Рецензии на книгу «Муки и радости. Роман о Микеланджело» Ирвинг Стоун
Тут сразу надо признаться, что Ирвинга Стоуна я не жаловала. Неоднократные попытки осилить его жизнеописание Ван Гога «Жажда жизни» закончились безоговорочной победой монументальной биографии. Самое же парадоксальное в том, что налёт поэтической условности, идеализированная трактовка творческой личности, которые в «Жажде» я считала недостатками, в «Муках и радостях» как по щучьему веленью превратились в достоинства. Почему «одержимого Винсента» нельзя идеализировать, а Буонарроти, не меньшего одержимца, если верить злопыхателям – убийцу – можно? Неужели оттого, что Ван Гог - почти современник, а Микеланджело на таком расстоянии от нас, что видно только великое? Или же те, кого учебники называют титанами Возрождения – действительно титаны? Небожители? Сверхчеловеки?
Не сочтите за дешёвое ницшеанство, но склоняюсь ко второму. С шестилетнего возраста. С «Оплакивания Христа» - не в Ватикане, естественно, а на цветном развороте журнала «Огонёк». Мы с братом не очень-то знали, кто такой Христос и почему его оплакивают, но чутьём угадывали: происходит нечто чрезвычайно важное, чрезвычайно скорбное и – тот, кто это изобразил, сам видел это.
Давид: Война, Воин и Свидетель.
Умирающий раб: Смерть, Умирающий и Свидетель.
Моисей: Пророчество, Пророк и Свидетель.
О неистовый флорентинец, не был ли ты свидетель и Страшному Суду?
Надо думать, что так, ибо бестрепетной рукой поместил ты своего хулителя в преисподнюю, в вечные объятия шипящей змеи, и сам наместник Милосерднейшего Бога на земле отказал хулителю в спасении: «Убрать из ада? - изумленно посмотрел папа на церемониймейстера: – Если бы он поместил тебя в чистилище, я приложил бы все старания, чтобы тебя вызволить оттуда. Но ты прекрасно знаешь, что из ада исхода нет».
Наверное, в ту эпоху они все были сверхсущества: от Лоренцо Медичи Великолепного до мачехи Микеланджело, кроткой и несравненной Лукреции, которая только и умела, что стряпать, зато стряпала - гениально. От Юлия II до каменотёса Бэппе, который сомнение выражал чесанием затылка, а согласие - чесанием задницы, зато мрамор тесал безукоризненно. Какая разница, где быть гением: на кухне, в каменоломне, на троне, в мастерской? "Муки и радости" сосредоточены на том, как что-либо делается, безразлично что: готовится кулебяка и выбирается натурщик, приручается сердитый дикобраз и разрабатывается боевая тактика, слагаются поэмы или вскрывается труп. Красота и осмысленность присутствуют в каждом из названных занятий, в любой вещи, которая делается мастерски. Мастер творит, и тем самым подобен Богу.
Они совершенно не стеснялись быть богоподобными, те мастера и мастерицы. Они ненавидели, как злобные бесы, а прощали, как кроткие ангелы. Они легко поступались самым дорогим и крепко держались за самое пустячное. Они боготворили земное бытие и являли святых обнажёнными и прекрасными, как Венеру и Аполлона. Они верили, что красота духа и красота плоти - одна и та же красота. А когда приходил срок умирать, без ропота отдавали душу - Творцу, тело - земле, имущество - родственникам. Завещание девяностолетнего Буонарроти окажется именно таким коротким.
Но до завещания ещё далеко, что вы. Художник на пороге самого занудного и противного душе задания, которое он когда-либо получал. Его святейшеству приспичило, чтобы Микеланджело расписал свод самого неуклюжего и безобразного, самого дурного по конструкции, самого забытого Господом архитектурного сооружения во всей Италии.
Угадайте, какого?
Сикстинской капеллы.
