Детство — Что может быть интереснее и прекраснее открытия мира детскими глазами? Именно они всегда широко открыты, очень внимательны и на редкость проницательны. Поэтому Лев Толстой взглянул вокруг глазами маленького дворянина Николеньки Иртеньева и еще раз показал чистоту и низменность чувств, искренность и ложь, красоту и уродство...
Ну, это, конечно, получше толстовских рассказов для самых маленьких, от которых за версту наносит фальшью и нарочитостью. Но все равно в целом не производит впечатления цельного произведения. Причем, можно, в принципе, писать цикл законченными рассказами, оно в общем-то отлично получается. Но и тут образовалась проруха на старуху. Уж больно оно временами бессвязное.
Раз и вот, вот и раз, то есть какие-то детали и нюансы по ходу не достойны упоминания, сиди и гадай чего там и как бы вот.
И, значит, перед читателем с бухты барахты нарисовывается некое благородное семейство, живущее в деревне. Ни тебе предысторий, ничего. Главгер одиннадцати годков, его старший братец и сестрица, папенька, маменька, крепостные и иностранные работники.
Папенька - кобель, игрок и мот. Маменька - раба любви. Главгер у них получился весьма влюбчивой юной вороной, склонной к открытию слезных каналов буквально по любому поводу. С полпинка мы влюбляемся в дочь бонны, потом в красивого двоюродного братца, потом в очередную девочку.
Второй Ивин — Сережа — был смуглый, курчавый мальчик, со вздернутым твердым носиком, очень свежими красными губами, которые редко совершенно закрывали немного выдавшийся верхний ряд белых зубов, темно-голубыми прекрасными глазами и необыкновенно бойким выражением лица. Он никогда не улыбался, но или смотрел совершенно серьезно, или от души смеялся своим звонким, отчетливым и чрезвычайно увлекательным смехом. Его оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании: когда мне случалось провести дня три или четыре, не видав его, я начинал скучать, и мне становилось грустно до слез. Все мечты мои, во сне и наяву, были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение. Никому в мире я не решился бы поверить этого чувства, так много я дорожил им.
И всех-то мы хотим-желаем обнимать, цАловать (авторское) в плечики и прочие места. Короче, очень интересные случались мальчики в те времена. Очень. Интересные. Причем, братец у него не такой, а вот папенька как раз такой. И как-то становится немного тревожно за мальца, глядя на то, что представляет из себя родитель.
Далее там появляется бабушка, которая не больно жалует папеньку, по причинам, названным выше. Она вся такая барыня-барыня. Но ее пока не сильно много, однако, в продолжении, думаю, ее роль расширится по некоторым печальным причинам.
Также вводятся разные типажи, и ежели персонаж плохой, то он и внешне какая-то образина, ага.
С интересом почитала о крепостных, которые, считай, не имели личной жизни, не говоря уже о свободе, однако неслабо строили своих хозяев, которые потакали им и даже покорялись. Синдром хорошего барина, от которого не хотят уходит на волю, налицо. Ну, и главгер в целом - неплохой мальчик, потому как хоть и взбрыкивал, но чего-то там у него в головке вертелось и в дальнейшем он осознал безобразие рабства.
О наемных работниках того времени. Ну что, всякие они бывали. Бонна у них сильно себе на уме дамочка на пару с доченькой, которая хоть и мала, а уже весьма расчетливая девочка. А вот гувернер, напротив, сильно чувствительный старичок, но ежели что, ежели нанесут сердечную обиду, непременно выставит счетец со слезами на глазах. Так что и нашенские могут работать расчетной кассой, и не нашенские ведут себя аки нашенские, но с поправочкой на цифру.
Ну, и чего же, собственно, я узнала из повести. А толком и ничего, как ни странно. Ибо толстой накидал, накидал фрагментов. Пардоньте, детство не состоит из периода, когда главгеру было одиннадцать лет. Но персонажи возникли ниоткуда и так же внезапно были оставлены посреди внезапной драмы с намеком: продолжение следует.
Ну, это, конечно, получше толстовских рассказов для самых маленьких, от которых за версту наносит фальшью и нарочитостью. Но все равно в целом не производит впечатления цельного произведения. Причем, можно, в принципе, писать цикл законченными рассказами, оно в общем-то отлично получается. Но и тут образовалась проруха на старуху. Уж больно оно временами бессвязное.
Раз и вот, вот и раз, то есть какие-то детали и нюансы по ходу не достойны упоминания, сиди и гадай чего там и как бы вот.
И, значит, перед читателем с бухты барахты нарисовывается некое благородное семейство, живущее в деревне. Ни тебе предысторий, ничего. Главгер одиннадцати годков, его старший братец и сестрица, папенька, маменька, крепостные и иностранные работники.
