Рецензии на книгу «Школа для дураков» Саша Соколов

Моё знакомство с этим автором и с этим его произведением (самым известным произведением Саши Соколова) случилось весьма странным и неожиданным для меня образом. Как же это произошло? Чем Саша Соколов привлёк и приковал моё внимание?
"Школа для дураков" - самая чудесная чушь (в лучшем из смыслов этого слова), которую мне когда-либо доводилось читать. Это – поток сознания, неконтролируемый, беспрерывный, бешеный поток. В некоторых местах совсем нет знаков препинания: сплошной, стремительной чередой несутся мысли, одна за одной, перескакивая и перепрыгивая.
Роман этот особенный и непростой. Читаешь его, пытаешься понять и - не выходит. Только и остаётся, что удивляться: как это у него, у автора, так получается? Что же происходило в его голове, в голове Саши Соколова, когда он писал "Школу для дураков"? Не знаю... Так и не докопался я до этой истины. Полнейший кавардак, должно быть, был в ней.

И слово "обувь" как "любовь" я прочитал на магазине.

Главный герой - мальчишка с явным раздвоением личности и каким-то необъяснимым восприятием времени, ученик спецшколы, судя по всему, для отсталых детей. Этот самый ученик такой-то то и дело путает вчера и сегодня, сегодня и любой другой день из его жизни. Он не в состоянии адекватно воспринимать ни одно из всех существующих временных понятий. Для него, как мне кажется, слово "секунда" ничем не отличается от слов "минута", "час", "день" или "год". Глаголы, употребляемые учеником таким-то, зачастую указаны сразу во всех временах – в настоящем, прошедшем и будущем.
Примечательно также отсутствие у многих персонажей имён, фамилий, отчеств, прозвищ и т.д. (за исключением некоторых школьных учителей или, например, почтальона Михеева (Медведева), что, кстати говоря, также имеет свой смысл, такой простой и такой сложный одновременно).

Нет, так сразу не вспомнишь: плохая память на имена, да и что толку помнить все эти имена, фамилии – правда?

Конечно же, вспоминается Джеймс Джойс (думаю, что не стоит объяснять - почему). Все эти цепочки, состоящие из причин и следствий, входят в сознание читателя единым, цельным потоком. "Улисс", конечно, на голову выше "Школы для дураков", однако решительно общее между ними отрицать невозможно.
Этот роман – роман ни о чём, роман-нелепица, роман-ахинея и роман-вздор. При этом в "Школе..." есть абсолютно всё. Соколов размышляет то о жизни и любви, то о смерти и ненависти, то о добре и заботе, то о злобе и эгоизме. Содержание настолько многогранно, что читать можно абсолютно с любого места. Открой любую страницу, начни читать, и ты не упустишь ровным счётом ничего.

Только человеку, обременённому эгоистической жалостью к самому себе, умирать обидно и горько.

Немаловажной в романе является сторона отношений между мужчиной и женщиной. Эротический момент прослеживается на протяжении всего повествования: от начала до самого конца. Мы, люди, перестали обращать внимание на чувства, простые, но искренние. Саша Соколов призывает нас к обратному, к противоположному, к решительно полярному. Всё ведь, как кажется, в наших руках. Что сложного? Бери да чувствуй! Никакого анализа от тебя не требуется. Но нет, чувствовать, оказывается, - огромная работа и труд.

А чувства - они как-то быстро проходят. И вот только что я замечу: всякий раз это точно так же, как в предыдущий, но и вместе с тем вовсе по-иному, по-новому.

Про Сашу Соколова и про "Школу для дураков" можно говорить очень и очень долго. Я и десятой доли не высказал от всего того, что можно было бы высказать. Однако, подводя итоги, я скажу лишь одно: мне понравилось. И я считаю, что привыкшему к обычному, классическому художественному формату читателю, будет весьма интересно ознакомиться с данным произведением. Это – новая, свежая струя в отечественной литературе. К прочтению, безусловно, рекомендую.

«О, как много на земле дел, мой юный товарищ, дел, которыми можно бы занять себя вместо дурацкой-дурацкой писанины в часы нашей словесности! С сожалением о невозможном и утраченном. С грустью. С лицом человека, которого никогда не было, нет и не будет».