Правильно о другом правильно неправильно
Третий роман в моей жизни под авторством Ирвинга Стоуна. "Муки и радости" о Микеланджело Буонарроти - зрелый литературный труд, являющий миру автора во всей его красе, солидным историком, культурологом, в меньшей степени - биографом. И дело даже не в том, что 15-16 век (время жизни Микеланджело) гораздо более отстает по времени от нас нынешних, - литературные образы гораздо более связаны с отношением Ирвинга Стоуна к герою своего романа, его пониманием сущности данного человека и его желанием выразить это в произведении. Самым биографичным в итоге является "Моряк в седле" о Джеке Лондоне. Сухой текст, довольно прозаичное восприятие и, хотя Джек Лондон сам в должной мере потрудился над собственной историей, создавая романтические галлюцинации, "Моряк в седле" наиболее точен, непредвзят и скорее всего лучше отражает реалии. В виде биографии Джека Лондона труд только выиграл, но на художественное произведение похож мало.
И вот, перед нами творение уже состоявшегося литератора, роман полноценный во всех смыслах, "Муки и радости" ("Жажду жизни" о ван Гоге можно поместить где-то между описанными выше крайностями, если уместно их так обзывать). Без всякого сомнения образ Микеланджело был наименее близок самому Ирвингу Стоуну, он его слишком романтизировал, дал гораздо более расплывчатый материал, но мировая литература от этого только выиграла. Некоторые описания событий настолько удачно обыграны самим автором, что впору хлопать в ладоши. Подобный взгляд на жизнь Буонарроти лично мне видится довольно притягательным, но все это больше определяет не героя, а зрителя, которым кроме меня является и сам Ирвинг Стоун.
По Стоуну, Микки был сначала ребенком, обласканным флорентийской аристократией, довольно капризным ребенком, если честно, затем стал большим ребенком и остался им навсегда. Если добавить сюда еще и толику объективности, то следует заметить, что подобное вИдение преобладает у людей с практическим подходом к жизни. Эта сторона превалировала в повествовании всегда, хотя, ближе к концу, автор заволновался и принялся лепить цитаты из Библии. От жизненных реалий мы никогда и никуда не денемся, но вне всяких сомнений - такой субъект как Микеланджело жил в своем, особенном, эмоционально перенасыщенном мире, выставляя в виде верхушки айсберга правильные его черты. Не очень верится, что материальный мир настолько его занимал, он очень занимает меня, занимал Ирвинга Стуна, но не Микки. Мы же чудесным образом видим, что на нем всю жизнь все ездили. Вряд ли какой-нибудь ослик, не являясь мазохистом, когда либо видел у себя на горбу телегу. Мысли, эмоции Микеланджело, что, безусловно, являлось основополагающим в его творчестве - жизни, так и останутся в тайниках, ибо показать их Ирвинг Стоун не смог ввиду собственных природных склонностей. Некоторые обиды и терзания Микки кое-где просматриваются краешком глаза. Например, увлекшийся собственными теориями Микеланджело не может понять - за что на него затаил обиду очередной папа римский. Живые люди вообще не являлись его специальностью, он гораздо более удачно общался с мраморными.
Показать весь комплекс переживаний взрослого ребенка теоретически было бы возможно, но от этого пострадал бы образ( и для этого был бы необходим другой автор).
Роман бы сделался нечитаемым, а изначально - неписаемым, ибо это все не то, на чем когда-либо делал акцент Ирвинг Стоун. Автор без сомнения любит своего Микки, пишут биографии, как правило, о любимых людях, но любит даже больше, чем Джека Лондона или ван Гога, ибо гораздо менее его понимает. Так, наверное, и стоит писать о друзьях, близких и любимых - превозносить их достоинства, прощать недостатки, нелицеприятно отзываться о конкурентах ( например, о Леонардо да Винчи или Рафаэле). Сие по-человечески очень верно, но в формате исторической правильности делает биографию менее значимой. Иными словами, перед нами ода субъективности, посвященная Микеланджело Буонарроти, в гораздо более тяжелой форме, чем другие произведения Ирвинга Стоуна. Больше сказка, чем быль. Таким образом, рассматривать Микеланджело через призму повседневности интересно, но неправильно. По старой доброй традиции в романе 95 процентов населения показаны абсолютными уродами, а остальные 5 (во главе, естественно, с Микки) по по определению дАртаньяны.
