Рецензии на книгу «Жизнь способ употребления» Жорж Перек

Такой роман - мечта для меня. Как литературный выигрыш в лотерею, который может выпасть лишь раз в жизни.
На оси четкой структуризации, в упорядочивании разрозненных и раскиданных частей, строится неповторимая для каждого читающего история жизней очень разных, собранных в жизнь одну.
Дом где-то в Париже, остановившись под пером Жоржа Перека, будто переживает многостраничный фотографический снимок - старомодный, когда нужно было надолго застыть, чтобы фото получилось... И одновременно готовится к препарации, к безудержному выплескиванию на читателя образов, предметов, судеб.

Жорж копает глубоко: начиная с центра, он разветвляет и уводит во временные и пространственные паралелли все большее количество частей своей хитрой, но строгой мозаики. Он не просто протащит по донышку какого-нибудь мелководья, штрихуя невесомо чей-то образ, он утащит туда, на самое дно, к глубоководным рыбам, и придется набрать очень много воздуха, чтобы завершить это плавание.
Это - роман-план, роман-схема, конечно же, роман-паззл. Хотя мне он временами казался кубиком Рубика с гранями-хамелеонами. Подогнать один цвет под другой было вопросом времени, но, лишь слегка озарив пониманием сознание, роман снова сыпался сквозь пальцы, продолжая манить своей неразрешимой и бездонной глубиной.
В перипетиях времен, имен и историй, слишком разных, чтобы их можно было классифицировать, легко потеряться. Сказать, что для чтения требуется основательная интеллектуальная подкованность - почти ничего не сказать. Наверное, каждая страница пестрит названиями, датами, терминами, очерками событий и отсылками к чему-либо. Зато работу воображения и интеллекта, которую внушает написанное, невозможно не ценить и не благодарить за это книгу.

Синхронизируя идентичность каждодневных человеческих движений, Перек демонстрирует однообразность и одновременно неповторимость жизни для каждого. Его акценты на предметах и их значении заново открывают простые, и, как казалось, знакомые вещи. Новыми глазами я смотрела на материальные мелочи, меня окружающие, пытаясь определить, есть ли у того или иного предмета история и память. Слишком привычны люди замечать только определяющие, только яркие моменты своего существования. Но у каждого мига есть история, которая тянется от жизней наших умерших предков, воплощаясь, порой, в тривиальности настоящего.

Перек материалист закоренелый, весь в осязаемости и прочности окружающего. И одновременно кудесник, показывающий обычные явления со сторон, о которых не имеешь представления, и может до конца жизни не имел бы. Он легко носится между реальными и почти фантастическими жизнями, обрывая каждый рассказ на самом интригующем, творя волшебство в воображении читателя, но бросая в лицо ему же наглядную прозу жизни.
Ковры, табакерки, журналы. Гимнаст, всю жизнь живущий на трапеции. Ученый, преследующий неуловимое племя где-то в джунглях. Мужчина, вычеркивающий слова из словаря, знаменуя полное забытие когда-то существовавшей значимости. Студент, решивший однажды не выходить из своего мира-комнаты (это, кстати, отсылка к самому себе). Лестницы, помнящие слишком многое. Звон ключей того, кто никогда не вернется домой.

В круговороте жизни-преемственности-умирания вещей (и людей) новых и забытых, перестаешь чувствовать себя: размываешься меж страниц, по кусочкам составляя одну - и только для себя самого - неповторимую внутреннюю жизнь.
Это сродни небольшой горячке, истовому желанию упорядочить неупорядочиваемое, как Бартлбут, тщетно собирающий паззлы из некогда нарисованных им картин, которые все равно впоследствии канут в стирающем растворе и из ничего станут ничем.
Моя "горячка" даже получила специальный термин - жоржеперековость. Точные симптомы вам не опишу, но скажу со всей ответственностью, что, когда по прочтении какого-либо романа Жоржа вас вдруг заинтересует такой, например, образ, как вертикальность стены, значит, мы с вами друг друга понимаем.

