Рецензии на книгу «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» Мишель Фуко

Весь мир – тюрьма, а люди в ней – актеры

Именно тюрьма, но люди в ней продолжают играть роли. По утверждению Фуко, мы все – жители современного общества – находимся в паноптикуме, подобном тому, что придумал Иеремия Бентам, разрабатывая проект идеальной тюрьмы. Автор пытается раскрыть, почему так получилось, является ли это следствием общественного договора, и вообще какую место занимает власть в современном обществе.

Это одна из тем книги. Вторая – более очевидная, Фуко рассказывает, как менялась система наказаний преступников. Почему события 18-19 веков стали переломными, почему тюрьма постепенно стала основным карательным инструментом.

Две темы, две веревочки: вьются и вьются, свиваются и вновь расходятся. Что же получается в итоге? Хочется ответить – петля, на которой должен повеситься читатель, не выдержавший многословия автора. При этом текст как раз хорошо читается, в отличие от большинства философов, Фуко пишет доступно, даже специальными терминами особо не докучает, разве что со словом «дискурс» перебарщивает, но покажите мне современного философа, который не злоупотребляет им. Проблема книги в избыточности слов в целом, слабой структурированности текста, многочисленных повторах. Из-за этого книга напоминает размазанный по тарелке джем, из которого читатель самостоятельно должен выбрать ягоды смысла, если это и есть постмодернизм в философии, то верните мне философов классической эпохи.

Писать рецензию на философское произведение достаточно сложно. У меня нет ложки (читайте - философское образование и глубокое погружение в тему), чтобы извлечь заложенный в нем смысл в обобщенном, чистом и законченном виде, но есть ножницы (способность к суждениям), чтобы рассечь текст, выделить отдельные идеи и как-то прокомментировать их.

Тюрьма без метафор
Автор не претендует на глобальное исследование системы наказаний за все время существования человеческих цивилизаций. Он берет более узко, рассматривает только европейскую историю от средних веков через коренные переломы до наших дней. В чем-то это верный подход, так как европейская модель победила, и во всем мире чувствуется ее влияние. Но автор избегает даже этого обобщения и редко выходит за пределы Франции, не то что Европы. Фуко нам говорит, что до конца 17 века преступник являлся как бы прямым противником короля, наказание должно было не просто компенсировать нанесенный урон (причем компенсировать чуть ли не буквально по принципу око за око), но и заплатить сверх за то, что преступление самим фактом свершения нанесло урон абсолютной власти монарха. Именно поэтому наказание было показательным. Если казнь, то публичная, если каторга, то с демонстрацией скованных цепями колодников. Однако, изменения в обществе, связанные с разными процессами, полностью поменяли данную картину. Философ утверждает, что общество стало гуманнее, но дело даже не в этом. Гораздо важнее, что каждый член общества стал частью общей системы. Больше нет прямого противопоставления «преступник – судья», и первый и второй являются частью единого механизма, который работает по определенным стандартизированным правилам. То есть с одной стороны наблюдается процесс индивидуализации, а с другой стандартизации. Общество через отдельные единичные случаи строит систему надзора и наказания. Опосредованным следствием является то, что наказание выходит из сферы публичности, исчезает многообразие наказаний, происходит рождение тюрьмы, как универсального средства отделить семена от плевел.

Лично мне такая точка зрения кажется достаточно идеализированной, можно согласиться с тем, что в обществе действительно происходят перемены, имеет место эволюция социума. И у меня нет причин не верить автору, что принципы наказания действительно изменились за последние пару столетий. С другой стороны, подход с точки зрения только изменения взглядов мне кажется недостаточным. Фуко мало учитывает такие факторы, как, например, психологический или, скажем, экономический. Мне показалось, автору не хватило широты охвата темы, но утверждать это категорически я бы не стал.

Еще довольно интересной мне показалась мысль, что благодаря появлению института тюрьмы, сложился новый слой общества (вот не нужно тут слово «класс», как бы не хотелось), Фуко называет его представителей делинквентами. Это люди, всерьез вовлеченные в систему преступление-тюрьма, для которых данная система является нормой и образом жизни. Интересно, что появление этой нечеткой группы происходит не только изнутри (организованная преступность и способствующие вовлечению в преступную жизнь явления), но и снаружи благодаря карающему аппарату. Спецорганам проще контролировать жизнь общества, когда все преступники учтены и организованы в некую систему, потому они не препятствуют ее формированию и в некотором роде сами являются ее частью. Не могу сказать, что эта мысль для меня стала откровением, но поводы подумать появились.