В тексте встречаются юмористические обороты типа: "...сам он поел очень немного форели, жареного каплуна и сладкого риса, сваренного в миндальном молоке". Бедный голодающий творец! Или вот - "Микки послал эту скромную сумму домой, но большую часть оставил при себе". Скупая мужская слеза сбегает по ладоням, ибо тогда уже Микеланджело сочувствовал голодающим африканцам по Интернету.
p.s. Подчеркиваю, что постскриптум никак не связан с романом "Муки и радости" вообще и Микеланджело в частности. Мне подумалось, что давно уже пора увековечить скульптурно золотыми монументальными буквами самое известное слово из трех букв состоящее, ибо оно самое популярное в творческом самовыражении (пусть и в назаборно-настенном, ну и что), да и вообще - в искусстве.
p.p.s. Осталось прочитать о Фрейде, заранее придав лицу скептическое выражение.
Есть такие книги, которые спасают. От хандры, от сплина, от черной полосы, от дурацких мыслей. Которые привносят какой-то смысл в мерзкую реальность, или если не смысл, то хотя бы капельку меда в этот гребаный дегтярный мир. В тяжелые времена я всегда открываю такую книгу и спасаюсь. И "Муки и радости" точно из этих самых. Я покорена, я влюблена, я буду ее настырно рекомендовать всем и каждому.
Не могу не сравнить с книгой Стоуна недавно прочитанную биографию Леонардо Да Винчи Мережковского. Одно место, одно время, разные люди. И авторы пошли абсолютно разными путями. Стоун ставит Микеланджело в центр и ни разу не смещает фокуса, гениальный скульптор остается в каждом кадре, на каждой странице, всегда близок, тогда как Мережковский играет ракурсами, то приближая Да Винчи к читателю, то удаляя от него, иногда помещая персонаж живописца совсем уж на периферию. Не могу оценить, какой прием сработал лучше, каждая манера хороша по-своему, но массовому читателю безусловно Стоун окажется ближе, как он оказался ближе и мне. Стоун не заморачивается на философские подтексты и не слишком-то рассматривает религиозные особенности, он ведет нас по прямой, ведет, возможно, не слишком глубокий рассказ о жизни гения, зато не упускает ни одной детали, ни одного события, каждая мелочь ложится в текст. Подобно скульптору, автор по штришку вытесывает статую Микеланджело, наделяя ее различными достоинствами и недостатками. И надо сказать, грубый, строптивый, завистливый... нежный Микеланджело Стоуна мне во сто крат ближе и милее воздушного, потустороннего, печального... равнодушного аристократа Леонардо Мережковского.
Да, Микеланджело был груб. Не церемонился с врагами, не боялся противоречить Папам, всегда резал правду-матку, всю как есть, даже друзьям. За то его и уважали, и проклинали, и ненавидели. Чуть что - Микелаенджело крайний. Он был строптив и при этом чрезвычайно горд, обидчив, он не терпел пренебрежения собой. Но знаете, это так по-человечески. И, думается мне, он имел право на ненависть. Он всего лишь хотел заниматься любимым делом, к которому испытывал настоящую страсть, но политика, политики, войны, солдаты разрушали или намеревались разрушить все его замыслы. Как не возненавидеть причины бедствий?
Да, еще он был завистлив к чужим успехам, к талантливым людям - Рафаэлю, Сандро Боттичелли, и особенно - к тому же Леонардо. Микеланджело против Леонардо, земное против небесного, плоть против духа, страсть против расчета. Если Микеланджело воплотил в себе все земное, мирское, страстное, телесное, человеческое, то Леонардо избрал себе путь небесного, отрешенного, возможно, даже равнодушного, божественного. Два гения, едва друг друга терпящие. И, как правило, всегда роль злодея выпадает Буонарротти. Но мне, как и Стоуну, не терпится его оправдать. Почему он завидовал - да просто потому что мог. Мог дотянуться до такого же гения, ха, да даже и переплюнуть. Ведь это-таки важно - чтобы тебя ценили и ценили по достоинству. Мы вот живем и не завидуем (им, и это важное уточнение) - просто потому что это бесполезно, мы можем только восхищаться, а он - мог творить. Такая зависть может быть разрушительной, но у Микеланджело она была созидающей, он толкала его на поистине невероятные подвиги. В одиночку расписать ненавистную Сикстинскую капеллу, сначала плафон, потом стену. Один. Все здание. За четыре года. Только вдуматься - и глаза лезут на лоб. При том, что первоначально он и расписывать-то ее не хотел. Не его ремесло.