Иногда бывают такие моменты, когда ты находишься в нигде. Ты идешь по улице, вокруг люди, они говорят, суетятся, живут, а ты в нигде. Ты слышишь, ты видишь, ты понимаешь, но тебя нет. И хочется позвонить кому-нибудь по телефону и сказать: «Я как-то странно себя чувствую, как будто что-то произошло. Быть может, я умерла недели две назад, но случайно этого не заметила? Скажи мне правду, я жива?» И тут же тебя начинает смешить абсурдность этого желания, ведь тот, кто не ощущает реальность своего собственного бытия, не может быть уверен, что человек на том конце провода существует, а не является твоей собственной мыслеформой. В этом тибетцы хорошо разбираются. Бардо называется. Как называется? Б а р д о.

Я понимаю, что описывает Саша Соколов в своей «Школе для дураков», но это не меняет моего сложного отношения к этой книге. Ее читать, это как на хромой ноге ковылять, вернее, на протезе: ковыль-ковыль, ковыль-ковыль, скрип-скрип, скырлы-скырлы. Я помню эту сказку из детства, у меня тоже был свой медведь, который ночью выходил из темного угла спальни. Скрип-скрип, липовая нога… Скырлы-скырлы… Но, мама, почему я должна читать Сашу Соколова? Да, учитель умер и даже не заметил, а ученик заметил, но забыл, потому что у них избирательная память, они помнят то, что будет завтра или было до рождения, они говорят с умершим учителем так, будто тот жив, а когда один из них спит, то получаются удивительной красоты строки, как эти:

«Утро. Гаснущие под ногой росы. Ракита. Звук несомого к реке ведра, беззвучие ведра, несомого от реки. Росы серебрянной прах. День, обретающий лицо. День во плоти своей. Люди, любите день больше ночи. Улыбнитесь, постарайтесь не шевелиться, это будет фотография. Единственная, которая останется после всего, что будет. Но пока не знаешь. Потом - сколько-то лет подряд - жизнь. Как называется. Называется ж и з н ь».

Или эти:

«Сказка. На дворе сумерки, снег цвета голубого пепла или какого-нибудь крыла, какого-нибудь голубя. Уроки не сделаны. Мечтательная пустота сердца, солнечного сплетения. Грусть всего человека. Ты маленький. Но знаешь, уже знаешь. Мама сказала: и это пройдет».

Вот из-за этого языка, возникающего вдруг между скырлами расщепленного сознания, я и дочитала «Школу для дураков», хотя несколько раз хотелось бросить. Но все равно я не понимаю, зачем написана эта книга. Я понимаю, зачем врач пишет историю болезни - потому что он врач. А зачем писатель заполняет листы свободными ассоциациями, которые нужны только ему, мне не постичь. Хотя, возможно, я ошибаюсь, насчет нужности. Наверняка. Ведь у книги столько восторженных почитателей, и у каждого свои скырлы. Главное, чтобы амплитуда совпадала. У меня – тотальное несовпадение. Наверное, это просто необходимо рассказать про потерю чувства линейного времени, про старуху Трахтенберг, слушающую испорченный патефон, и завуча Тиннберген, слившихся воедино, про Вету Аркадьевну-Ветку акации-железнодорожную ветку, про розу ветров-Розу Ветрову-белую меловую девочку, про коллекцию зимних бабочек и Край Одинокого Козодоя и не забыть похлопать по плечу Леонардо. Да будет так, но мы здесь ни при чем.

Мы лучше не будем звонить никому и узнавать, живы ли мы, мы положим на язык ломтик мятного шоколада, и он будет таким вкусным, как никогда до этого, а свет станет таким ослепительным, что больно смотреть даже через закрытые веки. Как называется. Называется в е ч н о с т ь.

"Детство пройдет, как оранжевый дребезжащий трамвай через мост, разбрасывая холодные брызги огня, которых почти не существует."

