Рецензии на книгу «Вообрази себе картину» Джозеф Хеллер
В седьмом веке до Рождества Христова лидийцы изобрели деньги. Я понимаю, они хотели как лучше, но с этого изобретения у всех начались проблемы. - у постоянно воюющих афинян, у Сократа, который пытался от денег отказаться, у Александра Македонского, у Аристотеля, который смотрел на бюст Гомера (у Гомера проблем с деньгами не было, потому что по мнению Хеллера, Гомера даже не существовало), у Рембрандта, который нарисовал много всего (а чаще всего рисовали его ученики, а теперь поди разбери где чья работа), у голландцев, которые когда-то были мощной державой (колонии, торговля (африканскими рабами в том числе), флот и трудные условия жизни на земле сделали нацию очень процветающей). А потом голландцы уступили Новый Амстердам англичанам, которые создали империю , и стал город называться Нью-Йорком, а в Нью-Йорке есть Уолл-стрит, на которой много финансовых учреждений. А где деньги там и войны. Вьетнам, Иран, Афганистан... Жить американцы там все равно не собираются, так чего воюют? И проблемы умножились. Картины Рембрандта (а его ли?) висят в частных коллекциях и продаются на аукционах
Когда-то давно я смотрела черно-белый фильм про Рембрандта и фееричный "Ночной дозор" Питера Гринуэя - надо пересмотреть.
Книга хорошая - просто я олень.
«История, – как писал Днубиетна, – это ступенчатая функция».
Томас Пинчон «V.»
«Я считаю, что у меня вполне может быть творческий дар — по крайней мере, надеюсь».
Альбер Коэн «Любовь властелина»
Джозеф Хеллер родился во вторник 1 мая 1923 года. Через несколько месяцев Уильям Батлер Йейтс получил Нобелевскую премию по литературе. К сожалению для Йейтса, размер премии того года был самым низким за всю историю – всего 115 тысяч шведских крон. Но разве дело в деньгах?
Хеллеру было семь лет, когда самую-почетную-премию-в-области-литературы впервые получил американский писатель, «за редкое умение с сатирой и юмором создавать новые типы и характеры». Сатира, - подумал юный Джозеф.
Марсель Пруст утверждал, что «человек, уживающийся в одной телесной оболочке с гением, имеет с ним мало общего». Произведение искусство является порождением иного «я» автора, нежели то, которое проявляется в быту и повседневной жизни. Поэтому биография Рембрандта ничего не скажет нам о Рембрандте-художнике. Но Марсель Пруст был странным писателем, несистемный неудачник по современной шкале ценностей, поэтому его никто не принимал всерьез. В том числе и Хеллер. Впрочем, Джозеф Хеллер никого не принимал всерьез.
В мае 2016 года рукописи и письма из личного архива Марселя Пруста будут выставлены на аукцион в Париже. Стартовая стоимость коллекции (120 предметов: семейные фотографии, рисунки, любовные послания) - полмиллиона евро.
Однажды, размышляя над трансцендентальным единством апперцепции, Хеллер понял, что завидует древним. Сократ, Рембрандт, Кант. То ли за давностью лет, то ли по иным причинам их имена превратились в торговые марки. Очень дорогие и очень известные. Кант, Рембрандт, Сократ. Интересно, подумал американец Хеллер, это продается?
«Heller did not begin work on a story until he had envisioned both a first and last line». И тут следовало бы закончить. «Размышляя над бюстом Гомера, Аристотель, пока Рембрандт погружал его в тени и облачал в белый саккос Возрождения и черную средневековую мантию, часто размышлял о Сократе». «Да и сам он никакой не Аристотель».
Не зацепило, хотя книга определенно интересная, ироничная и очень неглупая.
Он доверительно поведал ближайшим друзьям, что намерен упразднить долги, сохранив при этом нетронутыми крупные владения.
Друзья назанимали денег и понакупили земель. Долги упразднили, земли остались у друзей.
Я не люблю науку историю. Потому как это и не наука вовсе...
В самом скучном виде - это бесконечный список событий с датами.
В самом вздорном виде - это попытки историков (каждого на свой лад) установить (измыслить? реконструировать? вообразить?) связи между этими событиями из списка.
Но самое главное (как сказал кто-то из великих): история нас учит тому, что она нас ничему не учит.
Хотя... Почти каждый великий (известный, популярный) историк - обязательно литератор. Берёшь какие-нибудь лекции Грановского по истории европейского средневековья, и наслаждаешься))) Но потом про даты, и уж тем более про умные взаимосвязи между ними лучше не спрашивайте! Дух эпохи был вкушён, эмоции и впечатления получены с избытком, но не более...
