Рецензии на книгу «Предательство Риты Хейворт» Мануэль Пуиг
Поток сознания. Книга, давно лежавшая в заначке, закачанная в ридер на особый случай.
Аргентина, 40-е годы прошлого века. Записки, дневниковые записи, письма, обрывки сочинений, анонимки, свидетельства жизни отдельных персонажей.
И вроде бы всё хорошо, стильно и выдержанно, но я часто выпадала из повествования, и это мне совсем не нравилось.
Кстати, собственно о предательстве героини Риты Хэйворт в "Крови и песке" от силы пол-странички. Хотя старым голливудским фильмам уделено очень много внимания, и я, почитав об авторе, поняла, что эта рекурсия и есть фишка Мануэля Пуига.
Под струями чужого сознания
Это мое первое знакомство с данным автором и оно было не очень удачным. Начнем с того, что проблемно слушать диалоги и монологи без слов автора, описательной части. Идентификация эпизода полностью не происходит. Вы словно попадаете в речевой поток. И в этом потоке мысли героев скачут, они транслируют не только то, что видят, но и часто туда вплетаются их домыслы, услышанные сплетни, их умозаключения, которые часто ошибочны. Автор предлагает мне погрузиться в энтропию чувств и драмы одного небольшого городка, и городка побольше. Все крутиться вокруг жителей, которые переехали из одного города в другой, либо остались на своем старом месте.
Если отчленить потоки сознания одиноких женщин, болтливых служанок, которые рассказывают о своей тяжелой жизни, то мы получаем главного персонажа ( и это не Рита) - мальчика по имени Тото. Тото рассказывает о том, что его окружает, его детский лепет о друзьях по школе перемешивается со странными отношениями родителей, на которых наброшена мантия недосказанности и взрослых проблем. Мы видим жизнь одной семьи с позиции разных рассказчиков, у который свой угол зрения. В Тото удивляли его странные детские выводы, а также, что девятилетний ребенок размышляет, как пятилетний. Это несколько озадачивало. Часто в устах мальчика появлялись взрослые и грубые слова, например "изнасилил", автору казалось забавным кидать в детскую речь нечто вульгарное, связанное с сексом. Меня это несколько раздражало и казалось странным, особенно учитывая время, когда происходят события конец 30-ых и до середины 40-ых.
Мальчик считает предательницей актрису кино Риту Хейворт, которая так нравиться его отцу. Странно, что детская ассоциация, незаметно проскользнула в название романа. В тексте эта была такая тихоходка, которая не являлась чем-то центральным, не понятно зачем это было делать?!
В целом, произведение предстало странным, от лица маленького Тото - трудночитемым. Возможно, что это неплохой эксперимент в области чтения, знакомства с необычным стилем, но не более.
Долгая прогулка
Поток сознания персонажей, живущих в Аргентине в середине 40-х годов.
Секс, бедность и богатство, американские кинофильмы, католическая церковь и
записки школьниц. Все обрушивается лавиной на незащищённый мозг читателя. Попробую разобраться. Мита-жена Берто. У них сын Тото, который растет на протяжении романа и начинает ходить в школу и к его мыслям примешиваются мысли его однокашников. Аргентина, Буэнос-Айрес, тоже город иммигрантов, как и Нью-Йорк, где выросла Рита Хейворт.
На самом деле по моему мнению вместо Риты Хейворт могла бы быть любая актриса, чья жизнь на экране так не похожа на реальную.
Удивительная книга! Удивительная!
Но удивление это, прямо скажем, не самое приятное.
С великой осторожностью подступалась я к этой книге после её аннотации. Что это за сложнейшей жанр «бесконечной строки»? Чего от него ожидать? Да еще и имеющиеся отзывы не радовали: "ничего не понял", "не осилил".
Первые главы неожиданно порадовали, читались легко, даже задорно. Как случайный разговор с пожилым дедулей, в стремящейся в бесконечность очереди в поликлинике, например. Почему бы и нет, ты же никуда не торопишься, а человеку может дома и поговорить не с кем. Да и рассказ начинается достаточно многообещающий. Воспоминания детства чуть ли не в лицах, и вот мыслями ты уже на кухне его матушки в жаркой Аргентине, а тут и соседушки набежали и служанки и многочисленные родственники. И под эти разговоры о любимом кино, картинках-раскрасках, одноклассниках, постыдных доносах, нравоучениях в стиле "Береги платье снову, а честь смолоду", об угнетенных и угнетаемых, ты неожиданно ловишь себя на мысли, что дедуля-то похоже слегка не в себе, или может ты уже слегка не в себе. Потому что у рассказа словно и нет сюжета. Вот только что тебе казалось, что история мчится на резвом коне, а оказывается она ползет со скоростью тихоходки.