Эта книга может быть настольной всю жизнь. Ее можно взять в спутники на необитаемый остров и не заскучать. Ее можно понимать всегда и никогда не понимать.
Отдельное спасибо хочется озвучить издательству, выпустившему эту книгу именно такой, какой она должна быть: с пометками, указателями, планом, разными шрифтами... Мне не хватило только одного: пустых листов в конце. Туда бы я записала, как употребила свою жизнь, употребляя жизнь способ употребления.

"Жизнь способ употребления" я сравнила бы с "Улиссом" Джойса. Оба произведения можно прочитать просто так, не обкладываясь справочниками и не щекоча ежесекундно гугл и собственную память. Тогда будет некая история, заключённая в не слишком обычную форму. В "Жизни способе употребления" таких историй довольно много, поэтому и жанр произведения автор определяет не как "роман", а как "романы", однако центральную историю, вокруг которой вертятся все остальные, всё же можно вычленить. Однако можно и принять вызов автора, стремясь разгадать каждую загадку, которую вы увидели. Получится ли у кого-нибудь, кто не собирается защищать диссертацию по Переку, уловить хотя бы 70% его фишек? Сильно сомневаюсь.

Я даже не буду пытаться затронуть в отзыве все пасхалки и интересности, которые автор оставляет для пытливого читателя. Экспериментатор Перек вообще любит расставлять ловушки и сам пишет об этом открытом текстом. Один из главных героев (а может и самый главный, как смотреть) занимается тем, что собирает пазлы, сделанные настоящим мастером. Это одна из самых прямых метафор в тексте. Мастер предугадывает ход мыслей будущего "собиральщика", обманывает его, завлекает, запутывает следы... Так и сам Перек. Никогда не верьте ему на слово, даже пролистывая указатель имён или вчитываясь в даты рождения и смерти кого-то там. Обманет, ещё как.

Роман не только пазл, но и лабиринт. Читать его, на самом деле, труд не слишком весёлый. Представьте, что вы входите в незнакомый дом. Что у вас есть для его исследования? Осязание, обоняние, слух и, самое главное, зрение. Вот к этим чувствам и апеллирует автор, к зрению в первую очередь. В мельчайших подробностях он описывает всё, что находится в каждой комнате "главного героя" — дома. Обычный автор дал бы только описание того, что важно для понимания героя или ситуации. Но Перек приблизил ситуацию к реальной. Мы видим всё. То есть, вообще всё. Картинки на коробочках, пятна на обоях, трещины в полу, сто двадцать различных спичечных коробков и каждый подробно описан. Важное из этой неразберихи нам придётся вычислять самим. Кроме того, автор не ленится давать и объясняющие комментарии, что да как происходит на той или иной картинке, так что постепенно вязнешь в этой матрёшке картинок всё глубже и глубже (кто там помнит "Арабский кошмар" Ирвина?)

Перек играет в великое множество игр на страницах этой книги. Можно проследить перемещения по комнатам, составить чертёж и заметить закономерность. Можно проследить связи между владельцами комнат. Можно... Да можно что угодно, потому что текст продуман до последней буквы, тщательно вычислен, едва ли не математически. О многих фишках можно прочитать в послесловии переводчика, что-то заметишь и сам. И всё-таки эта стопроцентная искусственность текста, наверное, и не даёт его полюбить. Игра? Хорошая. Постмодернистское произведение? Хорошее. Роман (романы)? Так себе.

«Вот так да!» - такими были первые слова, когда я приступала к чтению этого фолианта. «Вот так да!» - такими же были мои слова, когда я дочитала последнюю страницу. А ещё где-то на 50-й странице я произнесла меланхоличное «М-дя…», когда поняла, что сюжета не будет. И ещё не раз на протяжении романа меня одолевали разные междометия и звукоподражания. У-ф-ф… Перек. Постмодернистский постмодернизм…