Тюрьма, как метафора
Фуко утверждает, что перемены в обществе переломного 18 века коснулись далеко не только преступного мира. Сходным образом изменилось все общественные институты, связанные с властью. Появление упомянутого выше паноптикума философ напрямую выводит из общественного договора. Если все общество имеет склонность к формированию единой системы, то неизбежно появляются те, кому общество делегирует право осуществлять надзор. Если в феодальном обществе главенствовала власть силы, то в современном обществе (условно) как раз в силу изменения общественного сознания и перемен наступает власть закона. А для закона и его представителей наиболее простым и очевидным способом контроля является создание системы, где каждый занимает строго определенное место. Фуко приводит ряд институтов и объединений, где процессы стандартизации наиболее очевидны. Школа, госпиталь, завод, армия – все эти объединения строятся по единому принципу, тому же, что и тюрьма. Ученик в школе или солдат в армии всегда находится под надзором, действует по строго определенному уставу, его жизнь подчинена определенной программе. Таким образом, индивид может отыгрывать свою роль в узко ограниченном пространстве (камере), постоянно ощущая над собой надзор, а в случае попытки выйти из системы – угрозу наказания. Фуко расширяет этот принцип еще больше и говорит, что все общество живет именно так. Как истинный философ, он не дает оценки этому явлению, не кричит о страшном мире утопии-антиутопии.

Тем сложнее с ним согласиться и не согласиться. С одной стороны – да, примеры можем видеть в повседневной жизни повсюду. С другой стороны, опять же взгляд слишком идеалистический, а причины формирования такого мира недостаточно объяснены. Есть еще один момент, который совсем не понравился мне. Фуко декларирует принцип, что общество меняется. В то же время из его книги складывается впечатление, что в какой-то момент развитие остановилось. Прошла Великая французская революция, человечество придумало демократический режим, и все – двести лет ничего не происходит. Что в девятнадцатом веке, что в двадцатом система мира-паноптикума остается неизменной с теми же методами надзора-наказания. Как-то не верится.

Подытожу: книга оказалась гораздо более неоднозначной и менее интересной, чем я ожидал. Найти в ней хорошие мысли несложно, но воды тоже хватает, к тому же есть проблемы со структурой. Прочитать можно, но однозначно рекомендовать я бы ее не стал.

Долгая тюремная прогулка - 2018. Сентябрь. Команда "Кокарды и исподнее".

Надзираем и наказываем

На примере Франции Мишель Фуко пытается понять, почему сегодняшнее правосудие и его методы наказания выглядят так, как они выглядит. У системы наказания, о которой он говорил, было несколько важных составляющих, которые придавали наказанию смысл.

Вы узнаете в частности, для чего были необходимы смертные казни, почему в них важен элемент публичности. Здесь ритуалы приобретают особый смысл, они напоминают нам, что наказание - это не только возмездие, но и демонстрация силы (и акт коммуникации между государством и обществом). Именно поэтому Серсею не только лишили власти, но и остригли, раздели и провели по городу определённым маршрутом (разработанным специально для таких случаев).

Пытка - точно также неотъемлемый ритуал не только для получения информации (уже до XVIII века понимали, что информации, добытой пыткам нельзя доверять безоглядно), но и для очищения и напоминания о том, что общественный договор - есть благо.

Народ - также необходимая составляющая публичной казни и пыток, в какой-то то мере его соучастие легитимизирует процесс, и в то же время тайная казнь попросту не имеет смысла. Даже если все о ней знают, она в таком случае не выполняет своего назначения. Здесь я подумала о советских репрессиях, где расправы происходили в основном тайно, и подозреваю, что лишь малая часть этих преступлений была задокументирована. В частности Кэтрин Мерридейл высказалась об этом следующим образом:

В конце концов, публичные казни передают некоторое ощущение человеческой драмы, и всегда сохраняется возможность, что жертва встретится взглядом с человеком из толпы или даже со своим палачом, и все это в присутствии множества зевак. Даже с повязкой на глазах жертва, пока еще жива, остается человеком, мужчиной или женщиной. Подпольные расстрелы, при которых заключенных убивают в подвалах или посреди поля, превращают людей в ничто, раз их жизни даже не заслуживают того, чтобы их отнимали публично.

В XVIII-XIX столетии ситуация драматически меняется, и народ все чаще отождествляет себя с жертвой казни. Народ начинает тщательно следить за процессом, при чем не только за тем, не слишком ли жесток палач, но и не слишком ли тот мягкосердечен. Случаются беспорядки, народ активно вмешивается в процесс, если подозревает обман.

Назревающие перемены у меня лично ассоциируются с деятельностью гуманистов, в частности Вольтера, но Фуко отрицает гуманизацию и утверждает, что не гуманизм, а рациональная экономия тому причиной. Государство, говорит он, стремится не наказывать меньше, но наказывать лучше:

«...Может быть, наказывать менее строго, но для того чтобы наказывать более равно, универсально и неизбежно; глубже внедрить власть наказывать в тело общества».