"Абсурд полный смысла," - наверное так я бы сказала об этой книге одним предложением. Бред, в котором истина и вымысел сплелись воедино. Самое непонятное произведение из всех прочитанных до этой поры, самое несвязное, бессюжетное, абсолютная чепуха, да что там- иногда просто набор слов. Да и с героями всё очень непросто. А поди же ты. Цепляет. Бессвязными абзацами царапает душу, обрывками фраз ломится в сердце и застывает там, расплываясь бесформенными пятнами, томит мозг обрывками  слов. 
Мальчик (юноша? мужчина?) с раздвоением личности. С умением мыслить нестандартно, обладающий избирательной памятью. У него нет понятия времени: вчера, сегодня, будущее, прошлое, настоящее- всё это не касается "ученика такого-то." Его жизнь  не подчиняется земным, да и вообще каким- либо законам. Он учится в Школе для дураков, но дурак ли он? 
Не знаю когда, с какой главы  книга затянула меня. На какой странице я учуяла аромат сирени, запах рододендронов, и когда снежные бабочки захватили моё воображение.  Просто в какой-то момент события (а вообще-то не знаю, можно ли назвать событиями то, что происходило в книге, ну да ладно) так захватили меня, что я и правда видела два  человека, совершенно разных и в тоже время одно целое. 

Дорогая мама, я не знаю, можно ли быть инженером и школьником вместе, может, кому-то и нельзя, кто-то не может, кому-то не дано, но я, выбравший свободу, одну из ее форм, я волен поступать как хочу и являться кем угодно вместе и порознь, неужели ты не понимаешь этого?

Эмоции, чувства, снова эмоции, ощущение нереальности происходящего и в тоже время осознание, что это явь.  Учитель, который умер, но так и не понял этого. Босоногий наставник, идеал "ученика такого-то". Теперь он тоже затерялся во времени, теперь он, как и его подопечный, помнит только то, что разрешает ему память. А память утверждает, что он был влюблён в свою ученицу, девочку, по имени Роза Ветрова, хрупкий цветочек, девочка- веточка, которую не пощадило время. Время, которое беспощадно ломает под собой надежды, реальность, мечты. Мёртвый- живой учитель, отдавший  всего себя науке и ученикам, теперь он вне школы, вне времени, вне жизни... 

"Ученик такой-то", непризнанный отцом, непонятый матерью, переживающий не лучшие времена, что есть у него, что будет? Меловая девушка с простым собакой, она же учительница географии, она же дочь профессора, она же возлюбленная...  Он способен любить, хоть и не знает, когда страсть воплотится в реальность, и воплотится ли... Он запутался, отчаялся, забыл: то ли он влюблён, то ли только собирается влюбиться. И так по кругу. По замкнутому кругу. 

Тут ничего нельзя утверждать с уверенностью, в данном случае все зависит от времени, или наоборот – ничего от времени не зависит, мы можем все перепутать, нам может показаться, что тот день был тогда-то, а по-настоящему он приходится на совершенно иной срок. Ужасно плохо, если одно накладывается на другое без всякой системы.  

Странно читать книгу  без начала и без конца. Странно влезать в чьё-то подсознание, копаться в мыслях. Ещё более странно читать диалог человека, который разговаривает со своим вторым "я", проще говоря- с самим собой, да ещё с мёртвым наставником. 

Не хочется говорить о морали книги, о том, чему она учит. Если интересно читать, разве это важно?  Если к ней возвращаешься и возвращаешься, можно считать её своей? Если она о жизни, о смерти, о том, что не высказать словами, потому что,"видите ли, человек не может исчезнуть моментально и полностью, прежде он превращается в нечто отличное от себя по форме и по сути – например, в вальс, в отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс, то есть исчезает частично, а уж потом исчезает полностью."

Ф/М 2014
9/25

Открываешь неизвестную книгу неизвестного тебе автора и… И проваливаешься в совершеннейшее волшебство слова, в великолепный, чудесный поток сознания.

В «Школе для дураков» невероятное количество красоты: описаний, мастерства использования языка, мифотворчества, музыки текста, которая звучит так, что на вторую, пятую, десятую роль уходит смысл повествования в целом, настолько совершенна красота отдельных частей.
Нет, не надейтесь, ниже не будет процитирована часть этой красоты. Читайте книгу, если хотите в это погрузиться. Читайте и наслаждайтесь.

И уже одной этой красоты, которую хочется описывать только в превосходных степенях, было бы достаточно, чтобы я советовала «Школу» своим друзьям. Но книга еще и интересна сюжетом, построением повествования, стилем, поднимаемыми проблемами.