История обретает красоту и смыслы лишь в подаче талантливых литераторов. Книга Джозефа Хеллера несомненно глубока и прекрасна.
Формально - это некий сюрреализм)) Фабула проста: Рембрандт (да-да, тот самый) рисует Аристотеля, который... как бы пребывает в двух мирах - и на портрете (живо размышляя о Рембрандте))) и в своей древнегреческой эпохе.
Но за этой простой фабулой скрывается гигантская эрудиция автора, который охватывает в своём романе фактически всю историю западной цивилизации, начиная со времён расцвета древнегреческих полисов и заканчивая серединой 20 века.
В книге огромное количество исторических личностей: Аристотель, Сократ, Платон, Рембрандт, Декарт и т.д. Их судьбы и идеи самым причудливым образом переплетены - они постоянно вступают в реально-виртуальные диалоги друг с другом :)
И это очень любопытно! Это своего рода мысленный эксперимент: действительно, о чём бы стал беседовать Аристотель с Декартом, если бы смог встретиться с ним? У автора этот эксперимент получился, на мой взгляд, отлично - тонко, умно, с юмором...
В книге много явных (и не очень) контрапунктов. Например, крайне неприглядный делец, аморальщик и сутяга Рембрандт явно противопоставляется добропорядочному и нищему Сократу.
Книгу также смело можно отнести к разряду антиутопии. Я бы вообще рекомендовал её читать в обязательном порядке всем любителям демократии. Ибо ничто не ново под луной :( И демократия в её древнегреческом варианте нааамного честнее нынешних рассадников демократии.
Но все узнаваемые "инструменты демократизации" были уже тогда. И "власть закона" (хотя именно демократический суд с помощью закона и угробил Сократа фактически ни за что); и "всенародное голосование" (которое с легкостью принимает решения о разорении соседних полисов, лишь бы нам было хорошо); и "переговорный процесс" (когда у ваших стен стоит эскадра боевых кораблей, и независимо от исхода переговоров все взрослые боеспособные мужчины уничтожаются); и "свобода слова", когда внутренние противники войны с нашим полисом объявляются "борцами за свободу", а сторонники независимости называются "кровавыми тиранами", ну и т.д.
В плане таких вот "политических технологий" - очень сильная и очень современная книга.
Читается довольно легко и увлекательно. Рекомендую.
Одна из лучших литературных биографий, из прочитанных мною. Советую всем.
Ребятня и взрослые пропадают зря -
На проклятом острове нет календаря.
Аристотель онемел
В недавно прочитанной книге М. Л. Каспарова "Занимательная Греция" встретилось описание одной из ментальных черт древних греков - их отношения ко времени: "...Греки... не вели вообще никакого летосчисления. Годы в их сознании были не нанизаны на тянущуюся нить, а как бы рассыпаны пестрой неподвижной россыпью".
Этот тезис оказал на меня странноватое и утомляющее действие - начала ловить себя на том, что часто к нему возвращаюсь, пытаясь события прошлого мысленно распластать на некоей поверхности и обозреть их как "равнопрошедшие", без иерархии давности. Каждая очередная попытка мыслить "по-древнегречески" завершалась приступами самоиронии, потому как размышлять мне по моей жизни надо бы о совершенно других предметах, гораздо более прозаических и близких к текущему моменту. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет? С таким двойственным отношением к вопросу я набрела на роман Хеллера и, прочитав его, должна выразить автору признательность, так как этот текст помог мне "забить" и покончить с навязчивым умничаньем.
Жаль, но знакомство с Рембрантом, пишущим "Аристотеля, размышляющего над бюстом Гомера" в окружении интенсивно мыслящих Сократа, Платона и Спинозы, озабоченных имущественными проблемами Саскии, Титутса и Яна Сикса, плетущих интриги Перикла и Алкивиада не заставило моё сердце биться сильнее.
Рембранд изобразил Аристотеля в образе неизвестного нам желчного мужчины средних лет, одетого в строгий, шикарный костюм преуспевающего буржуа, по голландской моде середины семнадцатого века; на груди - массивная золотая цепь с чеканным медальоном - лицом Александра Македонского. Одна рука лежит на мраморной голове Гомера и это их единственный контакт, потому что смотрит Аристотель на что- то другое, но только не на бюст, а в выражении лица нет ни малейшего намека на возвышенность чувств. Захватывающая тайна этой картины, в романе Хеллера блекнет, теряется среди множества действующих лиц и описываемых событий, тонет в перечислении и иронических комментариях ко всем известным в истории человечества войнам, анализе значения селедочного бизнеса и других многочисленных познавательно-публицистических пассажах.
