Рецензии на книгу «Энциклопедия русской души» Виктор Ерофеев
Это же надо так ненавидеть свой народ, чтобы писать о нём такое. Мне иногда кажется, что Ерофеев обижен на жизнь, на соотечественников и на цвет травы. Не завидую я людям с подобным складом ума и мировосприятия. После этой книги мне захотелось обнять писателя и сказать, что всё будет хорошо, просто нужно поверить и выпустить свой яд в жестяную баночку, а не на страницы книг.
Вкратце - дерьмо. А если по-подробнее - тоже дерьмо, потоком. Все свое мнение по отношению к этому дерьму я выразила в истории
Это очень смешная книжка. Советую читать ее всем, кто точно так же, как и автор, обижен на россиян, ненавидит их и желает им смерти. Его личное отношение к ним дико забавляет. ;) P.S: Учтите - расизм пещерный, гитлеровский, махровый, хоть и прикольный в своей детской наивности, неприкрытости, обнаженности по самый интим. Будь вместо русских какие-нибудь нацмены (например, с Кавказа), автор давно бы отбывал наказание по 282 статье. Русских надо бить палкой. Русских надо расстреливать. Русских надо размазывать по стене. Иначе они перестанут быть русскими.
Признаюсь честно, некоторые главы пропускала, от некоторых начинало подташнивать. Но некоторые просто проглатывала. Характеристика русской души гениальна! В целом понравилось.
у этого романа-книги-размышления - всё впереди! читайте и приходите в себя!
De profundis
Самой умилительной чертой Виктора Ерофеева является то, что писать он не умеет, совсем. И то, что я прочёл, нельзя даже отнести к категории плохо, это не плохо, плохо — это Хемингуэй, который был хорошим журналистом, но посредственным писателем, а то, что здесь — это просто вне того, что мы можем назвать литературой: здесь соединение бесталанности, претензии и посредственности с отсутствием всякого художественного видения, и начинается это не с середины, когда писатель, в силу тех или иных причин, выдохся, а с самого начала. Вот ты открываешь книгу и читаешь:
Телохранители искоса смотрели телевизор. Я пил в компании людей, которым хорошо знакома криминальная обстановка в городе. Несмотря на интеллигентный экстерьер, я готов перепить самых крепких мужиков, и три-четыре бутылки водки за вечер не производят на меня особого воздействия, разве что утром немного чешется кожа на животе. Такая особенность не раз выручала меня, но иногда приводила к непредсказуемым последствиям, что, собственно, и случилось в ту ночь.
Человек во власти сияет нездешним светом. Его влиятельное лицо охвачено всполохами затяжного экстаза. В зале резало глаза от начальства. Перепившееся руководство силовых структур, вице-премьеры, вожди и гонители демократии, государственники, главные придурки, реваншисты и прочие кремлевские красавцы гудели.
Первое, что ты замечаешь, читая сие, это то, как автор рубит одну за другой простые, лишённые всяческих украшений описательные фразы, одинаковые, точно сосиски в упаковке (и столь же безликие: они не цветут, не пахнут, не живут), и ты начинаешь корчиться в муках, так как понимаешь, что если ты решишься читать книжку до конца (да минует меня чаша сия), то наслаждаться подобным ширпотребом придётся до самого конца, ибо улучшений не предвидится: пациент мёртв. Интересный факт: помнится Цицерон, жалуясь своему адресату на плохой слог некоего сочинителя, сказал, что читать без удовольствия он не любит.
Здесь мне вспоминается однофамилец нашего героя — Веня. Вообще странно, что два известных мне Ерофеева занимают в моём сердце столь противоположные ниши. Помню как умилялся, читая «Василий Розанов глазами эксцентрика», ибо это было беспросветно хорошо («И тогда я понял, где корыто и свиньи. А где терновый венец, и гвозди, и мука.»), и вот Виктор Ерофеев, словно только для того и существующий, чтобы своим убожеством высвечивать достоинства своего однофамильца (а ведь какая разница в быте у обоих — это тоже примечательно).
Любимым напитком Серого был чефир. Кому кактус, а кому чефир. Делал ли Серый детишкам свистульки из глины? Из орехового прута? Или самокаты? Посадил ли он клен? Или только курил, наклонившись низко к столу?