Мрамор и камень. Вот мир скульптора, а Микеланджело в первую очередь считал себя именно скульптором. Он чувствовал камень руками, он видел мрамор глазами, он ощущал мрамор всем собой. Мрамор и камень - это истинная любовь, недаром его возлюбленная - Кларисса - напоминала ему статую. И то, что Буонарротти делал с мрамором, очень похоже на акт любви. Да что там "похоже", это он и был... Что он видел внутри грубой колонны мрамора? Моисея? Мадонну с младенцем? Иисуса? А может, любовь? А может, жизнь?
Микеланджело жил от заказа к заказу, от скульптуры к скульптуре и, Стоун четко уловил это, разложив книгу на соответствующие главы. В "Муках и радости" немало и от производственного романа - живопись, скульптура, архитектура... штукатурка, скарпели, кисти, чертежи, все обрисовано, и обрисовано подробно, и, возможно, кто-то может заскучать, но как можно скучать, когда речь идет о просто монструозном уровне гения? Только учиться, восхищаться и... любить. Есть в книге один маленький минус, но мне даже не хочется его подробно разворачивать. Стоун немного переборщил с репликами персонажей, периодически диалоги начинают звучать нарочито, как в журнале "Лиза". Но это настолько малозначимо, и вообще, фу мне, надо было просто не заметить, просто пройти мимо. Потому что книгу однозначно в любимые. Перечитывать. Наслаждаться.
Грандиозная книга! Великая по объёму, по масштабам труда, вложенного в неё Ирвингом Стоуном, по количеству ярких исторических личностей мелькающих на страницах, потому, что посвящена гению, великому скульптору, живописцу, архитектору и поэту эпохи возрождения - Микеланджело Буонарроти, его жизненному и творческому пути, его взлётам и падениям, мукам и радостям.
Для меня это вторая книга Ирвинга Стоуна. И снова любовь, восторги и читательский экстаз. Здесь нет того надрыва и трепета, как в "Жажде жизни", но есть невероятная сила, атмосферность, эмоциональность и эффект полного погружения.
По-началу чтение шло довольно тяжело из-за обилия производственных подробностей и множества имён, к которым нужно было привыкнуть. Но преодолев нелёгкое начало я вчиталась и уже не могла оторваться. Восемь дней я жила в Италии времён Микеланджело, радовалась и страдала вместе с этим гениальным человеком.
Читать о таких людях - словно прикасаться к чему-то бесценному, священному. Микеланджело был одним из величайших талантов и мастеров всех времён. Всё, за что брался, он делал добросовестно, с большой страстью и рвением. Даже нелюбимую работу он никогда не делал "на отвяжись", просто чтобы получилось нечто в диапозоне от нормально до хорошо. Нет, он всегда стремился к первоклассным, великолепным, непревзойдённым результатам. И ему это удавалось. Но делом его жизни, его горячей любовью, тем, что грело душу и сердце, по-настоящему воодушевляло, волновало и давало силы - была скульптура. Микеланджело любил и уважал камень, любил мрамор. Для него камень был живым и тёплым, таил в себе образы, которые он жаждал высвободить на радость себе и во славу человека. Микеланджело восхищался красотой и совершенством человеческого тела и своими работами хотел показать это окружающим, донести до них, помочь разглядеть и признать, что нагота не постыдна, а прекрасна и естественна.
Микеланджело обладал тяжёлым характером. Был гордым, смелым, нелюдимым, замкнутым и вспыльчивым. Очень трудолюбивым, настоящим трудоголиком, требовательным к себе но непритязательным в вопросах комфорта. Его характер в чём-то помогал ему, но нередко мешал и усложнял жизнь.
Многочисленные Папы Римские, сменявшие друг друга в те годы с поразительной быстротой, политическая обстановка, а так же семья - отец и братья, тоже не делали жизнь Микеланждело легче и приятнее. Новый Папа - новый срочный заказ, который отодвигает все старые заказы и договоры, а также планы и мечты самого Микеланджело на неизвестные сроки, на последнее место. Отец и братья, не способные и не желающие сами себя обеспечивать, рассчитывали лишь на Микеланджело, бессовестно тянули из него последнии гроши, выматывали нервы, вынуждали влезать в долги. Таким образом в мастере копились и множились неудовлетворённость и зардражение.
Отношения с другими художниками и скульпторами в основном были напряжёнными и сложными. За женщинами он не бегал, с ними у него тоже не радужно складывалось. Но у Микеланджело были друзья, к которым он испытывал искреннюю любовь и привязанность. Ещё одной большой его любовью был родной город - Флоренция, однако многие годы ему пришлось жить в Риме.