Роман писался Переком с 1969 по 1978 гг. И я соглашусь, пожалуй, с фразой в аннотации к этой книге: роман-де представляет собой некий литературный итог всего 20 века.
Нет, конечно, мы видали виды, не то ещё читывали, но эксперимент Перека носит глобальный масштаб. Начнём с того, что жанр своего произведения Перек определили так: романы. Очень странное заявление, ставящее под сомнение вообще сам многострадальный (особенно в 20-21 вв.) жанр. Название тоже не способствует лёгкости восприятия и понимания.
Но дальше – больше. Мы читаем и понимаем, что никакого романа нет. Есть только повествование о жильцах некоего дома в Париже, чьи истории жизней, судьбы подаются нам не целиком, а порциями на протяжении всего текста. Так что где-то к концу книги мы привыкаем к этим персонажам и даже ждём дальнейшего повествования. Этакий интеллектуальный сериал-загадка. Как такового главного героя нет. А если и есть, то это не человек, а дом № 11 по улице Симон-Крюбелье. А потому повествование распадается, как плохо скреплённый пазл (ассоциация целиком и полностью навеяна романом). И здесь читателю этого странного текста предстоит непростая задача – попытаться скрепить это мозаичное полотно. А вот и требования к читателю:
- энциклопедические знания (ну или как минимум постоянное обращение к словарям, справочникам и пр.);
- терпение;
- начитанность;
- смекалка и пр.

Так что, трезво оценив свои возможности, приступаем к чтению. И в зависимости от наличия всех вышеперечисленных составляющих, мы поймём эту книгу Перека по-разному (если поймём вообще).

«Жизнь способ употребления» - это совершенный постмодернистский роман. Умный, расчётливый, точный, как машина. Не случайно композиционную роль здесь выполняют шахматы, словари, пазлы, геометрические фигуры, таблицы, схемы, даты. Центральная роль, конечно, отведена пазлам. Судя по всему, роман стоит понять исходя именно из этого образа: разрезанного на мельчайшие кусочки полотна действительности. Что делает Перек? Он тоже будто рассекает действительность, а потом предлагает эти элементы нам. Каждый из этих элементов – это отдельные истории и судьбы (подчас очень любопытные). Однако Перек, абсолютно спокойно, как истинный постмодернист, заимствует уже знаменитые литературные сюжеты, например, из Кафки почти дословно пересказывает кусок об акробате на трапеции). Смысл всего этого в том, чтобы показать, как создаётся любой текст, как сюжет складывается из историй отдельных людей. И в этом смысле это произведение, конечно же, не роман, а романы. Великое собрание заготовок для великих текстов или великие цитаты уже текстов созданных.

Скрупулёзность, с какой автор описывает интерьеры, пространства, предметы, просто поражает. В этом проявляется какое-то маниакальное желание запечатлеть мгновения (все описания в настоящем времени), зафиксировать саму жизнь, обнародовать жизнь предметов. И это уже не совсем декорация. Порой вещь – это цель всей главы, наивысшая идея.
Этот роман – великий и странный эксперимент. Он призван наглядно показать, что можно сделать со своей жизнью и что жизнь делает с каждым из нас. Создать пазл, нарисовав предварительно картинку для него, собрать, а потом уничтожить. Великая метафора???
Это было странное и непростое чтение.

Еще обучаясь в начальной школе, в одном из учебников я встретил картинку, где был изображен в разрезе многоквартирный дом со всеми квартирами, их обстановкой и жильцами. Помню, я любил рассматривать эту иллюстрацию, представлять себе жизнь этого дома. Много позже, на первых курсах университета я снимал квартиру в типовой панельной пятиэтажке. Во дворе была лавочка, пустующая вечерами. Я занимал ее и долго наблюдал за освещенными окнами, видел я только шторы, люстры и иногда неясные силуэты, но воображением достраивал все остальное. Мне казалась интересной мысль, что за каждым окном прячется человек со своей уникальной историей жизни.
Похоже, Жоржа Перека тоже посещали такие мысли, в результате появилась на свет идеальная книга о доме. Почему идеальная? Книга объемная, но состоит из коротеньких глав-зарисовок. Эти кусочки очень разные – тут и описание, и размышление, и детектив, и бухгалтерская книга, и каталог мебели и много чего еще. Описаны сотни (а упоминается не меньше тысячи) людей самого разного достатка и положения в обществе. У каждого своя личная жизнь, работа, свои интересы и привычки. Еще в книге называются и описываются тысячи самых разнообразных предметов. Это может порадовать не только тех, кто считает, что «вещи приятней, в них нет ни зла, ни добра», но и для читателя, желающего рассмотреть эпоху в деталях. Что как ни обстановка квартир самых разных жильцов может лучше рассказать, как менялись представления людей об удобстве, красоте, как двигался прогресс, а вместе с этим менялась и жизнь в целом?
Книга настолько насыщена формой и содержанием, что при всем желании вряд ли получится все охватить при первом прочтении. Лично я уверен, что многое упустил. Но очень рад, что данный автор появился в моей жизни.

