Известный венгерский писатель Ференц Мора (1817—1934 в своем лучшем романе «Золотой саркофаг» (1932) воссоздает события древнеримской истории конца III – начала IV вв. н. э. Рисуя живые картины далекого прошлого, писатель одновременно размышляет над самой природой деспотической власти.
В центре романа фигура императора Диоклетиана (243 – ок. 315 гг.). С именем этого сына вольноотпущенника из Далмации, ставшего императором в 284 г. и добровольно отрекшегося от престола в 305 г., связано установление в Риме режима доминанта (неограниченной монархии).
Увлекательно написанный, роман Ф. Моры переносит читателя из императорского дворца в античный театр, из таверны – на площадь крупнейших городов Римской державы – Антиохии и Александрии. На фоне сложных политических событий, столкновений двух религий и двух миров (языческого и христианского) развертывается история любви Квинтипора (сына самого Диоклетиана, не знающего о своем высоком происхождении) и Максимиллы, дочери одного из соправителей Диоклетиана – Галерия…
Уже с месяц, наверно, читаю разных центрально-европейских авторов. В поисках более живых эмоций, нежели у англосаксов, в поисках большей социальной упорядоченности и справедливости, нежели у писателей из нашей Орды.
Прочитал роман классика венгерской литературы Кальмана Миксата "Странный брак", с удивлением обнаружив в нем источник тв-сериала, просмотренного в далекой юности и очень понравившегося, про венгерского дворянина, которого насильно женили и который 20 лет не мог развестись. Этого фильма нет даже на "Кинопоиске", а я точно теперь могу сказать, что снят по роману Миксата.
Прочитал фантазии Фридьеша Каринти (своеобразный венгерский аналог Карела Чапека) про дальнейшие путешествия Гулливера, в том числе в стране, населенной только женщинами. Посмеялся.
Особо зацепили два произведения. Современное - "За что мы любим женщин" румына-постмодерниста Мирчи Кэртэреску, и исторический роман еще одного венгра-классика "Золотой саркофаг".
Ференц Мора (1879-1934) публиковался на русском во времена СССР, но не был этаким Бела Куном среди писателей, слава богу, как забытый ныне Ласло Мештерхази. И Ференц Мора, и Фридьеш Каринти не пытались показать "светлый путь", но честно указывали на недостатки, один в сатире, другой - в полуэзоповой истории из давних времен.
"Золотой саркафаг" повествует о временах Диоклетиана и тетрархии (конец III века - начало IV века, Римская империя). Необъяснимый смех рождался в душе, когда я мысленно менял "Диоклетиан" на "Лукашенко" или фамилию покороче. Я имею в виду "Хорти", а вы о чем подумали?
Диоклетиан является одним из немногих государственных деятелей, кто, сказав, что через двадцать лет отречется, - отрекся, уступив место другим. Попыток изменить "конституцию" Диоклетиан не предпринимал. Человек достоин уважения, но на что он надеялся, вводя тетрархию, я не понимаю. Нельзя всерьез полагать, что все будут такими правильными, как он. Человеческая природа всегда берет вверх, начинаются войны, пока не останется только один (Константин Великий).
Ференц Мора пишет очень занимательно. Он мне напомнил нашего Константина Бадигина, тем более, что оба писали для юношества. Этот конкретный роман могут читать и молодежь, и взрослые, особой детской спецификации я не заметил. Много юмора. Венгерский юмор нравится мне гораздо больше, чем трагичный смех сквозь слезы Лиона Фейхтвангера. Веры меньше, но надежды больше! А про любовь я вообще молчу.
Любовная линия в романе (Квинтипор и Максимилла) напомнила мне нетленку - романы Вальтера Скотта. Такое чувство, что писатели как бы нехотя пишут про любовь, сознавая, что иначе роман не будет продаваться. Все не так безнадежно у Мора, но я все-таки вспомнил, за что я люблю Вальтера Скотта, и полюбил Мора. Мора не делает занудных вступлений, не больно-то нужных описаний природы, то есть, лишен многих недостатков Скотта. Да и герои-любовники у него как-то пободрее будут, поживее гораздо.