Микеланджело Буонарроти большую часть своей жизни прожил в нужде, тяжёлом труде на износ и добровольном одиночестве. Он был одиночкой и вечным искателем по натуре своей. Микеланджело подарил миру грандиозные и величественные произведения искусства. Он любил скульптуру, мрамор, любил свою страну, свой город. И не смотря на то, что был нелюдим, я убеждена, что он любил жизнь и людей, просто на свой лад.
По умению людей обращаться с камнем можно судить, насколько они цивилизованны.
Ох, были же люди в Возрождение! Да с одним "Давидом" можно было считать себя гением и считать свой вклад в искусство максимально совершенным. А у Микеланджело: скульптуры - Пьета, Геракл, Вакх, Давид, Моисей, Умирающий Раб, Восставший раб и ещё много замечательных произведений искусства; живопись - "Положение в гроб", Купол Сикстинской капеллы, фреска "Страшный Суд" в Сикстинской Капелле; архитектура - гробница Джулиано Медичи, гробница папы Юлия II, гробница Лоренцо Великолепного, Фасад церкви Святого Лоренцо, План собора Святого Пётра и ещё много-много; при этом он ещё, кстати, писал сонеты. Как? Как можно родиться таким талантливым? Чокнутый гений - не было ему покоя, пока голова и руки не заняты любимым делом.
Объём книги поначалу отпугивал, отодвигала её из всего списка флешмоба на потом, хотя "Жажда жизни" Ирвина Стоуна мне безумно нравилась. А тут как начала, так и не оторваться, хотя периодически у меня случались приступы той самой terribilità (яростный гнев, свойственный итальянцам и мне в особо красноречивые моменты) - я понимаю, что семья - это святое, но как Микеланджело отец заставлял обеспечивать своих уже престарелых братьев, покупать им лавки и дворцы только потому, что он единственный был при деле и неженат. Сказочное свинство требовать у брата пахать побольше, чтоб ты мог купить себе побольше роскоши. Ещё восхитило то, что даже нелюбимым делом Микеланджело занимался с таким азартом, чтобы сделать его божественно (это про купол Сикстинской капеллы). Теперь вот думаю, что пора бы уже решиться на биографию Фрейда.
Человек должен быть художником не потому, что он может им быть, а лишь потому, что он не может не быть им. Искусство – это удел тех, кто без него всю жизнь испытывал бы страдания.
Эту первую после долгого,вызванного учебой перерыва, книгу я прочитала очень недавно,каких-нибудь 20 минут назад. Книгу я уже закрыла,но... Я так и осталась в ней. Осталась в эпохе Возрождения,рядом с Микеланджело Буонаротти,с его великолепным,всегда до глубины души меня поражавшим "Оплакиванием",рядом с монументальным Давидом,ставшим символом Флоренции,этого "цветка Тосканы". И я чувствую,что не могу вернуться в XXI век. Но я все же постараюсь это сделать и расскажу всем,кто захочет меня выслушать,о своих впечатлениях от этой прекрасной книги о "муках и радостях" Микеланджело Буонаротти.
Я совсем не собиралась ее читать ведь думала,что эта книга будет нудной и перегруженной лишними деталями. Да и фигура Микеланджело никогда не казалась мне особо интересной (как и эпоха Возрождения). Словом,ситуация была такая же,как и с другой книгой Стоуна - "Жажда жизни",повествующей о жизненном и творческом пути Винсента Ван Гога (о том,как я изменила свое отношение к этой книге и к ее герою,мне уже доводилось рассказывать в соответствующей рецензии). Нет,конечно,я знала,что Микеланджело - это не только черепашка-ниндзя,но брать в руки монументальный труд Стоуна не планировала. Все изменил...нет,даже не случай,а мимолетное настроение в один из дней,когда мне захотелось почитать что-нибудь об Италии. На ЛайвЛибе отзывы о "Муках и радостях" были только положительные. Я занесла ее в хотелки,а спустя,кажется,неделю чисто случайно купила книгу на раскладках у букиниста...