Боюсь, что своим подробным отзывом о стиле книги могу испортить кому-то из потенциальных читателей остроту и пряность ощущений. Но и молчать не получается, извините.
Как сказал в послесловии к этой книге переводчик (кстати, великолепный!), литература — это ремесло, а не то, что создается по вдохновению. «Жизнь» получилась жестким, педантичным, огромного объема трудом. Трудищем, я бы сказала. Причем это занятие было в заметное удовольствие автору (девять лет писал!)
Перек (хитрец!) выглядывает из своей же книги как знаток слова, мастер головоломок и виртуозный манипулятор сознанием читателя. Так и просится аналогия (любимая мной кухонная): вот, например, талантливый и дипломированный шеф-повар, а вот юный поваренок-подмастерье. Что их отличает? Практическое знание рецептур шефом — в первую очередь. У него все четко, а не так, как в примитивной кухне: че-нить покидаю в кастрюлю, то ли выйдет, то ли нет. У Перека (почитаю его за талантливого литературного шеф-повара) в кастрюльке — никак не «че-нить». Все очень продумано, все построено, как тот самый дом, о котором он пишет. Все, что выглядит тяп-ляп или относится к «типикал»-литературе, Переку претит явно и, конечно, им игнорируется.
Самое забавно-парадоксальное — что поначалу именно «маниакальная» (любимое слово Перека) точность, скрупулезность, взвешенность информации создает ощущение полнейшего хаоса книги, ее жуткой и совершенно беспричинной лоскутности. Но нет вам, не дождетесь, хаоса там нет и не было.
К 16-й главе я поняла, что автор главных героев не назовет (они есть?), а кого уже назвал, те не главные, и многих он еще долго и ловко будет прятать за спинами и фасадами. И что он блистательно блефует. Водит то за руку, то за нос. На 24-й главе решила заглянуть в послесловие переводчика (который, повторюсь, великолепен!) — и нашла подтверждение всем своим «техническим» догадкам. Но переводчик, хоть и написал, ЧТО ИМЕННО Жорж Перек вытворяет в своей книге, все же утаил, КАК ИМЕННО автор это делает.
А приемчики авторские — ммм, загляденье с объеденьем.
Только самому грандиозному литературному экспериментатору придет в голову мысль выдавать обычные описания технического обустройства сцены (места действия) и расстановку актеров — что так характерно для жанра драматургии — за основной текст романа.
Только чудовищно внимательному аналитику удастся всю книгу посвятить не людям, а их картонным фигуркам. Я серьезно. В тексте — никаких чувств. Ни одного. Вот это всем экспериментам эксперимент! Может ли быть художественная литература с сознательно исключенными из нее человеческими чувствами? От этого складывается ощущение, которое лучше всего передается словами популярной когда-то песни: «Какая, в сущности, смешная вышла жизнь...»
Взамен чувств — гипертрофированный предметный мир, буквально в пугающих подробностях. И множество невероятных историй, в которых те самые суррогатные люди предстают как поставщики странностей и жуткостей, и где все имена нанизаны, как бусины, на вечные законы скоропреходящей жизни. Даже подумалось грешным делом, а уж не работал ли на Перека целый кабинет архивариусов, роющихся в старых подшивках газет в поисках житейских историй, и целая команда энциклопедистов, собирающих для него информацию о самых редких областях человеческой деятельности. Я много, очень много нового узнала из этой книги-подборки!
И только харизматичному смельчаку удастся в равные по размеру близлежащие абзацы закладывать события и длиной в минуту, и длиной в жизнь. Ничего-то Перек не боится. Как будто на аккордеоне играет: растянет меха — тянется фотография комнаты. Сожмет — складывается 70-летняя биография какого-то человека (меха движутся в равном ритме, заметьте!). А кстати, какого именно человека биография сейчас возникает — это особый разговор. Поначалу какого-то никакого. А потом он вернется и станет «кем-то». Потом обретет плоть и кровь. Потом сыграет роль. Или в обратном порядке. А потом станет некрологом или портретом маслом. А может, акварелью. Или заметкой в газете. Или слухом. Да и то не всегда. И вообще все это не обязательно — если задуманный Переком шахматный конь так не ходит, то и тот человек окажется не здесь, а там, куда должен шагнуть конь. Или куда должны лечь костяшки домино. Или где должны сложиться части пазла (а окажется, что это на самом деле строки верлибра или акростиха). Правила всевозможных наук и систематизаций в этой книге сочетаются, пересекаются и соблюдаются самым строжайшим образом. Все по загадочному, но железному плану. А ну-ка пораскинь мозгами, разберись в догадках, сосредоточься, открой глаза и — чего уж мелочиться — взлети! Чтобы увидеть весь гротеск жизни сверху, «по-перековски». Вот вам и культовая французская книга «ах». С великолепным — не устану повторять — переводом.
Кому-то книга покажется скукой и бредом, факт. Есть читатели, которым надо, чтобы все было быстро, типично, по привычному бытовому порядку, — им точно не понравится эксперимент Перека. А всем остальным — пойдет.
И еще скажу. У меня было смутное чувство, что этот роман — как будто некое бумажное преддверие интернета с его колоссальной системой гиперссылок. И это — в конце 60-х и в 70-е годы ХХ века?! Так и хочется воскликнуть: «Да вы, мсье Перек, знали!»

