Пятиозерье. Тихое курортное местечко на Карельском перешейке. Здесь в детском лагере внезапно, прямо в середине смены, появляется странный мальчик Тамерлан. Мальчик, которому подвластны телекинез и телепатия… Мальчик, обладающий Даром внушения и способностью вторгаться в чужие сны… А вместе с ним в жизнь людей, отдыхающих в Пятиозерье, вторгаются ненависть, агрессия, страх и жажда насилия…Воронка, возникшая даже не миллионы — миллиарды лет назад, разрастается!..
... день предстоял тяжелый. Посидел один еще несколько минут, перебирая возможные варианты завтрашних действий; посмотрел с сомнением на помятую, теряющую табак сигарету... Плюнул на все дневные нормы, чиркнул зажигалкой и наслаждением затянулся.
... есть подозрение, что киноагенты спецслужб — существа высшего порядка и всю потребляемую провизию суперменский организм без малейшего остатка преобразует в классовую ненависть к врагам прогресса, демократии и общечеловеческих ценностей.
Для смертных нормально поклоняться тем, кого они сами же и убили.
Не выстрелы скорчили судорогой памяти лес и стронули старые зазубренные осколки с давно привычных мест в затянувшихся ранах — не выстрелы, а людские эмоции: свившиеся в тугой клубок ненависть и желание выжить, страх и волчий, все затмевающий азарт схватки и боль, последняя страшная боль, обрывающаяся вдруг звенящей пустотой ухода...
... морковка тянется к солнцу, кролик — к морковке, а удав — к кролику... Кто же тянется к удаву?
Наши деды победили немцев, а теперь, кто дожил, получают гуманитарные подачки из Германии. И берут — чтобы не голодать. А внуки продают их ордена на блошиных рынках Европы...
Слон бился в полном одиночестве.
Его это не смущало и не пугало, он вообще никогда не смущался и не пугался. Победить Слона было невозможно в принципе — он не признавал чужих побед, считая бой лишь отложенным. У таких в жизни бывает только одно поражение, последнее, единственное и окончательное — смерть.
...Степаныч вскочил, звон и стрекотание еще звучали в его ушах, подошел нетвердыми шагами к шкафу, торопливо нащупал нагревшуюся за день бутылку, зубами сорвал пробку-колпачок — острая фольга резанула губы — и стал пить торопливо, не чувствуя вкуса и градуса, торопясь провалиться в беспамятство, в забытье, в темноту...
Капли пролитой водки смешивались с каплями крови и падали на давно не мытый пол.
... неприятный запах, пылающие в костре или печке поленья пахнут не так. Такой дым может идти от дома, в котором горят стены — старые стены, впитавшие беды и радости многих поколений; в котором горят вещи, помнящие тепло многих рук; и в котором горят люди...
— Подъем, парни! — Тон майора стал жестким. — Двоих уже почти повязали; остальные — ваши. Минотавр на исходной, надо поспешить...
Поднимались устало, неохотно.
«Нужен маленький огневой контакт, — подумал он, — нужна порция адреналина в крови... А может ничего и не нужно... может, лучше побегать впустую и оказаться дураками, посланными другими дураками на дурацкое дело...»