Если в тех автобусных измерениях жизни, где живет опустившийся усталый народ, где обитает Клавдия Федоровна и все остальные несчастные люди, где у Ирины Борисовны взламывают дверь, чтобы забрать сломанный телевизор, заводится Серый, то, возможно, все решается очень просто. Какая польза от убийства Серого? Во-первых, он не будет мешать прогрессу. Во-вторых, разрушится сказочное измерение России. В-третьих, она перестанет быть мутной.
Не лучше ли этой своеобразной чернухи или, лучше сказать, смакования оной, тишайшее саморазрушение Венички?
Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел. Сколько раз уже (тысячу раз), напившись или с похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец, насквозь и как попало – и ни разу не видел Кремля.
Вот и вчера опять не увидел, – а ведь целый вечер крутился вокруг тех мест, и не так чтоб очень пьян был: я, как только вышел на Савеловском, выпил для начала стакан зубровки, потому что по опыту знаю, что в качестве утреннего декокта люди ничего лучшего еще не придумали.
Так. Стакан зубровки. А потом – на Каляевской – другой стакан, только уже не зубровки, а кориандровой. Один мой знакомый говорил, что кориандровая действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, ослабляет душу. Со мной почему-то случилось наоборот, то есть душа в высшей степени окрепла, а члены ослабели, но я согласен, что и это антигуманно. Поэтому там же, на Каляевской, я добавил еще две кружки жигулевского пива и из горлышка альб-де-дессерт.
Но не оставлю я на этом Веничку в покое, ибо ещё теплится в моём сердце ирония, ирония от того, что при определённом угле его книга может являться той самой «Энциклопедией русской души», а опус Вити — это ваточка, которую он вынул у себя изо рта, обмазал нечистотами и протянул читателю с предложением насладиться этим так же, как этим насладился он сам. И сам факт того, что Виктор Ерофеев может что-то рассказать мне о русской душе — это что-то из разряда «Агитатор, учи меня думать», или того смешнее: «Атеист, научи меня верить». Но допустим, что я принял взгляд Витеньки на нас с вами, и убедился, что мы закомплексованное быдло с вечной тягой к преступности и прочая, и прочая - по желанию. Ну, а дальше-то что? Нет, даже не так. Сперва нужно сказать, что если бы я хотел оживить в своей душе воспоминание о нашем скотстве, я бы почитал «Мелкого беса», ибо те же мысли, только талантливо, а главное, эмоционально действеннее (отрицательные примеры — весомая часть нашей литературы. Целый список: Не стать: Позднышевым, Передоновым, Смердяковым, Иудушкой Головлёвым и так далее). Ну а что здесь? А здесь - ваточка и мелкое сопливое удовольствьице, посмотрите, мол, какие вы (но не автор — об этом важно помнить).
Есть ещё один аспект, о котором хотелось бы упомянуть. Обозначим его: политическая ангажированность. Ну вот в самом начале, уже упоминаемое в первой моей цитате:
Перепившееся руководство силовых структур, вице-премьеры, вожди и гонители демократии, государственники, главные придурки, реваншисты и прочие кремлевские красавцы гудели.
- У меня бляха лучше твоей! - раздавались голоса. Каждый мечтал о бляхе.
- Твоя бляха - вообще не бляха.
- Я получал в месяц по четыре бляхи.
- Когда это было!
- А у меня платиновая бляха, - сказал кто-то.
Все замолчали. А я спросил:
- Вы какую бляху имеете в виду? Они покатились со смеху.
- У тебя что, вообще нет бляхи?
- Да нет у меня никакой бляхи! - обозлился я.
Все эти попытки уколоть власть выглядят для меня какими-то ненужными, пустячными и с душком, с ясным ощущением нечистоплотности. Не должен, по моему мнению, писатель привносить политику в творчество, ибо примеров, когда из этого выходило что-то хорошее, крайне мало («Палисандрия» Саши Соколова, как одна из удач в этой области, хотя там упор на советских мифологемах; и да, шут с ним, с Аксёновым). Вся эта унылая политота в тексте Ерофеева делает его текст хуже, чем он есть, а ухудшать плохое — сами понимаете.
P.S.
Сейчас я скину с себя одежду и, сверкая волосатыми ягодицами, буду бежать по улице с криком: Это Лебядкин! Лебядкин!
Отличная книга, все написанное очень точно ложится и на белорусскую душу. Наивность помыслов; садизм поступков.