Поскольку первейшей целью он видит внедрение концепции наказания в умы граждан, то он пересматривает концепцию «великого преступления» именно с этой точки зрения. " «Великому преступлению» полагается «великое наказание», а такого у нас не имеется. Из соображений экономичности нет смысла наказывать великие преступления. Подобрать соответствующее наказание невозможно, возместить ущерб пострадавшим тоже, повторить его кто-то вряд ли захочет. С этой точки зрения есть смысл жестоко наказать за кражу, но не за геноцид целого народа (условно, геноцид - это мой собственный пример «великого преступления», более удачного в голову не пришло). Цель не наказать ради наказания, поэтому наказание не обязательно должно соответствовать преступлению.

Так постепенно Франция приходит к идее, что важно не столько продемонстрировать свое право наказывать, сколько избежать повторения преступления. С этой позиции философ Беккариа утверждает, что рабство лучше смерти, поскольку оно «имеет минимальное воздействие на преступника, и максимальное для остальных» что, конечно, спорное утверждение, но логика понятна: пусть наказание будет не столько страшным, сколько будет казаться таковым.

Несмотря на то, что система наказаний постоянно медленно менялась, основной принцип оставался прежним: создать неразрывную связь между преступлением и наказанием, чтобы при мысли о преступлении всегда сопутствовала мысль о наказании. Тогда наказание уже не будет казаться произволом власть имущих, оно станет в «природе вещей», а не «насилием человека над человеком». Идеальное же наказание должно отражать преступление, за которое оно карает.

Здесь я, пожалуй, прервусь, чтобы вам тоже было что почитать на случай, если вы решитесь. Все-таки эта работа достаточно сложная, предназначена для вдумчивого чтения, и, возможно, как и мне напомнит вам о студенческих временах. Скажу, что потом автор будет много говорить об эволюции тюрем. Наверное, вы не знаете, но тюремное заключение сравнительно недавно стало использоваться в качестве наказания. Для затравки подумайте на досуге над вопросом, который задает Фуко:

Удивительно ли, что тюрьмы похожи на заводы, школы, казармы и больницы, которые похожи на тюрьмы?

Крутой маршрут

Современные философы – это подобие международной банды цыган-конокрадов, которые при любой возможности с гиканьем угоняют в темноту последние остатки простоты и здравого смысла.

В.О. Пелевин, "Македонская критика французской мысли", 2003

Очень мощная книга. Ерничество Пелевина заставляет со скепсисом относится к творческому наследию галльских любомудров, да и в целом стереотип ставит необходимость и осмысленность французских философов примерно на уровень британских ученых (и неудавшаяся когда-то попытка почитать Альтюссера добавляет сомнений). Однако постоянные ссылки на Фуко в западных, а порой и отечественных академических книгах по истории вынудили меня попробовать на вкус сей труд.

Не знаю, таков ли Фуко в других книгах, но этот опыт был крайне интересным и, смею надеяться, полезным. Автор ставит задачу рассказать о становлении тюрьмы (и в узком, и в широком понимании) как института, и делает он это блестяще, глубоко и насыщено, пусть порой в некоторой степени велеречиво. И, главное, делает он это изящно.

Думаю, что меня больше всего впечатлила не игра диалектическими переходами, а твердая экономическая основа книги. Если вывести за скобки вальяжность, легкий эпатаж публики и некоторую самоуверенность автора, то книгу можно принять за добротный марксистский труд по истории общественных институтов. По большому счету, Фуко рассказывает нам, что при переходе от феодализма к капитализму изменилась сама природа наказания, изменив и связанные с эти формы общественного взаимодействия.

При старом порядке король должен был показать, что преступник попрал установленные королем законы, т.е. так или иначе пошел против самого короля. Отсюда жестокость законов, отсюда показательные казни, которые вместе с тем так ужасны еще и потому, что административный аппарат мал, проникновение его в массы крайне ограничено, поэтому время от времени надо демонстрировать силу. Отсюда эти четвертования, с разрыванием людей лошадьми, колесование, заливание расплавленных металлов в раны, нанесенные щипцами палача. И многое, многое другое. Фуко также аккуратно намекает, что так жестоко кромсали потому, что казнили в основном тех, кто был не встроен в феодальную лестницу или же пытался ее уничтожить, поэтому для феодализма такой человек бесполезен (при капитализме стали действовать более эффективно, можно сначала выжать из преступника рабочую силу на каторге или еще где). Такое вот сверхнасилие для демонстрации абсолютной власти короля (а так как власть была довольно ограниченной по факту, то и сверхнасилие было спорадическим).