Сюжет и персонажи в нем существующие, словно под действием неизбежной энтропии всё дальше и дальше отдаляются друг от друга, смысл ускользает, создается ощущение хаоса, собрать их в какую-то более менее упорядоченную структуру всё сложнее, объединить всех этих отдаляющихся друг от друга людей в логическую цепь к концу книги, лично мне вообще не удалось. Да и если бы не "подсказывающие" названия глав, то и идентификация персонажей тоже далась бы мне с трудом. И маленький мальчик, и взрослый мужчина, и старая дева тридцатипятилетняя женщина рассуждают абсолютно одинаковыми словами и выражениями, более того малыш в своих мыслях и высказываниях нередко кажется разумнее взрослого.
Автор накинул настолько непроницаемую мантию фокусника на свою идею, что я так и не поняла, что же он так хотел мне рассказать этой своей книгой. О чем она? Обо всем и ни о чем? О борьбе пролетариата против власти богачей? О подстерегающих молодых невинных девушек опасностях и страшном коварстве "играйгормон"-парней? О любви? О потерях? О вере в Бога? Об утраченных надеждах?
Похоже дедулина очередь неожиданно подошла и он так и не закончил свой рассказ. Предал мои ожидания.... Совсем как эта коварная Рита Хейворт. Хотя совсем непонятно за что ей бедняжке досталось.
Книга прочитана в рамках игры Долгая прогулка. Команда Роботы с ошибками.
Латинская Америка, внутренние монологи, киноаллюзии, многочисленные персонажи - книга обещала быть восхитительной. А оказалась неистово прекрасной.
Девиз этой книги - "This is Latin America!"
Снисхождения ожидать не приходится, мозг беспощадно взорван. Но это того стоит.
Мануэль Пуиг с читателем не церемонится - с первых же страниц в ход идет тяжелая артиллерия - отрывочными диалогами, оброненными именами, ни каких разъяснений - пощады не будет, мозаику придется собирать самому без каких-либо подсказок со стороны автора, чисто аргентинская жестокость. На первых главах - ощущение такое, будто подслушиваешь чужие разговоры. Но Пуиг идет дальше - позволяет подглядеть не только за чужой жизнью, но и залезть героям в голову - а там, такой поток сознания, что не снился даже Джойсу: мысли сменяют друг друга с фантастической скоростью, сталкиваются на мгновение, переплетаются не надолго, чтобы и дальше мчаться во весь отпор, "латиноамериканцы - а что от них ещё ожидать", только и успеваешь мимолетом подумать, пока перелистываешь страницы.
Стоит только привыкнуть к внутреннему монологу героя, Мануэль Пуиг героя сменяет.
Стоит привыкнуть к внутренним монологам в целом, приспособиться к этой фантастической скорости, та-дам, в ход идут уже школьные сочинения, анонимки, письма и т.д.
Весь этот безумный коктейль из обрывочных фраз, подслушанных разговоров, потоков сознания щедро сдобрен обилием персонажей, их запутанными взаимоотношениями (что и следовало ожидать, учитывая национальность автора), отсылками к кинематографу (автор фанат кино как никак) и ощущением тоски с легкой иронией.
Однажды в «Адлоне»
Пьеса в четырех действиях
__________________________________________________________
Р и к. Вообще-то я с детства увлекался кино. Лишь в последние годы настолько много читаю, что не остается ни времени, ни сил на фильмы. Но именно сегодня я хотел посмотреть какую-нибудь киноленту. В этом провинциальном аргентинском городке с непонятным названием Вальехос я оказался почти случайно и, чтобы развеяться, решил попробовать что-то новенькое — например, вместо бара сходить в кинотеатр. Даже фильм выбрал: около отеля висела афиша фильма с интересным названием — «Предательство Риты Хейворт». Правду сказать, испанского я не знаю, поэтому имя знаменитой актрисы было единственным, что я понял на афише. Тем не менее, я решил рискнуть. Нанял самого медленного извозчика на улице и неторопливо двинулся по указанному адресу к указанному времени. Нанятая мной тихоходка остановилась возле бара (что было, положа руку на сердце, предсказуемо) с непонятным названием «Адлон». Может, всё же выучить испанский? Ни в одном языке нет столько экспрессии, сколько в испанской ругани. Когда я сказал извозчику, что он что-то напутал, тот обложил меня благим матом, забрал деньги и был таков.