Папенька - кобель, игрок и мот. Маменька - раба любви. Главгер у них получился весьма влюбчивой юной вороной, склонной к открытию слезных каналов буквально по любому поводу. С полпинка мы влюбляемся в дочь бонны, потом в красивого двоюродного братца, потом в очередную девочку.
Второй Ивин — Сережа — был смуглый, курчавый мальчик, со вздернутым твердым носиком, очень свежими красными губами, которые редко совершенно закрывали немного выдавшийся верхний ряд белых зубов, темно-голубыми прекрасными глазами и необыкновенно бойким выражением лица. Он никогда не улыбался, но или смотрел совершенно серьезно, или от души смеялся своим звонким, отчетливым и чрезвычайно увлекательным смехом. Его оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании: когда мне случалось провести дня три или четыре, не видав его, я начинал скучать, и мне становилось грустно до слез. Все мечты мои, во сне и наяву, были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение. Никому в мире я не решился бы поверить этого чувства, так много я дорожил им.
И всех-то мы хотим-желаем обнимать, цАловать (авторское) в плечики и прочие места. Короче, очень интересные случались мальчики в те времена. Очень. Интересные. Причем, братец у него не такой, а вот папенька как раз такой. И как-то становится немного тревожно за мальца, глядя на то, что представляет из себя родитель.
Далее там появляется бабушка, которая не больно жалует папеньку, по причинам, названным выше. Она вся такая барыня-барыня. Но ее пока не сильно много, однако, в продолжении, думаю, ее роль расширится по некоторым печальным причинам.
Также вводятся разные типажи, и ежели персонаж плохой, то он и внешне какая-то образина, ага.
С интересом почитала о крепостных, которые, считай, не имели личной жизни, не говоря уже о свободе, однако неслабо строили своих хозяев, которые потакали им и даже покорялись. Синдром хорошего барина, от которого не хотят уходит на волю, налицо. Ну, и главгер в целом - неплохой мальчик, потому как хоть и взбрыкивал, но чего-то там у него в головке вертелось и в дальнейшем он осознал безобразие рабства.
О наемных работниках того времени. Ну что, всякие они бывали. Бонна у них сильно себе на уме дамочка на пару с доченькой, которая хоть и мала, а уже весьма расчетливая девочка. А вот гувернер, напротив, сильно чувствительный старичок, но ежели что, ежели нанесут сердечную обиду, непременно выставит счетец со слезами на глазах. Так что и нашенские могут работать расчетной кассой, и не нашенские ведут себя аки нашенские, но с поправочкой на цифру.
Ну, и чего же, собственно, я узнала из повести. А толком и ничего, как ни странно. Ибо толстой накидал, накидал фрагментов. Пардоньте, детство не состоит из периода, когда главгеру было одиннадцать лет. Но персонажи возникли ниоткуда и так же внезапно были оставлены посреди внезапной драмы с намеком: продолжение следует.
Творческий путь Льва Николаевича Толстого начался на территории современной Чеченской республики. По крайней мере так несколько анахронично утверждает предисловие к повести “Детство”, изданной в серии “Библиотека российского школьника” в 2011 году.
Я продолжаю закрывать лакуны своего образования, нагло пользуясь читательским билетом своей двухлетней дочки. Подборка книг младшего абонемента нашей детской библиотеки слегка удивляет, но мне это на руку.
Повесть хороша. Она сначала показалась мне слишком елейной, но потом, почти сразу, в сцене охоты, Толстой взвинтил темп, и повествование стало напоминать лучшие образцы его прозы. Довольно часто “Детство” заставляло вспомнить “Анну Каренину”, вероятно, любовно выписанными деталями дворянского сельского быта. Видно, что талант у Толстого был сразу, без плавного развития.
Несколько любопытных штрихов бросаются в глаза. Это изрядное употребление детьми 10-12 лет алкогольных напитков, как вина, так и шампанского. А еще то, как Толстой описывает увлечение главного героя, Николеньки, одним из новых московских знакомых, мальчиком Сережей. Термины и настрой таковы, что этот кусок повести, по идее (простите мою иронию) должен быть в духе современных российских законов запрещен как пропаганда, э, нетрадиционных отношений. Но потом, по словам Льва Николаевича, Николенька познал сладость измены и влюбился в особу женского пола.
В следующий раз поищу на полках “Отрочество”, там тоже должно быть много интересного.
Несмотря на то, что действие повести происходит почти двести лет назад, ощущение детства, наивности передано так талантливо, что кажется, будто читаешь о себе. Роман автобиографичный в той мере, в какой Лев Николаевич награждает главного героя Николеньку собственными чертами. Первая половина повести, пропитанная воздухом беззаботности и с душой нараспашку, сменяется грустным закатом, знаменующим начало нового этапа, влекущего и новые надежды, и новые разочарования, и новую ответственность.