Эксперименты в литературе - это, конечно, интересно, но всегда на любителя. Я таким любителем не оказалась. Идея, в принципе, интересная - собрать пазл из жизней множества людей, так или иначе связанных друг с другом. Перед нами один дом, в котором живут или жили эти люди, а может быть просто когда-то заходили или еще с ним как-то связаны. Перед нами множество романов в одном- и грустные, и веселые, и пошловатые, и скучно-бытовые, и даже немного фантастические. Перед нами жизнь, представленная в таком количестве малозначительных подробностях, что в читатель в моем лице в них ежесекундно тонул, изредка выныривая на поверхности интересной истории.

Истории Перек собрал действительно неожиданные и самобытные. В самом центре у нас Бартлбут, богатей, решивший потратить свою жизнь, не обремененную необходимостью работать на то, чтобы за 10 лет облучиться акварели, за 20 лет объездить 400 гавань и нарисовать 400 пейзажей и еще за 20 лет собрать пазлы из этих картин, которые затем уничтожить в том же самом месте, где они и были нарисованы. Какая же бессмысленная и бесполезная жизнь! Каждому, наверное, свойственно желание оставить что-то после себя, которого напрочь лишен Бартлбут. Это удивляло меня на протяжении всего чтения, как и некоторые другие связанные истории. Все вместе казалось фантасмагорией - попробуй найти в одном доме, пусть и растянув во времени, столько неординарных личностей.

Читая, я не пыталась сложить пазл из этих историй, а ведь можно было. Эту книгу можно читать от корки до корки, можно со словарем и гуглом, можно по отдельным квартирам и комнатам, то есть по отдельным историям его жителей. Любопытно, правда? Каждый раз как читаешь, можешь получить совсем иное произведение. Я также не стала играть с автором в загадки и ответы. Может быть, иначе мне бы больше понравилась эта книга.

Сложно сказать могла бы мне понравится эта книга или нет, но вот что меня раздражало на протяжении всего чтения - так это мозгодробительные подробности, встречающиеся на каждом углу, как, например, если бы кто-то решив сейчас написать про меня роман начал с описания всех тех мелких вещичек, что лежат сейчас на моем рабочем столе - от телефона и до скрепки. При чтении у меня перед глазами встают картины читаемого, заслоняя собой текст, а вот такие эксперименты автора разбивают начавшую нарождаться картинку вдребезги раз за разом, чего моя психика просто не выдерживает.