Фуко отмечает, что заметной чертой таких казней были частые попытки народа помешать их провести. Солдаты стояли спина к спине в две шеренги – одна лицом к эшафоту, вторая к толпе, для пресечения бунта в защиту казнимых. Народ часто ощущал классовую солидарность с осужденными, ведь при старом порядке почти все так или иначе вели противозаконную деятельность, ведь королевские указы запрещали почти все. В том числе при капитализме казни спрятали, чтобы не провоцировать народ. А кроме этого буржуазия стала наводить тотальный контроль, частично легализуя ранее противозаконное, частично меняя расклад сил (вернемся к этому позже).

Автор говорит нам, что переход власти к буржуазии существенно изменил всю область наказания. Буржуазия, с одной стороны, видела, что жуткие казни волнуют народ и не дают требуемого эффекта усмирения. С другой стороны, контролировать низы все же надо. Химера равного и общего законодательства быстро разбилась о реальность, по крайней мере Фуко считает создание арбитражного суда, т.е. суда по экономическим преступлениям, явным показателем того, что новая элита почти мгновенно вывела все основные свои правонарушения за рамки уголовного законодательства, оставив в области последнего только наказания для низов.

Средством же дисциплинирования низов после того, как исчез суверен, который мог восстанавливать свою попранную преступлениями честь расчленением преступников, стала тюрьма. До конца XVIII века тюрьма не была наказанием, только средством контролировать обвиняемых до вынесения приговора. С появлением же капитализма на мировой арене тюрьма внезапно становится главным способом борьбы с преступностью, той жертвой, что homo economicus вынужден принести, чтобы загладить вину перед обществом (потерянные годы для кропотливого труда). Но и это еще не все, почти сразу декларируемые цели введения института тюрьмы вошли в противоречие с результатами – вместо искоренения преступности тюрьма стала ее порождать, делать преступников профессионалами, ведь именно в тюрьмах преступники набирались опыта и становились рецидивистами.

Почему столь неэффективный на вид институт не только не был изменен машиной буржуазного государства за двести лет? Почему именно тюрьма стала единственной, по сути, формой наказания? Фуко берется утверждать, что, несмотря на декларации, цель тюрьмы для буржуазии с самого начала была иной – сделать преступность непривлекательной для низов, разрушить солидарность низов и преступников, существовавшую при старом порядке, исключить преступление из арсенала классовой борьбы, просто физически убрать буйных из среды городских бедных. А после того, как это удалось, буржуазия пыталась всячески подвести под эту гребенку любых рабочих активистов, любых профсоюзников, называя их преступниками. Кроме этого, люди прошедшие тюрьму, встраиваются в машину полицейского контроля, становясь в том числе и осведомителями, позволяя контролю проникнуть в массы, в отличие от старого пордяка.

Фуко также говорит, что вся пенитенциарная система существует совершенно независимо от судов, возникнув как реализация просвещенческой утопии о полном контроле. Паноптикум Бентама (если я верно помню, о нем интересно писал и Скотт в «Seeing like a state» ) был почти реализован в этой системе, а потом так или иначе распространился на больницы и школы. Здесь Фуко становится актуальным и, поэтому, стремительно теряет почву под ногами, начиная усиленно намекать, что постепенно весь наш мир стал одной прозрачной для некоего наблюдателя (государства?) тюрьмой. Oh, wait…

Книга не только интересно написана, но и интересно скомпонована. Описания казней, рассказы о колоннах колодников, скованных одной цепью и идущих по этапу, жутковатые суды и воплощенные проекты тюрем и детских приютов, уставы школ и военных училищ – жуткий мир поиска и установления контроля над душой человека. И хотя автор специально в начале оговаривает, что речь пойдет только о французском опыте, однако частота ссылок в книгах по истории других стран как бы намекает нам, что удалось ему в обобщениях выйти и за пределы национальных границ.

Говорят, не суди книгу по обложке! В моем случае можно добавить: ну прочитай хотя бы тэги. Нет, не то, чтобы мне не понравилось, просто я ожидала я чего-то совсем другого. Я ждала некоего экскурса в историю относительно каждого слова из названия, преступление и наказание в красках. Краска появилась лишь на обложке, она заливает половину лица бедного позирующего мужчины.

Начало было многообещающим: автор рассказывал с чего же началось наказание, как таковое: сначала оно носило поучительный характер, когда на пытки и казни сгонялся весь город, чтобы все видели ка карают людей за самые различные преступления. Каждому преступлению - свое наказание. Затем приходят к тому, что казнь и многочасовые пытки могут не сколько поучить народ, сколько создать нового героя, заставить этот народ сочувствовать, надзиратели постепенно переходят к менее болезненным как физически, так и морально, наказаниям. В итоге мерилом всех наказаний становится содержание заключенных в тюрьмах, как и действует до сих пор, будь то домашний арест с подпиской о невыезде, и до одиночной камеры смертников в одном из штатов со смертной казнью.