Итак, я хотел посмотреть кино, а дорога привела меня в бар. Или, если точнее, — что-то среднее между кафе и пабом, в тот день переоборудованное под кинозал: у идеально белой стены поставили небольшой подиум, на окнах повесили тяжеленные светонепроницаемые портьеры, между окнами и подиумом набросали в хаотичном порядке стулья, а для некоего подобия первого ряда даже расщедрились на столы. Там-то я и сел, заказав самый лучший напиток, что у них есть. Ожидая, чем же меня удивят в этом захолустном городке, я осматривался. Белоснежная стена наводила на мысли, что где-то должен быть проектор, и я даже заметил что-то похожее — громоздкое и треногое — в тени портьер. Вообще-то я никогда таких штук не видел, и точной идентификации объект не поддавался, но я все равно успокоился: место наверняка правильное. Вскоре принесли мой напиток, очень старую граппу — итальянскую, сан-леонардовскую, если точнее, чем несказанно меня удивили. Видимо, местные довольствовались граппой перуанского разлива, а кто победнее — так и вовсе подзаборного. Дорогие же оригинальные напитки приберегались для таких алкого… (кашляет) ценителей как я. Я попробовал свой напиток (протяжный стон наслаждения), и сиеста сразу из адского пекла стала превращаться в рай земной. Тем временем набившиеся в зал зрители расселись по местам, и в зале «Адлона» погас свет.
Тут-то я с удивлением и обнаружил, что в первом ряду сижу совершенно один. Ну, не считая граппы, конечно.
__________________________________________________________
В этот момент загорается прожектор, направленный на сцену, и в луче его света появляется Конферансье. У него на голове черный цилиндр, на белом лице — накладные черные усы, а одежда — скрыта под черной мантией. Он ждет, пока установится полная тишина, и один раз хлопает в ладоши.
К о н ф е р а н с ь е. Дорогие сеньоры и сеньориты! Особенно, конечно, сеньориты — вы лучше всех сможете понять и оценить наше сегодняшнее представление и, смею тешить себя надеждой, останетесь довольны, — но и немногочисленные сеньоры тоже. Мы хотим представить вашему вниманию мультимедийную постановку по сценарию, основанному на романе Мануэля Пуига — в будущем знаменитого аргентинского писателя, а пока еще практически новорожденного, (доверительно наклоняясь к залу и голосом как бы заключая дальнейшие слова в скобки) ведь на дворе 1933 год, и Мануэль Пуиг родился лишь год тому назад — что кажется мне исчерпывающим совпадением, — а роман, на котором основан наш сценарий, будет написан и вовсе в 1968 году (нормальным голосом), так вот, по сценарию, основанному на книге писателя, о котором вы еще услышите, и постановка эта называется «Предательство Риты Хейворт». Прошу простить мне частые забегания наперед, но и здесь я вынужден сделать небольшое отступление: в нашем славном 1933-м году женщина по имени Рита Хейворт не блистает на экранах всего мира, и имя это вам, скорее всего, будет незнакомо, но поверьте мне: никто не улыбнётся с экрана так сладко и не станцует перед кинокамерами столь сладострастно, как эта женщина в золотые годы голливудского кино. Впрочем, вам об этом знать не обязательно, потому что сегодня вы едва ли еще хоть с десяток раз услышите это имя. Едва ли, да. (Помолчав и пожевав губами) Молодой человек в первом ряду, да-да, вы (Рик вежливо выпрямляется на стуле, весь внимание). Не хотели бы вы пересесть подальше? (Рик, оглянувшись через пустой второй ряд на толпу людей позади, отрицательно мотает головой). Ну что ж, воля ваша. (Рик салютует Конферансье стаканом). Понимаете, уважаемые зрители, эта постановка — невероятно новаторская для аргентинского искусства, поэтому, молодой человек, я хочу Вам намекнуть: с дальних рядов будет лучше видно, и к тому же, если вдруг Вам что-то покажется неясным, Вы сможете обратиться к любой представительнице прекрасного пола за объяснениями. В действе участвуют герои обоих полов, но сам процесс, боюсь, может показаться до странности непривычным. Чувствую, дорогие сеньоры, что сейчас повышу градус энтропии, посеяв хаос в ваших головах, — да простится мне сия вольность, — но я должен предупредить: только женщины в должной мере смогут разобраться в происходящем, без подсказок уследить за диалогами и потоком мыслей, и это, возможно, придаст некоторую двуполую двусмысленность мужским персонажам, но прошу вас, умоляю (сложив руки перед грудью), просто досмотрите до конца. В конце, вероятнее всего, вы будете больше понимать в происходящем — если не заснете в середине второго акта, — но я почти уверен, что не сможете подобрать точных слов и лаконичных емких фраз, чтобы коротко пересказать друзьям, не почтившим нас сегодня своим присутствием, то, что увидели. Поэтому просто расслабьтесь и наблюдайте. Спасибо, что так долго терпели вашего покорного слугу (кланяется). Ну что ж, начнем!