Вывод: эксперименты - это интересно, но к ним нужно быть готовым или же не читать их вовсе.

Эта книга читалась долго, а когда наконец начала утомлять, неожиданно закончилась) Неожиданно, потому что в общем это могло длиться и длиться - не имеющий основного сюжета рассказ о доме. В этом доме много этажей, множество комнат и в каждой комнате кто-то живет, кто-то жил до них или приходится чьим-то родственником. Автор методично перебирает комнату за комнатой, из каждой квартиры по одной комнате в ведомом только ему порядке и рассказывает какой-то кусок из жизни её обитателей. Постепенно, из разбросанных по всей книге кусочков складываются общие картины жизни жильцов - собранные наконец вместе , они неизменно оказываются занимательными. Каждая история жизни чем-то интересна. Здесь и грандиозные, но нелепые проекты; надежды, заканчивающиеся провалами, или неожиданные чудесные сюрпризы, вытаскивающие потерявших надежду из нищеты; многочисленные путешествия, часто на Восток; счастливые и не очень браки, странные связи, многочисленные увлечения. Здесь нет описания характеров, даже внешность героев представлена неявно, мы просто наблюдаем за их жизненными перипетиями.
И самое главное, здесь главнее даже людей - вещи, вещи, вещи... Их здесь тьма и тьма, и как раз о них - подробно и с любовью. Многочисленные списки и перечни, предметы искусства и кухонная утварь, предметы туалета и разнообразные меню, картины, гравюры, программки... Комнаты, лестницы, подвалы и там вещи, вещи. Даже картина на стене или открытая на картинке книга, или даже случайная рекламка открывается перед нами, как 3d картина и там все те же вещи. Все со своей историей, стилем, происхождением.
Кого-то может быть это и оттолкнуло от книги - бесконечные перечисления вещей. Но меня наоборот странно завораживало, вгоняло в некую умиротворенную медитацию. И хочется перечитать, но теперь уже вместе с гуглом, словарями, альбомами, чтоб не только прочитать, но увидеть, прочувствовать историю вещей, понять какие-то скрытые смыслы, бесконечные слои этой книги.
Она похожа на лабиринт, на какой-то бесконечный квест, где в каждой локации-комнате множество предметов, которые - все - обязательно что-то значат. Но больше всего она похожа на паззл. Огромный, многомерный паззл-дом, собираемый из множества паззлов-комнат, которые в свою очередь состоят из множества ещё более мелких частей. Подобно тем паззлам, которым большую часть жизни посвятил загадочный Бартлбут - его странный эксцентричный проект то тут, то там вплетается в общую картину и оказывается практически красной нитью, каким-то важным ключом к общей загадке книги.
В общем, о чем это - рассказать сложно. Как и навязать эту книгу для прочтения всем. Наверное с ней надо совпасть. Или обнаружить в себе странный вирус вещизма) Я, похоже, заразилась)) И хочется теперь найти какое-то свободное от всего время, когда можно будет эту книгу перечитать более вдумчиво и может быть что-то в ней разгадать.

«Жизнь: способ употребления» — один из ярчайших текстов XX века, трусливо проигнорированный отечественным литературоведением, как и большинство новаторских работ западного мира. Пока современные русские щелкопёры тщетно доказывают, что способны потягаться в писательском мастерстве с наскальными рисунками, прогрессивные авторы американских и европейских школ выстраивают вот такие махины — энциклопедические романы с босховской детализацией.

Автор, Жорж Перек, похожий то ли на бородатого Фроддо с опциональным котом наперевес, то ли на Семёныча из «Убойной силы», состоял в группе УЛИПО — писателей, достаточно талантливых, чтобы отличаться от советских футуристов, умевших лишь складывать пропаганду из навоза. Французские экспериментаторы внедряли в изящную словесность математические принципы, находя в ограничениях стимул их обойти, используя творческую смекалку. Создатель произведения «Жизнь: способ употребления» прославился дивными опытами, например — липограммическое «Исчезание», где отсутствовала самая употребительная в окрестностях Эйфелевой башни буква «е», а не «эррр», как могло подуматься.