Кажется, что такого: ученик школы для дураков (или два, ибо он – два в одном, но для простоты будем говорить об одном), итак ученик Нимфея рассказывает о себе, своей школе, родителях, соседке, возлюбленной, докторе.
Нимфея так глубоко чувствует, постигает красоту, что растворяется, пропадает, теряет в ней себя. На время, потом обычно возвращается. Ах, да. Его, если помните, два. И он вечно спорит, соревнуется сам с собой, каждый Нимфея ревнует к другому. Вот по этим-то двум причинам (а может и по одной из них) он и ходит в школу для дураков, где он, впрочем, такой же чужой, как и во всем остальном мире.

Дураки – грубые и глупые. Директор школы Перилло –злобный, унижающий своих учеников. Отец Нимфеи – прокурор, сухой, расчетливый, ужасающе нормальный. Доктор Заузе, предлагающий герою бросить ездить за город, чтобы не растворяться в красоте. Общество, которое растит инженеров, в котором надо стать инженером, чтобы жить, любить, быть.
И – как другая сторона медали: чудная девочка Роза Ветрова. Совершенно волшебный Павел-Савл Норвегов – учитель географии, вечно босой, в шляпе с дырочками, ненавидящий канцелярщину, формализм. Сказочный повелитель ветров. Профессор Акатов, попавший в лагерь за свою научную теорию и впоследствии реабилитированный. Вета Акатова, которую любит герой.
Сам Нимфея, заполняющий своим криком пустые пространства, сбегающий в край ночного Козодоя, влюбленный, несчастный и счастливый, отказывающий времени в его праве идти всегда только вперед.

Тесно сплетенные реализм и вымысел. Мифология, в которую лично я верю, которая красива, осмысленна и многогранна. И игра словами и смыслами – такая легкая, изящная, что кажется: Саша Соколов не играет словами, но играет вместе со словами, автор и язык – равноправные участники процесса, одинаково получающие удовольствие от получающегося в результате текста. А ты, читая, растворяешься в этом тексте, растворяешься и не хочешь из него возвращаться... в школу для дураков.

Как же так, где же эта книжка пряталась от меня всё это время, как ей удалось сделать так, что она попала ко мне только сейчас?

Потрясающее, удивительное полотно, сотканное из избранных кусочков реальности и домыслов. Меловые люди, крики козодоя, силуэт босоногого учителя на подоконнике, бывшая бабушка и ключик от неё, экскаваторщик, ищущий череп, Насылающий ветер, зимние бабочки, Леонардо да Винчи, Нимфеи, простая собака, велосипеды и... Не перечислить всего, просто читать, погружаться всеми органами чувств в ирреальное пространство, тонуть в непривычной, но такой знакомой тебе реальности.

Сюжет... А что сюжет? Что герои? Их один и два, мальчик с раздвоением личности (хотя иногда появляется подозрение, что прокрадывается и третий, тот, который превратился в лилию, но разве важно всё это, если все они — Нимфеи, только один — инженер, а второй — биолог?), мальчик, время которого раздроблено и разодрано в клочья, так что он не видит разницы между сейчас, потом, два дня назад и никогда. Мальчик, который обладает избирательной памятью, поэтому помнит только те моменты, которые поразили его внутренний мир, существует только в той реальности, которая его устраивает, в причудливой смеси вымысла, реальности и собственных фантазий. Один прекрасный момент — и он может раствориться в этой реальности, утонуть сам в себе и застыть в мгновении, потерям память, тело и собственное "я". А его за это отправляют в "Школу дураков". Не потому что он дурак, а потому что он не такой, как другие, он не терпит пустоты и даже пустую бочку заполняет своими радостными криками.

Есть ещё босоногий учитель Павел Норвегов, он же Савл, который хоть и умер, но не бывший, как бабушка, а такой же как и главный герой, растворившийся во времени, парящий над платформами и ловящий рыбу в озере. Он не помнит, что умер, потому что теперь его память такая же избирательная, но это ведь не важно, правда, если он сенсей и идеал главного героя. Он тоже любил когда-то, школьницу, Розу Ветрову, которую просто невозможно не любить географу.