Поясню, это была интереснейшая часть книги, ибо со следующей страницы начинается раздел Дисциплина. Он был не менее интересен, никогда не читала ничего подобного о том, как вымуштровать солдат, но... зачем? Я тут про пытки читаю или где? А тут пару десятков страниц о том, как в армии важна дисциплина, дальше лучше, переходим к дисциплине на заводе, в учебных заведениях. Вот из устава одной мануфактуры (цитата не точная): Если сотрудник отсутствует на рабочем месте более пяти минут, не известив об этом начальника, ставится пол-дня прогула. Вот как, граждане, надо дисциплину улучшать, а не пикалки на входе ставить. Правда, пришлось бы нанимать новую штатную единицу: приемщик объяснительных, или как-то так...

Ближе к финалу, автор описывает еще один интересный эффект, который давно меня возмущает. Этот замкнутый круг, когда заключенный, отбывший свое наказание становится свободным человеком. У него есть ряд ограничений: он должен отмечаться у своего надзирателя, не должен переезжать. И вот, возвращается он в большую жизнь, немало от нее отстав (помните того чувака из Зеленой мили, который повесился, когда его выпустили?), но он не может, даже если хочет выйти из колеса. На старую работу его не возьмут, новую тоже не предлагают. Все его знают и относятся к нему, как к чумному. Как начать новую жизнь, если не хватает средств даже на пожрать? А сворую-ка я вон ту булку хлеба. И понеслось. И так, пять лет за украденную булку хлеба превращаются в 19 лет каторги (привет, Жан Вальжан).

Что ж, книга, написанная практически 40 лет назад, не потеряла своей актуальности. Хорошо ли это? Не уверена, это значит, что в этом плане, система наказания не получила каких-либо изменений за достаточно длительный срок, нельзя сравнивать скорость прогресса прошлых веков и нынешнего, в новом тысячелетии все изменения происходят практически мгновенно. До прочтения этого труда, у меня порой возникали мысли, типа: вот вернули бы средневековые казни, чтобы современные преступники, поняли, что не отделаются простой отсидкой с хорошим поведением. А потом понимаешь, что попадут под это только те, кто не настолько и виноват, те же , кто заслуживает подобного - отделаются легким испугом, как и всегда. Для прогнившей системы поздно придумывать наказания. Нужно ее искоренять и создавать новую систему. То, что мертво, умереть не может.

Равняйсь, смирно

Я мялку вынимаю
И начинаю мять.
Кого не понимаю —
Не надо понимать.

А то если подумаешь,
И что-нибудь поймешь —
Не только мялку вытащишь,
А схватишься за нож.
Олег Григорьев

Это не книга-манифест, призванная открыть нам глаза, что мы все живём под дисциплинарным колпаком и все наши социальные телодвижения — это отработанный стук каблуков на плацу. Фуко рассматривает параллельно тюрьму как учреждение и Тюрьму как метод структуризации, налаживания и калибрования сложного механизма под названием «общество».
Поскольку в понимании Фуко общество развивается не линейно, а скачкообразно, он не выводит общего чёткого плана развития надзирающей системы через эволюцию техник наказания. Скорее, он рассматривает умозрительную теорию о развитии, основываясь на европоцентрическом историзме систем дисциплинарных взысканий. Как по мне, это верно – связывать методы воздействия на человеческого тело через призму разных временных периодов и разных социальных институтов. Ограничение его выборки Европой (преимущественно Францией) и новым-новейшим временем может объясняться тем, что для работы Фуко и не требуется большая территориальная и временная база, потому что суть его исследования — не выстраивание хронологического развития тюрьмы как таковой, а вычленение основных причин, вызвавших переориентирование с «наказания тела» на «наказание духа». Он демонстрирует, что дисциплинарный институт под обозначением тюрьмы не сильно разнится со школой, университетом или армией. Все эти — социальные институты, сформировавшиеся на базе конкретных социальных преобразований: смена правительственной структуры, внедрение более сложной иерархии, понимание необходимости поиска более эргономичных и практичных условий развития индивида и т.д.
Фуко опровергает положение, что тюрьма как способ наказания и замена смертной казни с пытками — это исключительное достижение либеральных реформ на базе гуманизма, и даёт читателю наблюдать, какими поступательными скачками видоизменялась пеницентарная система. Её изменения базируются на многих факторах от самой эпохи до иерархии правительственной системы, а не исключительно на воле реформаторов, потому что это куда более глубокий механизм. Тюрьма — это обобщающее название тех социальных методик воздействия на человека, которые сформировались в результате социального развития, она не могла не появиться.