Взаимоотношения язычников и христиан показаны корректно, видимо, как гуманист Мора сам представлял себе реальные конфессиональные отношения тех времен. Современные историки церкви склонны делать упор на противопоставлении Диоклетиана-гонителя и Констанина-разрешителя и -благословителя. Черное и белое, чтоб проще понять было. Целесообразность христианской доктрины во времена, когда последние остатки античной демократии уходили в небытие, и наступали времена божественных, помазанных, даже ежу понятна. Все дело в личных качествах правителей. Один видел государственную необходимость, а другой не видел, так видел ее в чем-то другом. А вот о том, как простые люди между собой общались, историки церкви не пишут. Мора дает свою точку зрения...
Очень важно, когда автор исторических романов хорошо разбирается во времени, о котором пишет, в смысле не пару лет назад начал копаться в архивах, а интересовался и занимался всю жизнь, в том числе в ВУЗах. Романы Фейхтвангера, например, - это все-таки псевдо-исторические романы (как "Елена" Ивлина Во или "Ромола" Джорджа Элиота), что не умаляет их художественных достоинств. Фейхтвангер, Во - хорошие писатели, но больше писатели, чем историки, разумеется, а у Ференца Мора всего поровну, гармонично. У Мориса Дрюона, например, перекос в сторону истории явный, ее у него слишком много порой в "Проклятых королях".
Наслаждайтесь, любители исторических романов.
Уже с месяц, наверно, читаю разных центрально-европейских авторов. В поисках более живых эмоций, нежели у англосаксов, в поисках большей социальной упорядоченности и справедливости, нежели у писателей из нашей Орды.
Прочитал роман классика венгерской литературы Кальмана Миксата "Странный брак", с удивлением обнаружив в нем источник тв-сериала, просмотренного в далекой юности и очень понравившегося, про венгерского дворянина, которого насильно женили и который 20 лет не мог развестись. Этого фильма нет даже на "Кинопоиске", а я точно теперь могу сказать, что снят по роману Миксата.
Прочитал фантазии Фридьеша Каринти (своеобразный венгерский аналог Карела Чапека) про дальнейшие путешествия Гулливера, в том числе в стране, населенной только женщинами. Посмеялся.
Особо зацепили два произведения. Современное - "За что мы любим женщин" румына-постмодерниста Мирчи Кэртэреску, и исторический роман еще одного венгра-классика "Золотой саркофаг".
Ференц Мора (1879-1934) публиковался на русском во времена СССР, но не был этаким Бела Куном среди писателей, слава богу, как забытый ныне Ласло Мештерхази. И Ференц Мора, и Фридьеш Каринти не пытались показать "светлый путь", но честно указывали на недостатки, один в сатире, другой - в полуэзоповой истории из давних времен.
"Золотой саркафаг" повествует о временах Диоклетиана и тетрархии (конец III века - начало IV века, Римская империя). Необъяснимый смех рождался в душе, когда я мысленно менял "Диоклетиан" на "Лукашенко" или фамилию покороче. Я имею в виду "Хорти", а вы о чем подумали?
Диоклетиан является одним из немногих государственных деятелей, кто, сказав, что через двадцать лет отречется, - отрекся, уступив место другим. Попыток изменить "конституцию" Диоклетиан не предпринимал. Человек достоин уважения, но на что он надеялся, вводя тетрархию, я не понимаю. Нельзя всерьез полагать, что все будут такими правильными, как он. Человеческая природа всегда берет вверх, начинаются войны, пока не останется только один (Константин Великий).
Ференц Мора пишет очень занимательно. Он мне напомнил нашего Константина Бадигина, тем более, что оба писали для юношества. Этот конкретный роман могут читать и молодежь, и взрослые, особой детской спецификации я не заметил. Много юмора. Венгерский юмор нравится мне гораздо больше, чем трагичный смех сквозь слезы Лиона Фейхтвангера. Веры меньше, но надежды больше! А про любовь я вообще молчу.