Есть ведьма Трахтенберг-Тинберген, на липовой ноге, хочет — бродит по коридорам и скрипит ей, хочет — зависает перед окном второго этажа и подслушивает чужие разговоры.

Есть девочка, простая девочка, меловая девочка, девочка с простой собакой, которая на самом деле учительница Вета Акатова, дочь академика Акатова. Но сколько препятствий на пути к прекрасной даме...

Наверное, эту книгу стоит читать залпом, не закусывая, чтобы полностью погрузиться в языковое пространство. Язык здесь, безусловно, важен. Диалог с самим собой, история в истории, как в арабских сказках, одна реальность плавно перетекает в другую, русские сменяются японцами, а потом всё встаёт на свои места, констриктор путается с кондуктором и конструктором, а поток сознания уносит тебя всё дальше... Речь становится похожа на бормотание, связные предложения теряют пунктуацию, убыстряясь всё быстрее и становясь всё более расплывчатыми, пока не превращаются в монотонный шум, тра-та-та, и вдруг — бац! — всё возвращается на круги нормального повествования с особенной чёткостью мыслей и слога. Речь задаёт темп. Темп задаёт настроение.

Если ничего не отвлекает от книги, то погружение в обстановку полное: сначала визуальный ряд, потом запахи, осязательные ощущения, наконец, гул и звуки, множество звуков окружающей среды. Такую книгу не прочитаешь "по диагонали", это так же бесполезно, как заставлять дурака молиться богу.

Язык бесподобен, эпитеты изысканны и метки, а стиль повествования понемногу захватывает вас своими щупальцами, заставляя если не говорить так же, то хотя бы изредка ловить себя на мысли, что думаешь подобным потоком.

Всё это сон, чей-то странный сон, смешанный с реальностью, а нас по чистой случайности пустили в него немного прогуляться. Воспользуйтесь же этой возможностью, если желаете.

Вуглускры

Вы же знаете, почему филологи любят вуглускров? Как в старой недоброй оригинальной шутке, в этом романе тоже всё — не то, чем кажется или слышится. В нём можно услышать два голоса — но это будет один человек. Можно увидеть романтический бунт учителя географии — но географ мёртв, и это не более чем фантазия. Можно прочитать текст, будто бы написанный от лица мальчика, который отстаёт в развитии и всё же чувствителен к красоте и уродству мира и способен задавать взрослым неудобные и проницательные вопросы, — но поверить в это будет сложно, потому что книга — очень художественный вымысел.

Очень художественный вымысел. Именно так я ответила подруге, когда она спросила, что за книга несколько дней так вопиюще беспомощно лежит у меня на столе. Я действительно не знала, как подступиться к прочитанному, как его уложить в рамки собственного опыта и вообще — надо ли его туда укладывать, не лучше ли расширить понимание? Даже если взять банальнейший пример — книги про людей с диссоциативным расстройством личности, — никогда мне ещё не встречалось расстройство идентичности в настолько поэтическом ключе. Но мой мгновенный ответ подруге оказался ответом в первую очередь себе. Хотя книга написана довольно правдоподобно, хотя уровень развития главного героя (героев) не вызывает сомнения, как и боль его (их) матери, равнодушие отца (их) его, условия учёбы в школе для дураков, влюблённость и прочее, — единственное, во что нельзя поверить, так это в то, что такой человек мог быть (тут-то и начинается художественный вымысел) писателем или поэтом.

Но только поэтом его (их) и можно назвать. Он (они) сам выбрал себе имя — Нимфея Альба, — имя лилии, которой любовался столь самозабвенно и которой стал. Он (они) полюбил женщину и мечтал о романтически нереальном: «чтобы жили они долго и счастливо». Он (они) много читал, придумывал сюжеты и истории, познавал мир на свой лад, зацикливался на чём-то (привет, ОКР), чему-то учился, но по большему счёту — был устремлён в будущее, потому что настоящее причиняло ему (им) боль. И когда автор заговорил с ним (ними),

Нимфея сказал, что писать можно только о нём, потому что только о нём и следует писать, поскольку он настолько лучше и умнее остальных, что это сознает даже Перилло, так что, говоря о школе для дураков, достаточно рассказать об ученике таком-то — и всё сразу станет ясно, так и передайте, да и вообще, почему вас заботит, кто там что скажет или подумает, ведь книга-то ваша, дорогой автор, вы вправе поступать с нами, героями и заголовками, как вам понравится.