Призыв автора - "Вообразить себе картину", вынесенный в название романа, всего лишь вызвал в памяти громадные полотна хорошо известного русского советского художника, отстоянную на морозе очередь в Манеж (ну да, на безрыбье...) и последующие блаженные дни на больничном с насморком.
По поводу романа Дж. Хеллера «Вообрази картину»
Заглавие романа весьма иронично: нам бы показалось, что автор просто хочет, чтобы мы как следует присмотрелись к тому, что пишет Рембрандт Ван Рейн на картине «Аристотель, размышляющий над бюстом Гомера», чему якобы и посвящен роман. На деле же оказывается, что картина выходит за рамки Рембрандта, Гомера, Аристотеля и мы видим, что ее границы бесконечны, а в пределах – это все человечество. Здесь можно вспомнить Брука с его исследованием про рождение глобализации в Голландии XVIII века, что на картинах Вермеера мы можем отыскать артефакты, которые в тот момент были свезены туда со всего мира. Однако Хеллер, в общем-то опередивший Брука, делает то же самое, но глобализация оказывается для него не той целью, он хочет написать о всем человечестве, что разумеется в данном случае предполагает о всем европейском мире, или как кто-то мог бы еще написать, о всем модернизационном проекте. Хеллер как бы говорит нам: «Каждая картина, если в нее хорошенко всмотреться и вообразить, вмещает в себя опыт всего человечества, по крайней мере опыт и историю того общества, в котором она была рождена». Конечно если эту картину пишет Рембрандт и пишет он Аристотеля. Или другого известного персонажа (автор мог бы написать я думаю роман и про «Александра» того же Ван Рейна). Автор соединяет – сетевым образом – всех участников картины, а также контекст, в котором она пишется, а также контекст самих участников, а также контекст того, как она существовала после того, как попала в руки заказчика – Антонио Руффо, итальянского графа. И потом, когда она была выкуплена за рекордную сумму (по тем временам) в несколько миллионов долларов Метрополитен мьюзем в 1961 году, и как на нее пришло посмотреть в первые 7 недель более миллиона человек.
Хотя большая часть книги, весьма парадоксально, казалось бы, посвящена греческому миру, а именно Афинам и крутиться вокруг трех персонажей (своеобразной античной троицы): Сократа, Платона и Аристотеля. Причем Сократ здесь является главной фигурой, как кажется и во всем повествовании. Хеллер заканчивает свой роман такой фразой: «Генри Форд считал, что история – это чепуха. Скорее всего, так и есть. Но Сократ-то умер». И вот это «Сократ-то умер» вызывает более всего переживания тех гнусностей, которые общество делало самому себе и люди своим близким на протяжении вот уже нескольких тысяч лет. Смерть Сократа – то ли прецедент, перводвижитель, то ли закономерность прогресса тех гнусностей, которые человечество совершало и совершает. Сократ предстает здесь как истинная добродетель – лишенный денег, славы, собственности и даже, в конце концов, жизни, Сократ остается поразительным фактом человечества, потому что будучи абсолютно отличен от остального афинского общества (в своих целях, в своем, как сказал бы Латур, способе существования), Сократ является идеалом, светом, вокруг которого клубится тьма гнусностей: политические интриги афинян, предательство Алкивиада, несправедливый суд над Асклепием, геноцид греческих городов-союзников Афин, остракизм Аристотеля, убийство Филиппа, отца Александра, борьба Александра с Филиппом, взаимные интриги Клеопатр и Птолемеев, и далее – Голландия XVII века, с ее рабами, с ее торговыми спекуляциями, с самой вечно трогающей и помышляющей о деньгах фигурой Ребрандта, у которого из 7 писем, написанных собственноручно, все 7 посвящен денежным вопросам, затем – обман Дона Руффо, и затем – обман покупателей Дювем, который продавал картину уже в начале – середине 20 века, наконец миллион людей, пришедших в Метрополитен Мьюзем, чтобы просто увидеть картину, но неблагодаря качествам самой картины, а ее баснословной цене. Генри Форд, клевещущий на евреев и помогающий Гитлеру. И затем – холодная война между США и СССР, вышедшая словно бы из войны между Афинами и Спартой.