Писатель называл этот роман — романами, намекая на насыщенность тем и сюжетов, хотя это сборник коротких историй, кои лучше охарактеризовать как «рассказы» или «новеллы», — ибо их крохотность, уединённая сюжетная линия и фокус на конкретном персонаже противоречат желанию Перека.

Идею произведения отлично иллюстрируют два образа: пазл и дом со снятым фасадом, где видно все помещения сразу. Время — на паузе, и читатель волен рассмотреть каждую комнату с предметами и людьми в ней. Здесь нет действия — лишь статическая картинка со скрупулёзно описываемыми предметами и деталями. И если Перек и подхватил шозизм от Роба-Грийе, то явно приобрёл более обострённую форму: цвет обоев, материалы одежды, биографии диванов, перепись посуды, шныряние по кладовым, ковыряние в чужих тарелках — любые радости КГБ-шника автору не чужды, а случись бытовому летописцу наткнуться на фото, обложку или гравюру — пиши пропало: последует тщательный отчёт об изображении, композиции, тонкостях, оттенках и т.д. Войдя в кураж, щедрый на описания француз переключится на предысторию героя — в хорошем случае, — или предмета — в нехорошем. Впрочем, углубление — эффект, уступающий по частотности более популярному приёму, — перечислению. Списков в книге с лихвой, причём словарный запас невероятен: жардиньерка, фумарола, ефод, эвридика, имярек, несессер. На страницах не встретить просто «трещину на картине», тут — кракелюр кракелюром погоняет.

Автор любит вставлять меж абзацев какую-нибудь формулу, логотип, чертёж и прочие, несвойственные заурядной прозе выкрутасы. Такой подход не обогащает текст, но зато сильно разрежает, создавая контрастные графические островки среди информационной гущи.

Перек отлично владеет словом. Он без труда сочиняет двадцатиэтажные предложения и играючи переключается на лаконичное повествование. Жонглирование слогом совмещается с перебором литературных направлений: пьеса, письма, детектив, археологическая авантюра, ирреальный ужастик — и чаще всего получается блестяще. Пересказывая жизни застывших героев, автор не прочь нырнуть в историю, написанную лягушатником-подростком, и на этом двойном уровне вымысла утвердить сильный рассказ — украшение подразумеваемой беллетристической ниши.

Сюжетных линий много. Все они связаны с жильцами дома — как нынешними, так и бывшими, разных профессий, возрастов, судеб. Центральный герой — богатей, возжелавший научиться акварельной живописи, написать во всех концах света морские пейзажи с натуры, разрезать их на пазлы и собрать в старости. Это упрощёно. В книге — сложнее и запутанней. Жизнь протагониста связана с его соседями и помощниками, а те — с другими знакомыми и прочими круасанами, что создаёт единое художественное полотно, где далеко не каждая цепочка значима для фабулы, но такова иллюзия реализма.

Перек удивительно достоверно описывает непредсказуемость, нелогичность и несистемность бытия, оставаясь в рамках собственной математической системы, ведь каждую деталь интерьера, историю и даже порядок повествования он выбрал по формулам. Например, помещения идут в последовательности ходов шахматного коня, стремящегося заполнить доску. Правда, клеток больше чем 64.

Кстати, пока бездарная каналья Кортасар хвастал, якобы сочинил роман, который можно читать в любом порядке («62. Модель для сборки»), что в итоге не удаётся, Перек, ничего не утверждая, действительно написал книгу, допускающую произвольное путешествие по главам.

Радует немалое, но и не чрезмерное количество отсылок. В частности, упоминаются оба деда из первой главы «Лолиты».

В русском издании «Жизнь: способ употребления» выглядит монументально. Но размер книги иллюзорен: огромный шрифт, вставки схем и логотипов, главы с новой страницы и циклопической длины приложение, составляющее 1/6 от толщины издания. То, что мнилось сопоставимым по размаху с «Улиссом» и «Радугой тяготения» оказывается намного скромнее: по доброй французской традиции делает реверанс объёму «Трёх мушкетёров».