Так и сказал автору.

Автор последовал совету своего персонажа и писал только о нём. (Кстати, если говорить о персонаже, то это «он» или всё-таки тоже «они»?) Более того, автор писал так, как писал бы сам Нимфея, — то есть человек в состоянии психического расстройства. А может, наоборот: так, чтобы свести читателя с ума; во всяком случае, меня бесконечные перечисления пару раз довели до ручки. Конечно, однородные члены предложения — это такой специфический художественный приём, кажется, ещё Умберто Эко его часто использовал. Но приём этот, клянусь душой, честью, свободой, хорошим настроением и сегодняшним ужином, — антигуманный. Я слушала книгу и страдала, и, так как перенесённые страдания меня не облагородили, в конце концов поставила «Школе для дураков» оценку не слишком высокую, хотя она и понравилась мне, и впечатлила, и навела на интересные мысли. Дочитав книгу, я первым делом постаралась забыть все перечисления.

А может быть, дело действительно в памяти? И у автора не было коварной цели заставить читателя страдать? Может быть, книга написана так, как написана, чтобы её герой (герои) смог вопреки избирательной памяти сохранить хоть какие-то воспоминания? Оттого и повторяет он (они) всё на свете? Не знаю. Уже не помню. В одно ухо влетело, в другое — вылетело, благо, с аудиокнигой это проще пареной репы.

Между прочим, именно благодаря Валерии Лебедевой чтение (точнее, слушание аудиокниги) давалось мне намного легче, чем если бы я читала сама (а я пробовала, даже книгу в библиотеке раздобыла). Лебедева не только гипнотическими перечислениями вводила меня в кататонический транс, позволяя почувствовать себя на месте любого дурака из спецшколы, но и выделяла голосами обе личности центрального персонажа, облегчая понимание самого лучшего и самого умного «дурака» («дураков»), единственного (дважды единственного?) среди всех, кто был достоин, чтобы о нём (них) писали книгу. Впрочем, я ведь уже говорила, что здесь всё не то, чем кажется? Не книга, а натуральный смысловой вуглускр (вот вам ссылка, в конце-то концов). Меня же, тихо батарея, котятки грустные больны, зеленоглазые соски, не тормози, не тормози, свет далёких планет, нам снимали по ночам, синий зад, синий зад, белым сном деревья спят, за честь коровы мы умрём, этим дышат и этим живут жестокие серые мыши...

Я помню эту книгу как расплывчатое, но нестерпимо яркое нечто среди серого списка обязательной к прочтению на курсе литературы. Первый и пока что последний в моем читательском багаже поток сознания, аперитив перед грандиозными планами осилить «Улисса» Джеймса Джойса (что еще только предстоит).

Бежать глазами по строчкам, перекатывая на языке слова, связные, несвязные, лишние, нужные, неожиданные, неуместные, уместные и своевременные... Это было удовольствие стопроцентного эстетизма. Мерно, мелодично, медитативно вплывали образы в загруженный ежедневными хлопотами разум. Отпускало, отступало, убегало в ужасе накопившееся раздражение.

Я плохо помню сюжет (моя память вообще не заточена под запоминание фактических данных: кто куда пошел, кто что сказал, кто где был), но помню свои впечатления. Я была потрясена. Было удивительно узнать, что литература может быть такой и при этом не выглядеть бессвязным бредом сумасшедшего, а выстраиваться в особую логическую связь, на уровне ассоциаций, так же, как и мысли клубятся в голове плотным комком: можно распутывать ниточки и раскладывать их ровными аккуратными рядами, можно завязывать сложные узлы, а можно просто взять весь клубок в целом.

Не вспомнить уже, прочитала я быстро или растягивала на несколько дней, понятие времени в памяти так же расплывчато, как и в книге. Воспоминания путаются, перемешиваются, срастаются, мутируют, превращаются в химер из прошлого далекого и прошлого близкого. И это тоже отображено в "Школе..."

Заглянуть внутрь черепной коробки писателя, наблюдать, куда уводит его поток, сюжетная канва - только лишь основа без утка, еще не ткань, только половина ее.