Взмахнув мантией так, чтобы на секунду из-под нее показались белые одежды, Конферансье разворачивается спиной к залу и взмахивает руками, как бы завершив длинный красивый акробатический трюк и готовясь принимать аплодисменты. Возможно, он и не Конферансье вовсе, а Шпрехшталмейстер — зрительный зал словно задумывается об этом и не аплодирует. Непонимающе оглянувшись, Конферансье медлит еще мгновение и уходит.
Прожектор гаснет.
__________________________________________________________
Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Мультимедийное представление в двух актах. Акт первый. Год 1933-й.
Множество людей начинает говорить одновременно. Всё происходит в полнейшей темноте. Слышно, как кто-то передвигается по сцене. По голосам можно догадаться, что в основном разговаривают женщины — сплетничают, делятся сокровенными мыслями, пожимают друг другу руки, шутят и улыбаются — иногда по-доброму, иногда не очень. Но звучит и несколько мужских голосов. Поначалу чувствуется, что разговаривают интеллигентные, воспитанные герои, но потом атмосфера резко меняется, как будто на сцене остались одни служанки, чтобы поперемывать хозяевам косточки.
По вздохам Рика, изредка доносящимся с первого ряда, должно быть понятно, что он в этот момент размышляет о месте женщины в аргентинском обществе.
Р и к (вполголоса). Ну какой мужчина мог такое придумать? Ну как мужчина мог такое написать? Он что, сидел под окошком и записывал всё подряд, о чем женщины балаболят? Или же он всерьез озаботился досугом и образом мыслей аргентинских женщин? Интересовался, где, кем и как женщины могут работать. Всерьез учился подражать их манере разговора? Изучал, как они проводят свободное время, и исследовал, каким темам в диалогах между собой отдают предпочтение? Опрашивал служанок? Следил, с какими словами те выполняют работу или нянчят хозяйских деток? Ох, голова трещит. Ну что за мужик, ну как так можно…
В какой-то момент на сцене начинает плакать младенец, впрочем, в хныканье ясно узнаваем голос Конферансье. Плач прекращается сразу же, как только зажигается свет.Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Год 1939-й.
В центре сценического подиума неподвижно стоит шестилетний мальчик в белых одеждах. Его лицо тоже бело. Мальчик молчит, детский голос доносится откуда-то из темноты, и зрители начинают перешептываться, до чего он похож на голос Конферансье. Это действительно он, подражая голосу ребенка, медленно и почти безэмоционально произносит монолог Тото.
Рик тем временем обращает внимание, до чего странный в этой сцене свет — слабый и подвижный, — и иногда порывается обернуться и рассмотреть получше его источник, но ничего не может разглядеть. К тому же он явно старается не потерять нить происходящего на сцене. Это первое знакомство с героем, которого можно назвать главным в сюжете, поэтому оно очень важно — это подчеркивается всё более глубоким и выразительным вниманием сидящего в первом ряду Рика.