Хеллер говорит от имени американцев, даже такого может быть знающего, но прагматичного американца: он весьма скептичен по отношению к идеалистическим построениям Платона, ему ближе скорее Аристотель, но в то же время он не скрывает своей иронии в отношении Рембрандта, гения-художника, но ужасного человека, с несносным характером и вечно думающего о барышах. Государственные построения Платона кажутся ему тоталитарными и фашистскими, что может быть и имеет смысл, опять же с т.з. американца, привыкшего к демократии, хотя и испытывающего скепсис по поводу всех американских президентов, в том числе Линкольна.
Одновременно в этом романе, я бы сказал, грандиозным по размаху и замыслу, чувствуется такая горечь на жизнь, и некоторое разочарование в человечестве, погрязшем в алчности, власти, убийствах. То ли сам автор, уже к тому времени переживающий не юный возраст, то ли его действительно поразили все эти гнусности. Но все же стоит отметить, что если это и была социология, или история живописи, то автор многое туда не включил. Сфокусировавшись на финансовых, политических, военных условиях создания философии и искусства, он упустил из виду многие пересечения самого внутреннего мира искусства или философии. Он не говорит, как именно Рембрандт, самодовольный и алчущий, использует Караваджо или Тициана, что он видит в своем творчестве и что в нем видели его критики. Разбирая Платона, он пытается приспособить его к практике, не видя, что никакой практики у Платона может и не быть и что философия, тем более метафизика менее всего привязана к практике и реальному воплощению в ней метафизических идей. В этом отношении может быть Сократ выступает у него как идеальный тип, хороший гражданин и честный, не алчущий человек, все остальные, кроме него, кажется погрязли в гнустностях. Но и Сократ, в общем-то, тот еще идиот, в смысле закрученный сам на себе и на своем демоническом боге.
Несмотря на то, что во многом не согласен с автором и особенно в том, что он так разочарован в человечестве, тем не менее роман мне кажется просто удивительным и я больше не встречал таких, где все бы переплеталось со всем. Мне бы хотелось конечно написать бы такой же (или чтобы кто-нибудь написал), например про Иоганна Себастьяна Баха, хотя может в менее темных тонах. Этот роман дает ощущение того, что ты относишься ко всему человечеству – по крайней мере от его родословной в античности – что вы все связаны и слова и добродетель Сократа, и художественный гений Рембрандта – все перемешано и все связано и только эта связь дает какое-то гуманистическое понимание твоего существования, без которого легко уйти в варварство Генри Форда или начать новые войны, позабыв о том, сколько людей погибало от старых.
Аристотель, обреченный размышлять
Ух, и не ожидал я получить от Хеллера такой книги. И этот сюрприз из когорты затаившихся приятных вещей.
За сухим переплетением исторических фактов автор подводит к атмосфере написания и жизни Рембрандта, рисующего Аристотеля, думающего над бюстом Гомера. Аристотеля, которого за последующие годы существования картины кем только не считали - и поэтом, и евреем . Аристотеля, который переживал внутри картины все признания, унижения и отчуждения без какой-либо возможности вырваться за переделы рамки существования.
Многократно реверсивная, окольцованная и ещё по всякому "изнасилованная" композиция произведения, задаваясь каким-то значимым фактом, раз за разом раскрывает его предназначение, истоки появления это факта влияние на него всех исторических событий, чтобы снова вернуться и снова поставить вопрос его значимости. И подлинности.
И подлинность всех творений Рембрандта - величайшего художника семнадцатого столетия. Рембрандта, который ещё при жизни познал все унижение вымаливания у короля и заказчиков хоть каких то вознаграждений за написанное, вознаграждений которых едва ли хватало на покрытие геометрически множащихся задолженностей и кредитов. И каково это, когда твой ученик копирует твою манеру рисования, подписывается твоей подписью, но имеет большую популярность и соответственно, более высокую стоимость картин. Абсурд, да и только.
Аристотель, размышляющих над бюстом Гомера, думает ли он на самом деле о слепом поэте, тащившим за собой кучку писак, или же о не простой судьбе Сократа. Сократа, о котором никогда бы и не узнали, если бы не Платон, совсем ещё юный и впечатленный предсмертной речью своего героя. Платон, строивший свои произведения на диалогах с Сократом, которых, по всей видимости, и не было во все (в силу возрастных различий эпох).
За всей сухостью повествования, Хеллеру удается вытащить из самых глубин на поверхность все эмоции: страдания, радости, страх, гнев и неотвратимость происходящего. И кажется, что бесстрастно наблюдать за работой мастера просто невозможно. Вот и мне не удалось.