И вот тут я постараюсь сложить восторженный гимн Человеку и Скульптору,Живописцу и Поэту. Имя его - Микеланджело Буонаротти. Он прожил долгую жизнь,в которой мук было гораздо больше,чем радостей. Но несмотря на это он любил жизнь во всех ее проявлениях. А еще он любил мрамор. Микеланджело служил ему,поклонялся и боготворил его. Мрамор был для него самой большой Радостью,но он же доставил прославленному скульптору и много Мук. Второй большой любовью Микеланджело был Человек. Однажды во флорентийском Соборе Микеланджело услышал проповедь доминиканского монаха Савонаролы,устами которого мрачное Средневековье говорило:"Человек подл,низок и грешен". Тогда,должно быть,он и поклялся доказать,что это не так,что это подлая и низкая ложь,что говорить так - грех против Всевышнего! И Микеланджело это доказал. Своими произведениями. Он доказал это великолепной "Пьетой",так непохожей на те,что создавались до него. Он доказал это,изваяв Давида - сильного,богоподобного юношу,в котором была обретена гармония между телом и духом. И,наконец,расписав свод Сикстинской капеллы,он поставил человека рядом с Творцом. Но прежде чем мир понял,что человек не может быть подлым и низким,ибо он - возлюбленное творение Божье,Микеланджело пришлось много пережить. Прежде чем мир понял,что искусство бессмертно,его преданному слуге,каким был Микеланджело,довелось вытерпеть много насмешек и обвинений в ереси и даже непристойности. Прежде чем мир понял,что люди искусства должны служить только ему и Богу,от Которого они получили свой дар,Микеланджело много лет был во власти и подчинении у князей церкви,всецело зависел от их прихотей и страстей. Вырваться из этой власти ему удалось только в конце творческого пути. Но даже в самые черные дни своей жизни Микеланджело Буонаротти был счастлив,потому что мог творить. Потому что мог увековечить в мраморе Человека,вдохнув в этот благородный камень всю свою безграничную к нему любовь.
То,что сделал Микеланджело Буонаротти поистине бесценно и достойно восхищения:он изменил взгляд на человека и его природу. А я хочу поблагодарить его за истинное чудо,которое зовется "Пьетой". И пусть он не может меня услышать,я еще раз повторю:"Спасибо вам,мессер Буонаротти. Спасибо..."
Caro m'è 'l sonno, e più l'esser di sasso,
mentre che 'l danno e la vergogna dura;
non veder, non sentir m'è gran ventura;
però non mi destar, deh, parla basso.**Молчи, прошу, не смей меня будить.
О, в этот век преступный и постыдный
Не жить, не чувствовать – удел завидный...
Отрадно спать, отрадней камнем быть.
Ирвинг Стоун принадлежит к числу тех писателей-биографов, которые настаивают на максимальном придерживании достоверных фактов, без всякого вплетения собственных фантазий. Он считал это непростительным и несправедливым по отношению к личности, который оставил значимый след в истории человечества. След, не надлежащий никаким интерпретациям и искажениям. Стоун допускал художественность, метафоричность, сильные авторские приемы в описаниях и тд., но никак не выдумку. Биография - это страница Истории, требующая деликатного обращения и уважительного отношения.
Приступая к описанию жизненного пути великого Микеланджело, Стоун полностью отдался процессу. Он продал свой дом в Калифорнии и перебрался в Италию, где прожил до тех пор, пока не завершил работу над книгой. Флоренция, пронизанная дыханием и духом Микеланджело, стала для Стоуна кладезью, сокровенным манускриптом, который он с благоговейным усердием расшифровывал довольно долгое время. Он посещал каменоломни Каррары, стараясь проникнуть в тайны профессии, понаблюдать за тем, как каррарец работает с камнем, кроме того, он сам взялся за резец в желании овладеть ремеслом. Это настолько полноценная и абсолютная самоотдача, что не может не вызвать искреннее восхищение и поток всяких восторженных слов! Стоун для меня один из тех профессионалов, перед творчеством которого я склоняю голову.
Роман о Микеланджело выдержан в самых впечатляющих тонах, он написан вихрем сильнейших эмоций и, в то же время, сдержанным благородным слогом.
Одна из самых неоднозначных Фигур не только своей эпохи, но и человечества в целом, предстает перед читателем настолько реалистично, насколько это возможно. Могущественный Мастер, гордый и бунтующий, несогласный и злой на все, что сковывает в человеке свободу. Он не только заявлял о подобии человека Богу, но и прекрасно отражал эту мысль в своих фигурах, созданных из мрамора - самого холодного камня, в котором скрывается могучая сила.