Справочник в приложении бесполезен. У него нет художественной задачи — как, для сравнения, в «Бледном огне», где статьи не только дополняли роман, но ещё и позволяли по-новому интерпретировать сюжет.

Картинка с домом, признавая помочь понять расположение комнат, довольно слабо соответствует содержанию романа и чаще мешает.

«Жизнь: способ употребления» — это потрясающий в своей очевидности и неповторимости эксперимент, описывающий свыше 80 лет, хотя повествует о застывшем мгновении, и 400 персонажей, прямо или косвенно относящихся к дому, самому близкому и родному для каждого символу, способному служить иллюстрацией как отдельно взятой души, так и целой Вселенной. Щепетильность, эрудированность, талант — присущие Жоржу Переку качества, позволившие написать грандиозный труд, блестяще синтезирующий математику и литературу. Произведение научно, художественно и очень реалистично. Оно достойно занять уникальную нишу в истории прозы и сжигает любые мосты, обрекая последователей на звание жалких подражателей и эксплуататоров чужих идей. Работа заслуживает внимания, хотя не производит столь же могучего впечатления, как романы Джойса или Пруста.

Источник

Жизнь способ употребления.
Жизнь, способ, употребления.
Жизнь-способ, употребления.
Жизнь - способ употребления.
Жизнь: способ употребления.
Способ употребления - жизнь.
Литература - способ употребления жизни или мастер и Маргарита из квартиры на восьмом этаже справа дома 11 по улице Симон-Крюбелье, квартал Плен Монсо 17-го округа города Парижа и множество других "романов". (Взято в кавычки, потому что это только зародыши. На мой взгляд значимость большинства из этих центров кристаллизации, также как и способ их подачи, не позволяют дотянуть до масштаба романа.)
А также: а вам "слабо" собрать пазл, изготовленный Жоржем Переком? Или по крайне мере довести его до состояния, "когда черная дыра, ожидающая последнюю не вставленную деталь, вырисовывает почти идеальные очертания буквы Х", хотя на самом деле эта деталь "имеет уже давно предполагаемую форму буквы W"?
Лично я - пасс и ещё раз - пасс, но как увлекает.

Сколько можно потерять, выбирая легкие ответы, требуя "сделать лицо попроще", барахтаясь в водах мелких книг. Удовольствие, наслаждение, обдумывание живут на территории куда более широкой. Одним книги-загадки даются легче, другим тяжелее. Одни видят поверхность, другие - наслоения под ней, третьи вообще не разделяют и воспринимают всю глубину вот такой неделимой.

Мне не хватает ни багажа знаний, ни остроты ума, ни попросту образования, чтобы изучать Перека под микроскопом, расслаивать его, препарировать его, но, имея все это лишь в перспективе, я могу наслаждаться уже самим процессом чтения - побеждать время, что на "Жизнь" ушло (почти месяц), побеждать главы (и сожалеть об их конце), побеждать язык, который приводил поначалу в отчаяние (я не знаю половины терминов из перековских перечислений и на русском), побеждать эти комнаты, эти семьи и эти измерения, в которых каждая раскрывается. В конце концов, это ведь благодарный процесс - даже если стать умнее по прочтении не выйдет, можно столько пережить - не верю, что кто-то не погружался в романы комнат дома на улице Симон-Крюбеллье, - и насладиться виражами, как Гарри Поттер на летящем гиппогрифе: сам летать не умеешь, конечно, но прокатиться удалось. А еще, а еще столько всего оттуда видно, что хочешь не хочешь, дурак не дурак, а что-то знакомое заблестит где-то в отдалении - история, география, спорт, искусство, все.

Для тех, кто не запомнил напрочь кусочков паззла, и только впитал в себя все целиком, конец книги просто шокирует наличием хронологии событий и индексом историй. И вроде не паззл. И вроде просто. И чем же стала бы "Жизнь способ употребления", будь все просто? Пафосной многостраничной историей мужика с косичкой в азиатской стране, видимо. Брр.