«Бессмертный Аристотель был всего-навсего человеком»
Вспоминается сцена из фильма Ричарда Линклейтера «Пробуждение жизни» - сам Линклейтер за игральным автоматом размышляет о Филиппе Дике и его романе «Лейтесь слезы, сказал полицейский». Итог этого монолога прост: времени не существует. Композиция романа Хеллера задает похожее восприятие времени. Прошлое, настоящее и будущее сливаются воедино. И читатель смотрит на историю, философию и искусство с точки зрения бога. Для которого времени нет.
Хеллер создает своего рода экфрасис – в центре сюжета и композиции находится картина Рембрандта «Аристотель размышляющий над бюстом Гомера». Он детально описывает не только саму картину, но и процесс её создания. Из отдельных мазков и фрагментов картины Хеллер выводит нити повествования, уходящие в Древнюю Грецию, Голландию времен Рембрандта и конец ХХ века.
Как сложилась культура, как вышло так, что в это время, в этом месте, этим человеком была нарисована эта картина? Нелинейное время Хеллера сходится и расходится именно в этой точке. Жизнеописание Сократа, Аристотеля, отчасти Платона, Ремрандта ван Рейна и его картины. Аристотель на картине, волей Хеллера, обладает собственным сознанием и сперва мучается от изнурительных правок Рембрандта, потом от того, что никто не узнает в нем Аристотеля и так далее. В растянутом во времени моменте создания «Аристотеля» писатель сводит несколько направленных друг на друга взглядов: все тех же философов, художника, самого читателя и ироничного автора.
Хеллер так подбирает факты и мотивы, что, например, делает одной из причин создания картины рыбную промышленность Голландии. Оказывается, селедка невероятно повлияла на мировое искусство и культуру. В этом всем есть отголоски смеха Ницше - «О пользе и вреде истории для жизни». История вообще довольно смешная штука. Что делать, если люди ничему не учатся и войны древних греков не отличимы от войн во Вьетнаме, Персидском заливе, Бейруте. И все войны – не более чем интересы государства или денег. Насколько идеально платоновское государство? Настолько, что станет прообразом фашистской Германии.
Каждое из действующих лиц, к нашему времени ставшее мифом и легендой, под пером Хеллера развоплощается обратно в человека. Сократ страдал от каталепсии и слуховых галлюцинаций, Аристотель любил успех и побрякушки (потому очень гордится тем, что картина с ним становится самой дорогой в истории). Каждый из этих людей попал в вечность будто бы случайным путем, не в силу своего величия, а хотя бы все из-за той же селедки.
Вневременной взгляд автора похож на взгляд бога, который, еще по мысли схоластов, пребывает в вечности, где одновременно находятся настоящее, прошлое и будущее. Но это не придает происходящим событиям высокий смысл, а показывает полную их абсурдность и случайность. Мир в своем существовании похож на «Еврейскую невесту» Рембрандта, смысл и история создания которой абсолютно непонятны.
О каких ценностях, о каких нормах может идти речь, если при жизни Рембрандта подделки под него стоили больше, чем оригиналы. И как нам определить, какая из картин подлинная или какой из трактатов Платона принадлежит именно ему? Ученик Рембрандта, по большей части бездарный Говерт Флинк жил в достатке, а Рембрандт вынужден брать деньги из наследства, которое жена оставила их ребенку.
Кто сказал, что симулякр суть продукт ХХ века? Подлинный Рембрандт стоит дешевле, чем подделка, Аристотель на картине не имеет ничего общего с реальным Аристотелем. Голландский мастер рисовал его даже не с бюста, который имелся у него, а с натурщика. Он облачен в черный костюм и шляпу, которые никогда не мог носить Аристотель. Единственное, что одобряет склонный к побрякушкам философ – массивный золотой медальон, который Рембрандт раз за разом перерисовывает.
Все это смешно, местами даже уморительно, но Хеллер не ставит целью обсмеять все на свете и поплясать на могилах предков. В этой мешанине, отсутствии рационального замысла, абсолютном несовершенстве творений под названием «мир» и «человек» все же просматривается какое-то слабое равновесие, еле ощутимый баланс. Эта возможность продолжения существования мира, при всей его абсурдности и глупости, находится в руках искусства. Рембрандт останется гением светотени, а Аристотель гениальным философом. Что неплохо для цивилизации, которая придумала деньги и войну.