В произведении достаточно подробно показан момент противостояния Микеланджело и церкви, которая имела неукоснительное и прямое отношение к вершению людских судеб.
Самым крупным заказчиком Микеланджело был, пожалуй, папский двор и этот факт является довольно парадоксальным. Предъявляя желание на работы Микеланджело, Двор тут же заявлял собственную волю, напрочь отвергая замысел Мастера. Деспотичность и непроходимая тупость пап в отношении всего, что касалось искусства лишали Микеланджело и энтузиазма, и рвения, а главное - разрушали не только его жизнь, но и его самого как личность. Его планы терпели крах, отнималась свобода самовыражения, а это было равносильно погребению заживо. Гениальный талант, порабощенный папами... а их в судьбе Микеланджело было больше десятка.
Мысль о величии человека, о его богоподобности, не могла быть воспринята однозначно, что было неудивительно. Микеланджело говорил, что в человеке горит божественная искра, он сам - творец, он - энергия, сила и свет. Такое заявление вызывало негодование церкви, которое отражалось не самым лучшим образом на судьбе мастера.
Он прожил долгую жизнь, но она была полна терзаний, мрака и испытаний, превращавших Микеланджело в угрюмого, замкнутого и обозленного на мир, человека.
Микеланджело считал себя больше скульптором, чем художником. До конца своей жизни он был верен молоту и резцу, а в глыбе камня видел совершенную форму, просящуюся на свободу.
Если Сикстинская капелла - это вызов, брошенный небу, то "Давид" для него - это сам бог, облаченный в мрамор.
Страстный, гневный, нетерпимый, сетующий и неоспоримый Гений, ненавидевший насилие над духом. Он не мирился с тем, что вытворяла правящая верхушка, он видел обреченность и распад, о чем со скорбью говорил в своих сонетах:
Мир — в слепоте: постыдного урока
Из власти зла не извлекает зрак,
Надежды нет, и всё объемлет мрак,
И ложь царит, и правда прячет око.
«Я книг не читаю. Только журналы. Книги для меня слишком толстые», – комментирует свои литературные пристрастия получивший красный диплом выпускник юридического. Что бы сказал наш студент, если бы в его библиотеке ненароком оказалась 958-страничная «Муки и радости» Ирвинга Стоуна?
Оказаться ненароком – повторяющийся сюжет в жизни этой Книги. Вероятно, с нашим выпускником солидарны и другие «читатели», еженедельно распродающие собственную библиотеку на улицах возле бетонных парапетов. Вероятно, Книга настолько не популярна, что даже ценЫ на неё не назначают: «А, сколько дадите – за столько и забирайте», – проявляет сговорчивость женщина средних лет. У неё свои муки и радости, в которых нет места метаниям скульптора. «Так он ведь умер!», – демонстрирует осведомленность об объекте литературного труда всё та же продавец, искренне удивляясь назначенной мной цене. И не скрывает радости от совершенной сделки: носить полуторакилограммовый том женщине так же нелегко, как каррарцам добывать очередную глыбу мрамора для взыскательного скульптора.
Но на этом нелегкая судьба Книги не кончилась. Хотя начиналось всё оптимистично и с благими намерениями: купленная Книга была поднесена в дар молодой девушке-фотографу, моей новой знакомой, подающей признаки душевной глубины. До того, как Книга превратится для новой хозяйки в «слишком толстую», она какое-то время будет «слишком тяжелой»: чтобы подарок не был столь обременительным, мне пришлось носить его самой. Впрочем, девушка-фотограф быстро нашла Книге применение: с ней же можно фотографироваться! «Сиди, – наставляла она меня, – делай вид, что читаешь». После литературной прогулки мы спешили на тренинг в испанский ресторан. Стоит ли говорить, что новая хозяйка Книгу там забыла? И деликатно промолчала в ответ на скромно заданный спустя месяц вопрос, вернулась ли она за подарком?
Terribilità – так, оказывается, называется яростный гнев, свойственный итальянцам и мне в особо красноречивые моменты.
Мне сладко спать, а пуще камнем быть
Когда кругом позор и преступленье.