Сюжет как таковой отсутствует, главы представляют собой нечто вроде зарисовок. Николенька - мечтательный и чувствительный маленький мальчик, который, как и многие дети, грезит о той чудесной поре, когда он станет взрослым, когда не нужно будет зубрить уроки и рано ложиться. Все, что делают родители и старшие вообще, ему представляется как важное и неизбежное, а близлежащий лес кажется некой границей, за которой лежат заморские страны и ждут приключения. Он счастлив, и все вокруг кажутся ему счастливыми, хотя папа кричит на своего приказчика, а maman проливает воду мимо чашек, не замечая. Единственным несчастливым человеком кажется ему учитель Карл Иваныч, потому что он часто сидит неподвижно, не сводя глаз с одной точки. Так, легким росчерком пера Толстой обозначает все заблуждения детства, ведь Николенька не понимает, что у отца финансовые проблемы, а мать - мистически настроенная болезненная натура. И что как раз менее всех страдает "деревянный" Карл Иваныч. Все меняется, когда героя и его старшего брата приглашает погостить в Москву их богатая знатная бабушка. Там Николеньке предстоит вырасти почти мгновенно - познать и первую любовь, и первую ревность, и первое разочарование, и терзания искренности.
Поразительно, как Льву Николаевичу удается сформулировать такие простые истины. Например, о маминой улыбке: "Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе!". Ну разве можно написать лучше? Или найти четыре главных составляющих детства? "Свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры". Как удивительно точно он показал детскую жестокость и детское тщеславие, по сути такие естественные и необходимые.
Самое главное - рассказчик искренен перед самим собой. Он говорит о неприятных моментах - о чем-то прямо, о чем-то намеком, располагая читателя к себе именно этой откровенностью, говорящей прежде всего о том, что все это - дело былое, пройденный этап.
"Детство" - уникальный случай, когда книга интересна как взрослым , так и детям (которые, возможно, найдут ответы на свои вопросы и вообще увидят себя в главном герое).
"Детство" - очень трогательное произведение великого классика, берущее за душу своей прозрачностью и искренностью. Оно наполнено любовью. Это первая книга из трилогии Толстого. Она благосклонно погружает нас в то прекрасное время, когда существовали Благородные пансионы, балы и гувернёры. Детство той поры довольно сильно отличалось от детства людей послереволюционного времени. Оно было тем, что не повторялось после уже никогда. Хуже или лучше - не в том дело. Оно просто было другим, присущим именно той эпохе. События, "одетые в платье" 19-го века.
Мальчику Николеньке действительно было о чём поведать. Его детские годы представляют собой в нынешнее время альбом со старыми выцветшими черно-белыми фотографиями, отражающими как хорошие и радостные события, так и печальные. Ежедневное домашнее обучение, четкий распорядок и желание поскорее повзрослеть, обиды и слёзы, смех и шалости, столь волнительные часы на охоте, затем отъезд из дома и первая длительная разлука с мамой, игры и дружба, кажущаяся в детстве "на всю жизнь", балы и первая влюбленность, а главное - ощущение того, что время остановилось, а, значит, всё и всегда будет так, как теперь, и все родные и близкие будут всегда, что всё всегда будет хорошо, что смерти нет, а если и есть, то она где-то там, далеко, у других... Николеньке предстоит столкнуться в детстве со всем этим.
Воспоминания для многих бесценны, а порою они - то единственное, что помогает жить. Для кого-то они - боль, для кого-то - лекарство. Но объединяет воспоминания разных людей одно - невозможность показать их другому человеку, насколько бы близок он ни был.
Писать рецензию на книгу Льва Николаевича Толстого? Это просто немыслимо, по-моему. Мне ли посягать на оценку его творчества? Да и нужна ли оценка такому произведению - 150 с лишним лет спустя его появления в литературе?
Отзыв, будет только отзыв! Да ещё и сумбурный и не по тексту, а около него.
Я решила прочитать эту повесть, потому что сын в 7-м классе и недавно мы были в Литературном музее Толстого на Пречистенке на экскурсии, посвящённой в первую очередь именно "Детству". Вот удивительно, у меня все школьные годы за редким исключением по литературе стояли пятёрки, но что-то в последнее время куда я ни ткнусь - я имею в виду школьную программу, которую мои дети сейчас читают (5-й класс и 7-й) - оказывается, что я толком ничего не читала! Что-то читала, да не помню, а что-то просто не читала. Вот "Детство", например, не читала!