Т о т о. …а Фелиса говорит: „расскажи кино про танцы“, и я рассказал неправду, не про то, как они танцуют вдвоем и ветер поднимает ей тюлевое платье и фалды его фрака, а будто тихонько прилетают птички и поднимают шлейф ее платья и его фалды, и птички танцуют с ними, потому что Джинджер Роджерс и Фред Астер поднимаются под музыку в воздух, и ветер уносит их высоко вместе с птичками, которые помогают кружиться им все быстрее, какой красивый цветок! он, наверное, нравится Джинджер, белый цветок высоко-высоко на дереве, и она просит птичку его сорвать? а птичка притворяется, что не слышит, когда я хочу дать им крошки хлеба, они улетают и надо далеко идти, они меня боятся? и маму тоже? но там есть одна птичка, самая хорошая из всех, и когда Джинджер не видит… она летит и срывает цветок с дерева и втыкает ей в светлые волосы, а потом Фред Астер поет, что с цветком ей очень красиво, и она смотрится в зеркало, а в волосах у нее цветок, который она хотела, совсем как заколка, и она подзывает хорошую птичку, которая садится ей на руку, и гладит ее и ласкает, потому что птичка сделала ей такой приятный сюрприз. Фелиса всему верит, а это неправда…
Внимание Рика заметно ослабевает. Легко догадаться, что он рассчитывал в этой сцене впервые услышать имя Риты Хейворт, но Астер танцует с Роджерс, а мальчик на сцене будто грезит наяву — у него абсолютно отсутствующих взгляд. Он еще совсем ребенок и вряд ли отличает добро от зла, реальность от выдумки. Любой красивый видеоряд может заворожить и захватить его, мальчик не знает границ, чувствует себя всемогущим, — и всё это, конечно, можно понять по отсутствующему выражению лица. По линии наклона головы Рика можно догадаться, что он размышляет в этот момент не о мальчике, а о том, что безграничная фантазия позволяет жить в счастливом мире грез, и плохо будет лишь тогда, когда грезы эти столкнутся с суровой реальностью.
В какой-то момент Рик замечает, что мальчик на сцене уже не шестилетний, а девятилетний, хотя и такого же роста, вот только невозможно сказать, когда же они поменялись местами. Рик снова внимательно прислушивается и, наконец, улавливает то, чего столь долго ждал.
Т о т о. …папа говорит, что она из всех самая красивая. Напишу большую букву «Р», от слова Рита, и большую букву «X», а сбоку повыше нарисую гребень и кастаньеты. Только в «Крови и песке» она предает хорошего парня. Не буду рисовать Р. X. большими буквами.
Рик глубоко задумывается над этими словами. По руке, упершейся в подбородок видно, что он считает, будто главная идея книги может быть расшифрована с помощью этих слов.
Тем временем Конферансье объявляет следующие сцены и года. На сцену поочередно выходят десятилетняя девочка, двадцатилетняя девушка и тридцатилетняя женщина, все трое в белых длинных платьях, белых накидках и с белыми лицами. Они стоят на сцене и молчат, пока по ним скользит подвижный слабый свет и соответствующие персонажам женские голоса озвучивают поток их мыслей. Иногда озвученные мысли и эмоции находят отражения в лицах и движениях актрис. На первый взгляд это пустая женская болтовня. Но при желании в этих трех последовательных сценах можно разглядеть постепенное взросление и созревание женщины — как она цепляется за родителей, как впервые влюбляется, как переживает уже о собственных детях и семье, — и сложить из слов мозаику цельной психологической картины, хотя и разбитой почти равномерно на трех разных героинь.
Но Рик занят, ему уже не до женщин — Рик думает.
Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (из темноты). Акт второй. Год 1944-й.
Появление на сцене юноши, красивого и мужественного, но с печальными глазами, вызывает волну женских восхищённых вздохов, которая тут же захлебывается ропотом и возмущением, потому что речи и мысли юноши до неприличного вульгарны и похабны. Похабность изображается характерными жестами и движениями.
Рик не обращает на происходящее внимания, потому что на сцене — не Тото.
Г о л о с К о н ф е р а н с ь е (настолько внезапный и громкий, что вырывает Рика из задумчивости, и тот, наконец, смотрит на сцену). Год 1945-й!