Фуко разворачивает ретроспективу деконструкции тела как обособленного от мира явления, обладающего свободами, и претворение его в функциональное социальное тело, наделённое обязанности, потому как для «высшего блага» результат выполнения его прямых и непрямых обязанностей важнее, чем соблюдение его свобод. Модифицирование тела через жёсткую дисциплину и подспудный контроль в отлаженную единицу общественного механизма, приносящую максимальную выгоду при минимальной вероятности технического сбоя. Армейская муштра тому пример.

Превращение человека в механизм происходит посредством насаждения программных установок поведения, чему на пользу идёт «тюремная» система организации жизни – территориальная изолированность стенками камеры (кабинета, отсека стола), распорядок, внутренний свод правил с системой взысканий (некошерное место у параши и ложка с просверленной дыркой; денежный штраф и выволочка на ковре начальника) и поощрений (сигареты, сахар, деньги; твоё улыбающееся лицо на стенке сотрудников месяца и премия в кармашке), совмещение времени работы полезных единиц, контроль над этим временем, разделение времени на полезное и праздное, таким образом, время человека подвергается обработке так же, как и сам человек, он претерпевает слияние своего физического тела с функциями, которое это физическое тело выполняет в отведённое время. Человек = функция.

Подобное слияние сил требует чёткой структуры командования, о чём говорит Фуко. Следовательно, «командующее» и «направляющее» звенья не выступают навершием пирамиды, с которого указюльки раздают, размахивая царским назначением и золотыми пряжками на щиколотках, а становятся лишь очередной единицой этого дисциплинарного механизма. С натяжкой можно вывести, что надзиратель в тюрьме, преподаватель в школе и старший офицер в армии повязаны дисциплинарными опутенками ничуть не меньше своих подопечных, просто в иных плоскостях.

Дисциплинарная муштра – это не инструмент жёсткого ограничения человеческой воли, это метод, техника, направленная на преумножение потенциальной пользы человека и максимальное её использование, вышколенное социальное тело проще выдоить досуха, чем расхлябанного дикаря, потому что дикарь знать не знает, чё от него требуют и зачем суют в руки карандаш.

Система «поощрения — наказания» — это та же дрессура, только вид сбоку. В идеализированной модели человеческого функционирования Фуко, вся жизнь человека как тела социального превращается в отрабатывании кинологических методов дрессуры на собеседнике, подчинённом, осужденном и т.д., пока кто-то другой дрессирует тебя.

Вся эта описываемая Фуко система контролирования социального тела направлена на бинарное разделение и клеймение индивидов, на обнаружение их в общественной чашке петри, выдёргивание, каталогизирование, переучивание и вбрасывание обратно, потому что дисциплинарные взыскания — необходимое условие для сосуществования групп людей, и без этого никуда. Вестготская правда шестого века предподносила себя как свод законов, включающих в себя обязательные наказания за преступления, потому что только так можно обеспечить функционирование общества. Даже если ты гроза Европы с клёвой шаблюкой, рубящий людей в капусту, будь добр получить по шапке, если слишком выбьешься из прописанной поведенческой структуры.

Противников яростного манифестирования дисциплины как основы общества хочу утешить, что через пару лет после публикации Фуко, в своих размышлениях о происхождении либерального государства, признал, что переоценил дисциплинарную власть как инструмент воздействия, добавляя к вокабуляру господствующей верхушки, которая правит балом, ещё макровласть и микровласть. Если кто-то считает «Историю тюрьмы» (в оригинале Тюрьма с большой буквы, сохрани её в переводе – легче было бы не строить иллюзии на предмет содержания книги) слишком ограниченной и недостаточно исчерпывающей, неподходящей для объяснения социальных взаимосвязей, можно ознакомиться с работой «Безопасность, территория, население», с микро- и макровластью, сфера влияния которых тонкой плёнкой распространена куда шире и глубже, чем простая дисциплина-механизм или дисциплина-муштра.
Вечер в хату, посоны.

ДП '17
ОПГ Знак Четырёх

Если у вас когда-нибудь возникало ощущение того, что вы живете в тюрьме, то, поверьте, так оно и есть. Согласно Фуко, с 19 века все мы, от преступников до небожителей, живем в обществе со строжайшей дисциплиной, которая от тюрем распространилась на школы, места работы, охватив всю нашу жизнь и диктуя нам каждый шаг, указывая, что нам можно делать, когда и как.