И как только умудрилась мимо пройти? Загадка. То ли программа была другой, то ли учили меня вот так. Я помню, что умудрилась проболеть Шолохова в 11 классе, я помню, что смогла отвертеться и кое-как написать сочинения, не дочитав толком Достоевского. Но "Детство" я вообще в программе не помню...
Что я могу сказать? Вопреки некоторым опасениям мне было очень легко и даже интересно это читать. Этот жанр - детские воспоминания русских классических писателей - до сих пор нагоняет на меня страх и трепет. Подозреваю, что первопричина тому - вот это вот навязывание в школьном возрасте. Обязательное - значит, скучное, нудное, "с моралью"... Ох, сколько прекрасных книг загублены этой обязательностью!
Так вот мне было интересно и легко. Мне - 36-летней тётеньке, которая в последнее время много размышляет о собственном детстве. Лев Николаич, кстати, написал эту повесть значительно раньше - ему было всего 24 года, когда его потянуло на эти детские воспоминания. Впрочем, в 24 я уже тоже чувствовала подобную ностальгию, а 150 лет назад люди взрослели быстрее. Так что наши психологически возрасты более-менее совпадают, мне кажется.
Но как же всё-таки странно, наверное, читать эту повесть в 13 лет, особенно мальчишкам! Я смотрю на сына, я смотрю на его одноклассников - и если среди них найдётся хоть кто-нибудь, кого действительно искренне тронут рассуждения Николеньки, это было бы чудом. Но это так маловероятно! Как изменились люди, как изменились подростки. Все эти метания Николеньки, вся эта сентиментальность, чувствительность, религиозно-благоговейный экстаз - разве это сравнится с чувствами нынешних подростков? Разве им это будет понятно, разве они оценят это?
Да и потом кто вообще и когда решил, что если повесть великого русского писателя озаглавлена "Детство", то она предназначена для детей, пардон, для юношей? Это писал взрослый человек и даже лирический герой там очевидно взрослый. В тексте очень чётко указано, что он написан как воспоминания, это пишет взрослый человек, вспоминая самые яркие картины своего детства. И даже не детства - это воспоминания о родных и близких: о матери, о бабушке, о Наталье Савишне. Нет даже попытки составить полную картину детства - выбраны лишь несколько эпизодов. Это взрослый текст! Он хорош именно для взрослых людей, которые тоже задумываются о подобных вещах.
Я не говорю, что юношам вовсе не стоит это читать. Это прекрасная русская литература, великий текст - по-настоящему великий. Но одно дело читать - и молча про себя думать, и совсем другое - препарировать этот текст на части, рассуждать о характерах и прочее.
Если бы ещё - если уж хочется рассматривать подобные вещи под микроскопом! - ребятам давали возможность посмотреть на повесть глазами нынешних подростков, увидеть в ней некие исторические детали, присмотреться, какой была жизнь тогда и какая она сейчас... Если бы хотя бы пытались приблизить тот опыт к их собственному опыту!
Особенно тронули меня последние главы - о болезни и смерти матери, о переживаниях после её похорон. Удивительно тонкие наблюдения всё-таки о том, как переживается горе, какие чувства могут испытывать подростки в таких ситуациях! Я и себя узнаю в этом - хотя мне уже в три раза больше, чем герою Николеньке. Стоит ли этого стыдиться? Вряд ли. Но осознавать очень полезно.
Второй Ивин — Сережа — был смуглый, курчавый мальчик, со вздернутым твердым носиком, очень свежими красными губами, которые редко совершенно закрывали немного выдавшийся верхний ряд белых зубов, темно-голубыми прекрасными глазами и необыкновенно бойким выражением лица. Он никогда не улыбался, но или смотрел совершенно серьезно, или от души смеялся своим звонким, отчетливым и чрезвычайно увлекательным смехом. Его оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании: когда мне случалось провести дня три или четыре, не видав его, я начинал скучать, и мне становилось грустно до слез. Все мечты мои, во сне и наяву, были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение. Никому в мире я не решился бы поверить этого чувства, так много я дорожил им.
Мне кажется, что в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно.
Когда же я буду большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?
Неужели жизнь оставила такие тяжелые следы в моем сердце, что навеки отошли от меня слезы и восторги эти? Неужели остались одни воспоминания?
Тщеславие есть чувство самое несообразное с истинною горестью, вместе с тем чувство это так крепко к натуре человека, что очень редко даже самое сильное горе изгоняет его. Тщеславие в горести выражается желанием казаться или огорченным, или несчастным, или твердым; и эти низкие желания, в которых мы не признаемся, но которые почти никогда - даже в самой сильной печали - не оставляют нас, лишают её силы, достоинства и искренности.