Эта полная мужества, любви и печали повесть рассказывает о тех годах, когда мир бога христиан еще не вытеснил с полотна времен мир фэйри, и магия была делом обыденным. Когда король Артур, возведенный на трон Владычицей Авалона, нарушил клятву и тем самымраз и навсегда изменил судьбу Британии, когда Фату Моргану еще называли просто Моргейной, герцогиней Корнуолла, и не считали злой колдуньей и когда тайное течение рек жизни еще подчинялось воле посвященных. Теперь все думают, что это легенды,...
Недаром ведь говорят: три человека могут сохранить тайну, но лишь при том условии, что двое из них лежат в могиле…
Когда я была молода, сэр, я слыхала в наших краях поговорку: сорокалетний муж может и не стать отцом, но шестидесятилетний непременно им станет.
– Знаешь, Ланселет, иногда мне кажется: что бы мы ни делали, это не имеет никакого значения. Мы только думаем, будто что-то делаем, а на самом деле это боги играют нами. Мы – всего лишь орудия в их руках.
Мерлин мягко улыбнулся:
— В этом пожелании я к тебе не присоединюсь, собрат. Я свято верю: воля Господа состоит в том, чтобы все люди, что есть, взыскивали мудрости в себе самих, а не обращались за нею к другим. Младенцам, может статься, пищу пережевывает кормилица, но взрослым мужам подобает самим насыщаться и утолять жажду из источника мудрости.
И почему только, с насмешкой подумала я, мужчины так гордятся своей способностью делать сыновей, словно это бог весть какое искусство? Да ведь любой кот это делает не хуже их! Женщина, по крайней мере, почти год носит ребенка в себе и страдает, выпуская его на волю, так что у нее и вправду есть какие-то основания для гордости. Но ведь мужчины выполняют свою часть работы без всяких хлопот, и даже о том не задумываются!
У саксов есть одно древнее присловье: друг – это тот, кому ты готов ссудить любимую жену и любимый меч.
Не обязательно зажаривать быка к пиру. Можно охолостить его и заставить тянуть плуг, и это ничуть не менее полезно.
Неужто в каждом сне так уж нужно усматривать знамение?
...один мужчина — и то не подарок; кому нужны другие, чего доброго, еще похуже?
В нашем народе девственность ценится невысоко: женщина, заведомо плодовитая, беременная здоровым ребенком, – да лучшей жены и желать нельзя! Но, скажу я тебе, у христиан все иначе: они станут обращаться с тобой, точно с падшей женщиной, и мужчина, за которого тебя выдадут замуж, станет всю жизнь вымещать на тебе зло за то, что ребенка твоего зачал не сам.
Я глядела на унылые тростники и думала: вот это – настоящее, а годы, проведенные на Авалоне, лишь сон, не более; сон померкнет и растает, и я наконец проснусь.
– Я бы лучше поселилась в лесном скиту, нежели в доме, битком набитом женщинами, что трещат без умолку! – обронила Моргауза. – Если Господь и в самом деле там, то-то непросто Ему вставить словечко!
– Если б я была стариком вроде Иосифа и моя нареченная жена побыла наедине с таким красавчиком, как этот твой ангел, а потом сообщила мне, что ждет ребенка, я бы кое-чего подумала насчет этого ангела, – непочтительно отозвалась Моргейна. Впервые она задумалась: а насколько же чудесным было это непорочное зачатие? Кто знает – вдруг мать Иисуса сочинила эту историю об ангелах, чтоб скрыть правду о своей беременности…
Магия – всего лишь часть жизни, доступная для всякого, у кого достанет безжалостности и силы воли ею воспользоваться, а добро и зло тут ни при чем.
Моргауза попыталась было вытащить служанку из огня, но на той уже занялась одежда. Бекка пронзительно визжала, и этот визг терзал уши Моргаузы – их словно пронзали раскаленными иглами. «Бедная девочка, – отстранение, с легким оттенком жалости подумала Моргауза. – Ей уже не поможешь. Она так обгорела, что ее не вылечить». Она выволокла вопяшую, сопротивляющуюся девушку из огня, не обращая внимания на собственные ожоги, и на миг прижалась щекой ко лбу Бекки, словно затем, чтоб успокоить ее – а затем одним движением вспорола ей горло от уха до уха. Кровь хлынула в огонь, и в трубу поднялся столб дыма.
Там, где Ланселет весело шутил, Гвидион отпускал остроту, подобную удару или булавочному уколу. Шутки его всегда были недобрыми – и все же Гвенвифар не могла удержаться от смеха.
Я – не римлянка, чтоб позволять мужчине указывать мне, как мне распоряжаться дарами Богини. А если тебе это не по нраву, Гвидион, я вернусь на Авалон.
- Как я могу убить вымышленного дракона? - Возможно, друг мой, это худший из всех драконов!
«Если вы хотите получить послание от богов, которое подсказало бы вам, как поступать в этой жизни, присмотритесь к тому, что повторяется раз за разом. Это и будет послание богов, урок судьбы, который вы должны усвоить в этом воплощении. Он будет повторяться снова и снова, пока вы не сделаете его частью своей души и своего бессмертного духа».
Доверься мне, я-то лучше знаю, что тебе во благо. Вот для того я у тебя и есть: чтобы присмотреть за тобою и выдать тебя за надежного человека, способного порадеть как должно о моей прелестной маленькой дурочке.
Губы Игрейны изогнулись в улыбке: «Так наказание или награда – жить в этом теле?» Ибо, подумав о том, как внезапно пробудилось ее тело в объятиях мужчины, который есть, или будет, или некогда был Утером Пендрагоном, Игрейна поняла то, чего не знала прежде: что бы ни утверждали жрецы, жизнь в этом теле – награда из наград, идет ли речь о рождении или возрождении.
если выпускаешь ветер на волю, приходится терпеть его порывы, даже если он сметает все на своем пути…
Так что все, что я приобрел, - это любовь к музыке настолько великую, чтобы преисполниться отвращения к своим собственным потугам.
Только христиане используют монастыри как мусорную кучу, отсылая туда нежеланных дочерей и вдов.
Но что может девственница знать о скорбях и тяготах рода людского?