жизни.
Я очень уважаю Солженцына как человека. Но это первое его прозведение, что мне удалось прочитать. И, честно говоря, продолжать знакомство с другими его произведениями хочется не особо.
Всё замечательно, злободневно, остро, но ужасно тяжело.
Язык. Закалённые эстеты-любители назвали бы его художественным беспорядком, но для меня, как для читателя нежного и неискушенного, это был просто ад. Мысль, перескакивающая с одного на другое, обильно сдобренная жаргонизмами, профессионализмами, просторечием и вставками украинского, доставила мало удовольствия, так как в таком хаосе практически каждый абзац приходится перечитывать по несколько раз, чтобы хоть как-то понять то, для чего эта мысль была материализована.
Ну, заваруха! Пятый ряд погнали. То скрючимшись первый гнали, а сейчас уж под грудь, гляди! Да ещё б их не гнать, как ни окон, ни дверей, глухих две стены на смычку и шлакоблоков вдоволь. И надо б шнур перетянуть, да поздно.
Ёшкин, шлакоблок!
Матренин двор. Это очень сильное произведение. Хоть и маленькое по объему. но с огромнейшим смыслом. Имеющим свои подтексты.
Учитель решил уехать у глушь и начать жить заново. Его приютила Матрена, старая бабушка с нелегкой судьбой. И спустя время у нее случается беда, ее дом с прямом смысле слова, хотят разобрать и перевезти. Притом бывший жених. А дальше случается еще больший ужас, Матрена умирает (СПОЙЛЕРЫ).
Конечно, это не является самым главным. Солженицын очень прекрасно изобразил наше с вами российское общество. Почему так считаю? Да потому.
Во-первых, бывший жених Матрены, пришел забрать дом, скажу прямо. Не мог дотерпеть, все-равно завещана его дочери. Это называется, народ все свое всегда заберет, об этом и говрят его поступки во время похорон.
во-вторых, муж Матрены. Не знаю правду сказала или нет та бабка, но если правда, то он слабак. Что сбежал от женщины. Ну умерли дети, надо же жену поддержать, а не прятаться на войне. Мужики всегда уходят от проблем.
В-третьих, баба всегда остается со своими проблемами сама.
В-четвертых, не прзнание обществом "эталона". Как так-то нет свиньи -> ленивая. Нет детей -> порча. Умер/ушел муж -> порча. И т.д. Т. е. у человека нет выбора. Или делай так как принято или ты не такой как все и ты становишься изгоем. (Пример: как плакали женщины над гробом Матрены, может им и пофиг было, но так надо, а то не поймут)
Честно для меня это произведение имеет глубочайший смысл нашей с вами жизни. Что надо думать над своими поступками. И не забирать у человека последнее, хоть это и ваше.