Любовная линия в романе (Квинтипор и Максимилла) напомнила мне нетленку - романы Вальтера Скотта. Такое чувство, что писатели как бы нехотя пишут про любовь, сознавая, что иначе роман не будет продаваться. Все не так безнадежно у Мора, но я все-таки вспомнил, за что я люблю Вальтера Скотта, и полюбил Мора. Мора не делает занудных вступлений, не больно-то нужных описаний природы, то есть, лишен многих недостатков Скотта. Да и герои-любовники у него как-то пободрее будут, поживее гораздо.
Взаимоотношения язычников и христиан показаны корректно, видимо, как гуманист Мора сам представлял себе реальные конфессиональные отношения тех времен. Современные историки церкви склонны делать упор на противопоставлении Диоклетиана-гонителя и Констанина-разрешителя и -благословителя. Черное и белое, чтоб проще понять было. Целесообразность христианской доктрины во времена, когда последние остатки античной демократии уходили в небытие, и наступали времена божественных, помазанных, даже ежу понятна. Все дело в личных качествах правителей. Один видел государственную необходимость, а другой не видел, так видел ее в чем-то другом. А вот о том, как простые люди между собой общались, историки церкви не пишут. Мора дает свою точку зрения...
Очень важно, когда автор исторических романов хорошо разбирается во времени, о котором пишет, в смысле не пару лет назад начал копаться в архивах, а интересовался и занимался всю жизнь, в том числе в ВУЗах. Романы Фейхтвангера, например, - это все-таки псевдо-исторические романы (как "Елена" Ивлина Во или "Ромола" Джорджа Элиота), что не умаляет их художественных достоинств. Фейхтвангер, Во - хорошие писатели, но больше писатели, чем историки, разумеется, а у Ференца Мора всего поровну, гармонично. У Мориса Дрюона, например, перекос в сторону истории явный, ее у него слишком много порой в "Проклятых королях".
Наслаждайтесь, любители исторических романов.
Я разумею христианского бога, о котором очень много спорил с врачом Пантелеймоном и здешним епископом. Но им так и не удалось убедить меня, потому что, как я уже сказал в начале этого послания, скорбь и отречение от всего земного не могут обожествляться людьми, сотворенными для жизни.
Между двумя учеными разгорелся горячий спор. На этот раз громче и с большей страстью говорил Бион. Он нападал, а ритор тихо, спокойно защищался, обращая против математика иной раз его же оружие.
– Если плоть такая большая ценность, как ты говоришь, Бион, значит, ею можно искупить душу.
– Но чью душу собираешься ты искупать? Твою ведь искупил уже сам Христос.
– Души тех, кто не ведает об искуплении. Христос искупил всех, но не все верят в него. Есть люди, за которых недостаточно умереть богу, люди, слепленные из тяжелой, трудно обрабатываемой глины, слишком крепко цепляющиеся за землю. Таких может спасти только человек, подобный им.
Бион горячо возражал. Тот, кто учился вместе с ним у Арнобия и изучал философов, не должен так рассуждать. Человека никто посторонний спасти не может – ни бог, ни человек. Если искупление вообще возможно, то каждый может искупить себя только сам.
Я готов, мой Лактанций, заявить тебе, что все боги смертны, ведь нашим богам предшествовал длинный ряд поколений богов, давно умерших и ныне совершенно забытых. Да боги смертны, но земля, их рождающая, – бессмертна!
Помнишь ли ты легенду, созданную народом долины Нила и рассказанную нам нашим замечательным другом Гептаглоссом? Да упокоят его боги в могиле его под платанами александрийского дворца! По верованию египтян, бог солнца, застигнутый врасплох силами тьмы, умирает на краю неба, истекая кровью, но всякий раз успевает оставить жену свою, то есть землю, в доброй надежде; и она на следующее же утро рождает новое солнце, которое мстит убийце своего отца – мраку; и прежде чем умрет само, оставляет семя новой жизни в вечной и действительно бессмертной матери – земле. Мне кажется, мой Лактанций, в этой легенде скрыт глубокий смысл, которого не способно понять своим затуманенным рассудком поколение поклонников быков и крокодилов, и я не стал бы упоминать о ней, если бы опасался, что это каким-то образом заденет тебя. Но я уверен, что яркого блеска твоего разума не смогло затуманить даже ликование по поводу окончательной гибели смертных богов. А твой бог, насколько мне известно, рожден не землею.