Когда на сцене появляется пятнадцатилетняя девушка с лицом ребенка и телом зрелой женщины, и по героине, а также по стене за ней начинает двигаться свет, Рик вдруг замирает от осознания, что в этом движении есть какой-то смысл. Он отклоняется на стуле назад и понимает, наконец, что сидел слишком близко, поэтому пропустил половину представления — ту, которая проецировалась на актеров в белых одеждах и белую стену за ними как на экран. Да, все это время свет шел не из прожектора который был задействован только один раз во втором действии, а из проектора — и в момент осознания можно подсветить его силуэт. Происходящее в видео на «экране» трудно различимо для Рика — потому что он слишком близко сидит, потому что актер тоже двигается, пытаясь играть мимикой и позой, потому что на проигрываемой ленте слишком много царапинок и световых пятен. Со всей определенностью можно различить только женский силуэт.Р и к (вполголоса). Черт возьми, я всё пропустил. Видимо, это и было обещанное кино. Интересно, что они могли там показывать? Наверняка, тех сцены из жизни персонажей, которые в тот момент описывались в монологе. Черт, черт, никогда я еще не был таким невнимательным. Я вслушивался в слова и всматривался в лица, но упустил из виду смысл между строк. Впрочем, жизнь героев в аргентинской глубинке явно не ахти. Все, о чем они могут думать, — так это о сплетнях, своих и чужих грехах и выгодах, кто к кому как относится и кто с кем переспал, — а если ни о чем не думать, то грезить наяву. Ладно, уверен, я ничего не потерял. А могло ведь показаться, что все женщины здесь дуры, а мужчины — скоты. Но разве вся наша — так называемая — реальная жизнь не глупа? Не низменна? Не банальна? Кроме Тото — он сам безумец, и жизнь у него странная. Мальчик не такой как все. Наверное, поэтому я невольно воспринимаю его как главного героя, хотя мало усилий было предпринято, чтобы как-то выделить его. Ладно, посмотрим, что там дальше.
Следующие — и последние — пять сцен размещение героев на подиуме несколько меняется. Теперь они выходят и садятся за стол, где что-то пишут. Голоса из темноты начинают произносить более короткие и связные предложения, за ходом рассуждений становится легче следить, но практически всё действие сосредотачивается на экране. Качество киноленты улучшается, и теперь даже в первом ряду можно разобрать детали. Герои сосредоточены на себе, но в их словоизлияниях Рик ловит каждую фразу, касающуюся Тото и, наконец, распознает самую суть этого героя.Р и к (вполголоса). Бедный мальчик. Да, да, скорее всего так оно и есть. Я могу ошибаться, но мне всё же нравится думать, что Тото следует жалеть. Он так старался найти кого-то, кто будет ему другом до конца дней, кто никогда не предаст, но всё время обманывался — и тогда уж от всей коварной души своей начинал ненавидеть предателя. Бедный малыш, который в детстве много времени проводил с матерью, разделяя все ее печали и грезы — хотя они были ему не по плечу. Да, беды юности часто произрастают из детства, это Пуиг верно подметил. И требуется немало сил, чтобы в истоках разобраться. Бедный юноша, в конце концов, его неизменными друзьями будут лишь невыразительная русская девочка-одноклассница и старая дева — чахлая, но интеллигентная учительница музыки.
Всё это время фоном играет тихая неопознаваемая классическая музыка. В какой-то момент во всполохах света на «экране» можно различить знакомые интерьеры — это мелькает сам «Адлон» в словах героини. Однажды — когда Тото зачитывает конкурсное сочинение, — голос исполнителя перебивается всхрапом из зала, потом сразу же слышна возня — невежу расталкивают и приводят в чувство. Наконец, последний герой на сцене встает, демонстративно рвет написанное на клочки и уходит. Проектор выключается.__________________________________________________________
Кто-то раздвигает шторы, впуская свет; зрители расходятся. Рик остается один на один с пустым стаканом за столиком у сцены. Работники «Адлона» уносят лишнюю мебель, делают из подиума барную стойку и переставляют обратно к белоснежной стене огромный шкаф, на котором Конферансье — умытый и переодевшийся, — расставляет бутылки и бокалы. Среди прочего из подсобки ему приносят книги. Рик с удивлением узнает в последовательности латинских букв фамилии Чехова и Достоевского.
Р и к (задумчиво). Да, в этом что-то есть. Сложно, но похоже на супер-авангардную пьесу — только почти без ремарок. Нет, даже на супер-супер-артхаусное кино, только без нормального видеоряда.
К о н ф е р а н с ь е. Сеньор, Вы что-то сказали?
Р и к. Как Вы думаете, что хотел сказать автор?
К о н ф е р а н с ь е. Увы, сеньор, не могу знать. Он еще толком не научился говорить, — а в Ваше время, насколько мне позволено предполагать, он и вовсе умер, так что спросить у него нет никакой возможности. Поэтому Вы вольны предполагать всё, что Вам заблагорассудится.