Прочесть - и не забывать.

мама я ждала этой книги всю свою жизнь когда была маленькой когда росла когда ходила в детский сад когда ходила в школу когда поступала в институт мама я ждала все это время я ждала только этой только книги только ждала эти герои нимфеи вета аркадьевна савл петрович и конечно меловая девочка они всегда были во мне сидели сидели и тоже ждали саша соколов вы мой кумир а может быть вы просто думаете как я и живете как я если вам в голову пришло такое неизбывное мое одиночество утолилось этой книгой ибо поняла я что есть люди которые думают как я а думать и жить это разные вещи это я живу как все а кто думает как я? саша соколов спасибо

"Ни время, ни место действия намеренно не фиксируются. Всё, происходящее в романе, происходит сейчас и всегда" (из лекции о творчестве Саши Соколова)

О-о-о, я дорвалась до вкусного, и если бы от чтения могла лопнуть душа, как от обжорства - желудок, моя душа точно не выдержала бы под напором "Школы для дураков"! Продолжая сравнение с едой, я эту книгу глотала, не жуя, отгрызая огромные куски и давясь ими; я настолько жадно её поглощала, что можно было бы выдернуть из-под меня стул, и я бы зависла над полом вопреки всем законам физики, только чтобы не отрываться от чтения. В общем, если кто хочет посоветовать мне стопроцентную идеальную книгу, советуйте что-то вроде "Школы для дураков", не ошибётесь.

Я хочу жить в реальности этого романа, где нет ничего определённого, время течёт в любую сторону, и можно, умерев, сидеть на подоконнике, грея на батарее босые ноги. Я хочу быть знакома с географом пятой пригородной зоны, Павлом Петровичем Норвеговым, таким разгневанным и прекрасным, сумасшедшим и необъяснимым, появляющимся и исчезающим, хочу нести миру его правду: "бойтесь Насылающего Ветер, господа городов и дач, страшитесь бризов и сквозняков, они порождают ураганы и смерчи"... Я хочу верить в ветер, в птицу-плотника и в маленький меловой город с прибранными белыми улочками. И пусть весь роман - поток сознания сумасшедшего, я хочу жить в этом потоке.

Я перечитываю вслух эпизоды, поразившие меня, заставившие в тревоге вскакивать и метаться по комнате: описание смерти Норвегова ("покидая сей мир, жаждал увидеть букет одуванчиков, но не дано было"); сцену с музыкантами и косарями; повесть о плотнике в пустыне - наверное, самую линейную и логичную из всего, что можно встретить в этой книге; заключительный пассаж о рододендронах... Много-много маленьких историй вкрапляется в ткань основного сюжета, то промелькнёт чайка, думающая о своём отражении, то старые вагоны, на которых пишут все желающие. Эти миниатюры не имеют прямого отношения к главной линии, но постоянно напоминают о себе; вообще весь роман - перекличка множества мотивов. Часто повторяются одни и те же фразы, рассказчик то и дело возвращается к уже упоминавшимся эпизодам.

Я восхищаюсь тем, что Саша Соколов вытворяет с текстом, как легко и непринуждённо он справляется с невероятно сложной задачей - не просто поток сознания, но ещё и на три голоса (я, другой я, автор), ещё и с полным презрением к категории времени, из-за чего нет возможности ни хронологию событий восстановить, ни даже возраст рассказчика прикинуть. Правда, сколько ему? Рецензенты часто кличут его мальчиком либо подростком, но как посчитать его годы? А ведь есть ещё огромное количество цитат и реминисценций, которыми насыщена книга... Всё это выстроить в потрясающий роман, встряхивающий всю душу, не заблудиться самому и не запутать читателя, выдержать некую композицию, не погрузившись в полный хаос - для этого нужно быть гением слова.

Как же мне хорошо!..

Радость моя, если умру от невзгод, сумасшествия и печали, если до срока, определенного мне судьбой, не нагляжусь на тебя, если не нарадуюсь ветхим мельницам, живущим на изумрудных полынных холмах, если не напьюсь прозрачной воды из вечных рук твоих, если не успею пройти до конца, если не расскажу всего, что хотел рассказать о тебе, о себе, если однажды умру не простясь – прости.

