Фундаментальный труд Хайдеггера является одним из важнейших в истории философии. Переведен на многие языки мира и «оброс» тысячами интерпретаций. Впервые был опубликован в 1927 году в «Ежегоднике по философии и феноменологическим исследованиям», посвящен Гуссерлю. Возобновляя исконное философское вопрошание о бытии, о смысле бытия, Хайдеггер совершает революцию в понимании онтологической проблематики, вскрывая традиционные предрассудки и обнаруживая глубинную связь времени и бытия. Согласно...
Наука вообще может быть определена как совокупность обосновательной взаимосвязи истинных положений.
оцепенелое глазение на голую наличность
Бытийный вопрос нацелен поэтому на априорное условие возможности не
только наук, исследующих сущее как таким-то образом сущее и движущихся при
этом всегда уже внутри определенной бытийной понятности, но на условие
возможности самих онтологии, располагающихся прежде онтических наук и их
фундирующих. Всякая онтология, распоряжайся она сколь угодно богатой и
прочно скрепленной категориальной системой, остается в основе слепой и
извращением самого своего ее назначения, если она прежде достаточно не
прояснила смысл бытия и не восприняла это прояснение как свою
фундаментальную задачу.
Совесть есть зов заботы из не-по-себе бытия-в-мире, вызывающий присутствие к самой своей способности-быть-виноватым.
Зовущий в его кто ничем в "мире" не может быть определен. Он есть присутствие в его не-по-себе, исходное брошенное бытие-в-мире как не-у-себя-дома, голое «так оно есть» в ничто мира.
Заступание в безотносительную возможность вталкивает заступающее в нее сущее в возможность исходя из самого себя принять самое свое бытие от самого себя.
Деструкция опять же не хочет хоронить прошедшее в ничтожности, она имеет позитивное назначение; её негативная функция остаётся неспециальной и непрямой.
Поскольку феномен в феноменологическом смысле есть всегда только то, что составляет бытие, бытие же всегда есть бытие сущего, для нацеленности на высвечивание бытия нужна прежде правильная подача самого сущего.Бытие как основная тема философии не род сущего, и все же оно затрагивает всякое сущее. Его «универсальность» надо искать выше. Бытие и бытийная структура лежат над всяким сущим и всякой возможной сущей определенностью сущего.«Мир» онтологически не есть определение того сущего, каким по сути присутствие не бывает, но черта самого присутствия.Поскольку понимание по своему экзистенциальному смыслу есть бытийное умение самого присутствия, онтологические предпосылки историографического познания принципиально превосходят идею строгости самых точных наук. Математика не строже историографии, а просто более узка в отношении круга релевантных для нее экзистенциальных оснований.Присутствие невысказанно заранее осмысливается как наличное. Во всяком случае неопределенность его бытия имплицирует всегда этот бытийный смысл. Наличность однако есть бытийный образ неприсутствиеразмерного сущего.
Онтическая самопонятность высказывания, что это я тот, кто всякий раз есть присутствие, не должна сбивать на мнение, будто тем самым путь онтологической интерпретации такой «данности» недвусмысленно намечен.Люди есть экзистенциал и принадлежат как исходный феномен к позитивному устройству присутствия.
От людей ситуация напротив по сути заперта. Они знают лишь «общую обстановку», теряют себя в ближайшей « конъюнктуре» и оспаривают присутствие идя от просчитывания «случаев», которые они, обознаваясь в них, принимают и выдают за свое достижение.
Присутствие экзистирует.
Подручное встречает внутримирно.
Присутствие себе самому онтически «всего ближе», онтологически всего дальше, но доонтологически все же не чуждо.
Когда присутствие в озабочении вводит что-то в свою близость, то это означает не фиксацию чего-то в пространственном пункте, имеющем минимальную дистанцию от какой-то точки тела. Вблизи значит: в круге ближайше усмотренного подручного.
Если идеализм означает редукцию всего сущего к субъекту или сознанию, которые отмечены только тем что остаются неопределенны в своем бытии и характеризуются предельно негативно как «невещные», то этот идеализм методически не менее наивен чем самый неотесанный реализм.Зов не «говорит» ничего, что следовало бы обсуждать, он не дает никаких сведений об обстоятельствах. Зов предъявляет присутствие его бытийной возможности, и это как зов из не-по-себе. Зовущий правда не определен – но откуда, из которого он окликает, оказывается для зова небезразлично. Это откуда – не-по-себе брошенного одиночества – тоже выкрикнуто, т.е. со-разомкнуто в зове. Откуда зова в его вызове к… – это куда отозвания. Зов дает понять не идеальную, всеобщую бытийную способность; он размыкает ее как всякий раз одинокую конкретного присутствия. Размыкающий характер зова становится вполне определен лишь когда мы понимаем его как вызывающее отозвание. В ориентации на так осмысленный зов можно впервые спросить, что он дает понять.Сопротивление характеризует «внешний мир» в смысле внутримирного сущего, но никогда не в смысле мира. «Сознание реальности» само есть некий способ бытия-в-мире. К этому экзистенциальному основофеномену необходимо восходит вся «проблематика внешнего мира».
Глубокая тоска, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской приоткрывается сущее в целом.
Усиливающаяся бездумность проистекает из болезни, подтачивающей самую сердцевину современного человека. Сегодняшний человек спасается бегством от мышления...
Человек блуждает. Человек не просто вступает на путь блужданий. Он всегда находится на пути блужданий. Путь блужданий, которым идет человек, нельзя представить себе как нечто, что просто сопровождает его, наподобие ямы, в которую он иногда попадает. Путь блуждания принадлежит к внутренней структуре Dasein, в которую вовлечен исторический человек.
Лежащее в решимости заступающее предание себя бытийному вот мгновения-ока мы именуем судьбой.
Теперь уходят, и ушедшие составляют прошлое. Теперь настают, и настающие очерчивают «будущее».
История литературы должна стать историей проблем