Р и к. Знаете, я могу понять, почему структура выглядит так: автор старался приблизиться к реальности настолько, насколько это возможно для автора. Если диалоги — то без ремарок, кто и что сказал — в реальности их не бывает. Если мысли героя — то это поток сознания, монолог внутреннего голоса, — потому что иначе не бывает, мы же не мыслим связными и красивыми предложениями. Если герой излагает мысли на бумаге — то это дневник или письмо. Или сочинение, но не абстрактное, а написанное специально для конкурса. Структура совершенно логична, но…
К о н ф е р а н с ь е (поощрительно). Но-о-о…?
Р и к. Но очень сложно понять, для чего всё это написано. Можно ли Тото называть главным героем? Тогда почему описано всего 15 лет, а не вся жизнь? Что особенного в этих годах? И без какой-либо осмысленной кульминации текст внезапно замыкается и кончается. Больше похоже, что взросление Тото стало лишь поводом для описания жизни в Аргентине тех лет. Больше похоже на психоаналитическую ретроспекцию, записанную под гипнозом, чем на роман. Как будто автор пытался понять самое себя, а не описывал выдуманных героев. И то, я даже представить не могу, что общего у автора с Тото кроме безграничной страсти к голливудским фильмам?
К о н ф е р а н с ь е. Сеньор, я повторюсь: Вы вольны думать так, как Вам нравится. Если Вы так считаете, то так оно и есть.
Р и к. Да? (С некоторым облегчением) Ну что ж, тогда налейте мне еще граппы. И скажите, что за книга Чехова стоит у вас на полке?
К о н ф е р а н с ь е. Где? А, это... Наверняка вы ее читали — повесть «Безумец».
Р и к. Нет, впервые слышу!
К о н ф е р а н с ь е. Не может такого быть, сеньор! Это повесть о враче, который был настолько не похож на свое окружение, что в конце концов попал в палату для душевнобольных, где и скончался.
Р и к. А-а-а, эта повесть. Кто бы мог подумать, что у вас так переведут «Палату №6».
К о н ф е р а н с ь е. Я был уверен, что Вы ее знаете. Так вот, сеньор, как Вы думаете, если бы он с детства…
ДП, февраль 2020
В предыдущих сериях….
С первых абзацев возникло ощущение чего-то очень далёкого, но при этом хорошо знакомого с детства. И сразу так защемило где-то под ложечкой, а на лице нарисовалась дурацкая полуулыбка... Вот на сцене появилась первая чашка мате, и полуулыбка мгновенно расползлась до ушей во все мои тридцать два. Ну кто не смотрел латиноамериканские сериалы? Кто не дивился необычной культуре, странным названиям и бесконечным разговорам безмерно эмоциональных дамочек, сплетничающих обо всём на свете? Роман-ностальгия. Он начинается именно так — громким многоголосием, несущим сплошной поток информации о каких-то людях, пока тебе не знакомых. И вот ты пытаешься разобраться, кто есть кто и кто есть где, но не тут то было — эта причудливая игра переходит на новый уровень и начинает звучать внутренними монологами. Поток сознания, мать вашу! Самый что ни на есть настоящий!
Пусть небольшой (по сегодняшним меркам) объем вас не обманывает. Это очень плотное повествование, через которое непросто пробираться. Бдительность и концентрацию нельзя утратить ни на миг. Мысли героев стремительны. Они быстрее, чем по щелчку пальцев переключаются с темы на тему и это, реально, утомляет.
Сказать по правде, мне не верится, что это самый первый роман Пуига. Настолько он хорош. Ему удалось написать таких разных героев. Каждого со своим образом мысли, своей манерой изложения, собственными насущными проблемами. У него мастерски получаются все образы: мужчины и женщины, малыши, подростки и взрослые. При этом он так точно находит правильный стиль, что ты веришь в то, что сейчас слышишь мысли разрываемого гормонами юноши, а потом читаешь сочинение школьника, а затем дневник женщины или анонимку, написанную старшеклассником. В общем, Пуиг всегда бьёт точно в цель и выбирает правильное «оружие».