Бонус: о данном издании.
Новое издание "Школы для дураков", конечно, шикарное - чёрная, приятно шероховатая обложка, суперобложка - вообще шедевр, иллюстрации выдержаны в том же стиле и общее впечатление получается невообразимым. Я даже возмечтала купить себе это издание, но приглядевшись внимательно, засомневалась. Во-первых, сами иллюстрации, хоть и в чудесной чёрной окантовке, и подходящие под настроение романа, понравились мне далеко не все. Действительно, чёрный квадрат в две страницы в качестве иллюстрации вызывает подозрения. Но это ладно. Во-вторых, зачастую иллюстрации идут подряд - по 4-5 штук. Да ещё постоянно встречается такая ситуация: в конце страницы слово разорвано пополам знаком переноса, потом - пять разворотов с иллюстрациями, и наконец - вторая половина слова, когда первую ты уже успешно забыл. Так не делается, господа издатели. А учитывая, что в идеале роман Саши Соколова надо читать, не отвлекаясь, на одном дыхании, я вообще не понимаю, почему рисунки занимают не меньше места, чем текст, то и дело разрывая его там, где его разрывать нельзя. В общем, я недоволен этим изданием. Сделайте мне ещё получше, пожалуйста.

От вашей бочки невозможно оторваться!

Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй — пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.

Как чудесны книги, о которых можно писать-писать-писать и не бояться спойлеров. Потому что невозможно описать книгу-бредобрем, этот сон в летнюю или лётную ночь, мешанину вчера, завтра и сегодня, паутину смыслов и бесконечные игры со словами. Нужно нырнуть туда, как в эту пресловутую-пресноватую бочку, и промолчать, хмыкнуть, крякнуть, квакнуть, всплакнуть или заорать. От радости, конечно же.

«Школа для дураков» — это, считайте, папа «Овсянок» Дениса Осокина, настолько похожи эти две книги, между которыми простираются 30 лет. Только детище Соколова многограннее и приличнее (без мёда и молока), как и полагается старшему.

Что же такое, эта школа для дураков, как не мы с вами, ты да я, да мы с тобой? Нет, ну правда. Во всём этом наваждении слов и предложений угадываются очертания реальности, как разные вещи, погребённые под снегом. Например, тапочная система. Помните, как в школе завуч орала: «Смеееееенкуууу покажи!» и таскала всех за воротник? А у какого биолога не стоял скелет в шкафу? И потом, не каждый ли учитель мнил / мнит / и будет мнить свои уроки единственными и неповторимыми? А вот воспоминание из детства: в классе так шестом к нам пришла новая биологичка-истеричка. Дети — это существа злые, чем больше она орала, тем больше мы бесились. «Когда я сюда устраивалась, здесь не было таблички «Школа уродов и дураков!». Действительно, обычная общеобразовательная школа. Но почему-то в соседнем кабинете у физички-няшки все уроки проходили спокойно и продуктивно.

А что за учителя здесь? Географ ходит босиком, директор пропивает свою небольшую зарплату, учительница литературы даёт стихи и басни, которые ученики не в состоянии выучить. А биологичка — на ней бы жениться, жаль, что другие водят её по ресторанам-гостиницам. Ну и учителя, мда... Школа дураков для дураков.

Главный герой, ну этот, который ходит в школу для дураков, донельзя хорош, только страдает раздвоением личности (не потерянные ли шарики из головы он упорно называет своим вторым «я»?), проблемами с ориентированием во времени (нет, мне не 16, мне уже 30) и пространстве (я побежал за снежными бабочками и потерялся). Кстати, любовь к бабочкам и игра словами — уж не Набоков ли это часом?

А вот чего я не прощу папе главного героя, так это посмертный приговор географу за флюгер! По-моему, это преступление — лишать людей красивого флюгера.

И, завершая свою бредовую и сумбурную рецензию, хочу отсыпать пару-тройку цитат:

Он сказал, что покинул час назад берега водоёма, где производил ужение на мотыля.

Вот это канцелярит, ух!

а вы — живите, пока не умрете, качайте пиво из бочек и детей в колясках...

Вот это пессимизм, ох!

и потом — перестаньте кричать в мою прекрасную бочку!

Нет, не перестану ни за какие коврижки, иииииииэх!