Начав с описания жестокой казни четвертованием, от которого у читателя должен случиться если не приступ рвоты, то хотя бы пробежит легкий холодок по спине, Фуко переходит от очевидной жестокости нравов прошлого к описанию общества и системы тотального контроля над индивидом, превратившемся в юридический объект наказания и постоянного надзора. Вся система как бы делает шаг выше, переходя от общества броуновских индивидов, хаотично вращающихся в пространстве, к упорядоченному движению объектов, действия которых регламентированы, учтены и классифицированы. Гуманизация отношения к преступникам, попирающим власть сюзерена, привела к тому, что все общество оказывается наказанным еще до того, как кто-то совершил преступление. Для профилактики преступлений во все сферы внедряются институты, призванные муштровать, воспитывать, контролировать и предотвращать. Создаются больницы, учебные заведения, фабрики, казармы, тюрьмы и другие исправительные учреждения, контролирующие каждого. Более века спустя появляется знаменитое произведение Оруэлла о Большом Брате, который следит за всеми. С каждым веком надзор и регламентирование государства усиливается, а корни всего этого уходят в конец 18 века.

Складывавшаяся заново система постулировала, что физические страдания - это негуманно, а вот нравственные - вполне сойдет. И, кроме того, выбившуюся из стада овцу, которая может быть волком, нужно перевоспитывать трудом, чтобы тем самым преступник компенсировал совершенное им для общества, отбив желание у остальных вступать на скользкую дорожку принесения вреда государству. С ростом общественной сознательности французского общества под влиянием деятельности просветителей с их идеями свобод и гуманности роль государя, владельца всех своих подчиненных, уступает на второй план, его власть забирают абстрактные общественные институты, государство в целом. Спасти от смерти / наказания правитель теперь не может, все решается в другом месте.

Процесс вынесения приговора очень усложняется и обрастает всяческими условиями. Раз теперь судится не просто тело, которому можно было причинить боль, заставить страдать, а душа, в судопроизводство "внедрился целый комплекс оценочных, диагностических, прогностических и нормативных суждений о преступном индивиде". Стало учитываться больше нюансов совершенного преступления, но тем самым человека все больше опутали сетью разных институтов. Если ты совершил преступление в состоянии безумия, то не уйдешь от наказание, оно заменяется "лечением". Опасный для общества, нуждаешься в исправлении. В лечебнице, котоаря своей дисциплиной и мерами недалеко ушла от тюрьмы. В художественной литературе есть примеры, когда герой попадает по ошибке в лечебницу, будучи здоровым. Это очень травмирующе, но общество устраивает, ведь таким образом оно обезопашивает себя. За гуманностью в отношении преступников скрывается страх перед ними, нежелание оказаться на их месте и боязнь попасть туда же, куда и они. Рождаются относительно благоустроенные тюрьмы, исправительные дома.

На пассаже о работе и оплате труда заключенных вспомнила некоторые ахи-вздохи по поводу условий задержания Брейвика, дескать все бы хотели жить так припеваючи. В созданной и тщательно взлелеянной пенитенциарной системе есть много проблем, на которые мы предпочитаем закрывать глаза, лишь пестуя в последние два с небольшим века эту систему, крича о том, что добились идеальности. А сами живем в тюрьме, ходим каждый день в тюрьму, просто переводясь из одной в другую.

Проблема с чтением Фуко - он пишет довольно муторно, накручивая фразы, не кристально ясные, а припыленные и запутанные. Читать его - не самое большое удовольствие, но поднятые в книге темы полезны для понимания современного общества, они к нему применимы в полной мере. Нужно только в потоке словоизвержения уцепить несущие главный смысл фразы.

Команда "Урбан и Ко", сентябрь, основное № 4

Около 10 лет назад у меня была возможность разнообразить свое высшее образование, добавив еще одну корочку - юридическую. Но воля случая и другие интересы не дали мне этого сделать. За это я благодарна высшим силам, или кто из вас во что верит. Потому что правильность моего выбора порой подтверждают книги наподобие труда Фуко. Каждая из страниц книги была для меня просто тем самым наказанием, о котором говорил автор, и чувствовала я себя в литературной тюрьме. Наверное, вот людям близким к юридическому образованию подобный нон-фикшн придется по душе, может быть ее читают на каком-нибудь курсе, в историческом аспекте, может быть кому-то она очень придется по душе. Для меня - это была каторга и отвращение. Вот совершенно автор не сподвиг меня разобраться в новой теме, мне просто пришлось это сделать в рамках игры, иначе дальше 5 страниц я бы и не стала читать. Вообще, непонятная для меня структура книги: то автор пишет про древние пытки, то вплетает роль королей в наказания заключенных, потом здесь оказывается какой-то распорядок дня (зачем?почему?не пойму), потом философствует над душой и телом заключенного и над чем интереснее "издеваться", так сказать.