Не чувствовать, не видеть облегченья,
Умолкни ж, друг, к чему меня будить? –
писал Микеланджело о нравах современников.
Ирвинг Стоун не старался сохранить объективность, и это чудесно. Пожалуй, вернее друга, чем автор «Мук и радостей» у Микеланджело и не было: родные флорентинцы чужды сентиментальности; не сложилось с верной спутницей жизни, разделившей бы муки с творцом; родного отца, принадлежавшего к цеху денежных менял, чаще интересовали доходы сына, а не его душевные терзания… Описание Ирвинга Стоуна до такой степени живо, что и Перуджино, Леонардо да Винчи, Рафаэля, Браманте и других недругов Микеланджело воспринимаешь как личных обидчиков.
Стоун настолько же увлекался своим творением о Микеланджело, как Микеланджело был поглощен своими мраморами. Первая половина Книги контрастна второй: вначале повествование настолько размеренное, что у читателя появляется ощущение, будто он вместе с Буонарроти делает каждый мазок, каждый удар резцом… К последней трети Стоуну пришлось описывать события очень схематично, происшествия все быстрее сменяли друг друга, подобно тому, как ускоряется течение лет к концу человеческой жизни. И все-таки жаль прежнего ритма, ведь о «взрослых» работах Микеланджело хотелось знать все «до остатка».
С Книгой за месяц-полтора прочтения сживаешься настолько, что на 958-й странице испытываешь не облегчение, а глубокое сожаление. А с героем романа успеваешь так сродниться, что в конце романа чувствуешь легкое удивление: Микеланджело умирает, а ведь это роман! А в романах бывают фантастически счастливые развязки. Но Микеланджело и так пережил всех персонажей Книги и где-то внутри нас по-прежнему жив.
Davvero. Правда.
NB! Администрация зачем-то установила обложку от совершенно другой книги. А редактировать изображение возможност нет :(
Монументальный труд о практически всей жизни и творчестве Микеланджело, с тринадцатилетнего возраста. Рассказывается, как он создавал все свои творения, как дошедшие до нас, так и утерянные. Говорится о многих исторических событиях и личностях той эпохи, о скульпторах, художниках, архитекторах.
Разве не для того и дана жизнь, чтобы работать и страдать, вплоть до самого конца, до последнего вздоха?
Если Гюстав Флобер утверждал, что Эмма Бовари — это он, то я могу сказать, что Микеланджело Буонаротти — это я. На вопрос с каким книжным героем вы себя идентифицируете, я всегда только недоуменно пожимала плечами и пребывала в непоколебимом убеждении, что полное совпадение невозможно. Так было до этой книги. При этом, я не очень жалую биографии, пусть даже беллетризованные, и уж тем более подумать не могла, что на страницах романа Стоуна мне встретится настолько близкий по духу человек. Это просто невероятно!
Признаться, мои представления о Микеланджело ограничивались знанием о Давиде, Сикстинской капелле и Сотворении Адама. Да и скульптура — тот вид искусства, к которому я никогда особенно не присматривалась и не стремилась понять. Тут же для меня открылась целая вселенная:
В мире бушует хаос, но мрамор — надежная вещь. У мрамора есть своя воля, свой разум, у него есть постоянство. Когда в твоих руках мрамор, мир хорош.
В книге повествуется о жизни и творчестве Микеланджело Буонаротти. Day by day, подробно, неторопливо перед нами предстает весь путь прекрасного скульптора, художника, поэта, философа и архитектора. Насколько великий итальянец преуспел в искусстве изображения человеческого тела, его анатомии, мельчайшего движения мускулов, настолько Стоун смог детально воссоздать движения мысли и чувств — от идеи к ее проработке и дальнейшему воспроизведению, — приведшие к созданию шедевров мировой культуры.
Идеи — это естественная функция ума, как дыхание у легких. Может быть, идеи приходят от Бога.
Этот почти тысячестраничный труд читается с неослабевающим интересом. Талантливо написанный роман о талантливой личности, который я буду перечитывать неоднократно.
Не могу не поделиться самой любимой композицией Микеланджело, при взгляде на которую у меня каждый раз слезы на глаза наворачиваются:
Эта книга стала для меня очень личной, а Микеланджело — буквально родным человеком. Я нечасто плачу над книгами, но когда уходит кто-то близкий, это ведь естественно.