Единственный для меня минус при всей прекрасности этой работы в том, что я люблю хорошую историю, а здесь её просто нет. Точнее здесь есть около полусотни маленьких, средних, крошечных, случайных и прочих историй, но нет одной большой. Своего рода лоскутное одеяло из мелких-мелких кусочков, которые постепенно сшиваются вместе, но всё равно остаются самостоятельными и хорошо различимыми. Нам просто показывают срез жизни в какие-то отдельные её периоды. При этом, как мне кажется, именно благодаря такой «лоскутной» форме Пуиг умудряется напичкать свой текст каким-то колоссальным количеством отсылок к фильмам, актёрам, книгам, музыкальным произведениям и много чему ещё, собирая своеобразную ламповую историко-культурную мини-энциклопедию для ценителей. Бесценно! И всё же о самом романе мне будет вспоминаться просто как о неком явлении, потому что цельной истории после прочтения не остаётся. С другой стороны, главное, что вспоминаться будет.
Долгая прогулка 2020. Уровень 2. Основное. Команда "РасслабонЪ"
"Предательство Риты Хейворт" - знаковая для меня книга по нескольким причинам.
Во-первых, я ее не дочитала. Просто не смогла. Со мной такое происходит исключительно редко, потому что я вообще-то еще тот мазохист, хоть и трудно бывает жить с установкой, что есть вещи, которые нужно непременно доводить до конца. В том числе дочитывать книгу до последней страницы и вот только тогда говорить... Но не в этот раз.
И тут появляется во-вторых. Во-вторых, с такими книгами (даже если я дочитываю их до конца) я постепенно приближаюсь к полному осознанию, ну, вы поняли, наверное. Да, что плохую книгу надо закрывать, а плохой фильм прекращать смотреть. С моим уточнением, вполне, впрочем, справедливым, что список этот у каждого свой, и вот "Предательство" для меня в этом самом списке. От невыполнения этого пункта мир не рухнет и не остановится.
В-третьих, вот такие вот примеры литературы потока сознания (потому что если это не оно, то я вообще не знаю, что это) - просто не для меня и впредь я буду обходить их стороной. Вульф - да, Пюиг и похожим на него - нет. Познакомить читателя больше чем с половиной истории и все еще оставить его в точке, где ничего непонятно - ни по сюжету, ни по решению построить текст именно так - это надо постараться. Пюиг и постарался, но я не смогла оценить его стараний. Так что пусть эти герои в экзотической и далекой Аргентине доживают свои истории без меня. И черт с ним, в самом деле, что я так и не узнаю, в чем же заключается предательство Риты Хейворт. Адьос, амигос!
Стиль автора сводится к сумбурному и причудливому переплетению бытовых разговоров, вроде бы писем или дневниковых записей разных людей - не определила. Все очень несвязно и пошло, не объединено никакой идеей и не имеет никакого смысла. Кто такая Рита Хейворт и кого она предала к сожалению(или счастью) не узнала, так как не смогла осилить.
Книга из тех, что не слишком заботятся об удобстве читателя. Сначала чувствуешь себя обалдевшим, но когда привыкаешь и диспозиция проясняется, потоки сознания персонажей, диалоги, монологи складываются в выразительную, затейливо оркестрованную симфоническую поэму, щедро приправленную старым кино. А "красивее кино ничего не бывает"- сказано в романе. Впечатляюще! В компании Борхеса, Кортасара, Биой Касареса Пуиг выглядит вполне органично.
Неоднозначные герои, рассказывающие сами о себе: повествование построено на диалогах и внутренней речи персонажей. Бесконечный поток сознания, который читать интересно и увлекательно. Провинциальный латиноамериканский городок и киномир Голливуда: главный герой мальчик Тото, чьё взросление наблюдает читатель, увлечён кинофильмами. Рита Хейворт - только в восприятии Тото.
Роман, наполненный воспоминаниями. Финальной точки нет: жизнь продолжается.
к стыду своему, признаюсь - не одолела. Тяжело было продираться сквозь сплошной поток мысли. Нет, вообще я люблю этот стиль (как написали в аннотации на альдебаране - стиль "бесконечной строки") - но когда этот поток сознания принадлежит ребенку, это создает дополнительные трудности. Но - те главы, которые построены из сплошных диалогов (взрослых, а не детей) - они меня покорили. Реально ощущаешь себя там, внутри. Так что либо попозже все же решусь еще раз штурмовать, либо попробую другую книгу. Но пытаться ознакомиться с творчеством Пуига буду однозначно.