Несомненно, труд Фуко велик, но для избранных. Ему удалось собрать воедино многие части становления тюремных учреждений и системы наказаний. Автор показывает, во-первых, что для изменения системы потребовалось не так уж и много времени (если брать исторический ракурс времени): ведь за каких-то лет сто власть перешла от публичных пыток на площадях и в особо жестоких формах, до вполне организованной тюремной системы, где не просто кучка людей проводит время, а вполне с определенной структурой и распорядком. Эти зрелища на площадях, с разрыванием людей на части - просто жуть жуткая, с подробностями, от которых тошнит. Зачем они были нужны? Фуко разложит это для вас по полочкам. Мои полки не выдержали - и поэтому не сохранили память о важности. И вроде от таких вот конкретных вещей автор может легко перейти к тому, что есть наказания - может издевательства над телом не есть высшая форма наказания, может быть следует оказывать влияние на душу осужденного. А еще потом вам начинают выпаривать серое вещество тем, что есть тело человека и тело осужденного, и что издеваются по факту не над человеком, а над объектом права. Вот как-то так я поняла весь этот поток мыслей. И забыла.

Что еще вы узнаете? Немного про наказания, но по факту - какое-то пережевывание информации из другой главы. Все о той же власти, которая стремилась влиять на народ и показывать свою мощь посредством публичных зрелищ. А потом вам придется поразбираться в распорядке тюремной жизни и вообще некой дисциплине. Может быть вы увидите даже что-то интересное в тексте о строительстве паноптикона - весьма интересного учреждения, которое изначально служило для изоляции больных чумой, а далее было переформировано для тюремной системы. Надеюсь, и этот аспект я правильно поняла.

Могу сказать, что на основе исследования Фуко можно проследить, как из некоего "зверского" образа тюрьма обтесывается демократическим подходом, переходит из стадий издевательств над телом в фазу лишения человека воли и свободы, навязывает ему новую жизнь, подчиняет его тело и дух. Месье Фуко предоставит вам хорошее "поле" для вашей философской натуры, подкинет дровишек в ваш огонь политических страстей, если вы сами того захотите. Т.е. этот труд с его научно-исследовательской и весьма скучной подачей сможет вас подогреть, если обозначенные темы вас вправду интересуют.

О чем же хотел по итогу рассказать автор и какие знания донести до читателя? Как уже и говорила раннее, это проследить не только появления такой структуры как тюрьма, но и увидеть более глубокие понятия: например, имеют ли наказания одних лиц общественное влияние на других, так ли были необходимы публичные порки и снижали ли подобные наказания степень преступности? Это средство воздействия власти на общество, или просто необходимость времени? Смогла ли власть подчинить себе заключенных, не издеваясь над их телесами, но лишая их прав? Порассуждать, кому интересно, есть над чем. А возможно вам захочется порассуждать о том, что есть тюрьма для человека вообще, как в физическом, так и духовном плане? Может быть закрытие человека в четырех стенах не сможет донести ему всю степень вины за совершенный проступок, или же что человек может создать тюрьму сам, даже не отбывая наказание в специальном учреждении? Вероятно, именно на это были направлены те древние пытки, воздействовать на тех, кто либо сможет понять и сторониться преступлений и преступных групп, на тех, кто может сам создать для себя некую тюрьму, заключить дух в тиски и не дать ему сломаться под влиянием плохих людей/суждений.

Что сказать, людям интересующимся уголовными делами, правом, юриспруденцией во всех ее проявлениях - возможно книга и будет интересна для расширения кругозора. Может быть она также будет по нраву тем, кто любит копаться в мелочах системы, в нюансах работы учреждений, разбираться как и откуда все пришло и почему система работает так, а не иначе. Я, как оказалось, вообще не такой человек! Так что ссори, что не поняла этот труд!

Долгая прогулка-2018. Команда "Решительные леди Гилеада" (сентябрь, основное)

Visibility is a trap.

Честно говоря, это была самая трудная книга, которую я когда-либо читал. Это, однако, мало что говорит, поскольку я не склонен читать книги по социальной теории. Фуко, на мой вкус, слишком многословен, высокомерен, интеллектуален. Кажется, он любит использовать слова, которые он составляет в середине текста, практически без объяснений, кроме контекста (например, паноптикума). Хотя, должен признать, его теории, редко поддерживаемые чем-либо, кроме его помпезных предпосылок, несут фундаментальные истины. Прочитав это, если вы сможете пробраться сквозь гадость его повторных утверждений своего тезиса, у вас появятся некоторые общественные фильтры, сорванные с ваших глаз. Он заставит вас увидеть, что общество не только определяет тюремную систему, но и то, что тюремная система определяет общество. Вы могли бы, вероятно, пролистать до конца, чтобы получить его главное замечание, но здорово видеть трансформацию нашего общества через то, как мы наказываем.

Я склонен оценивать произведение "Надзирать и наказывать" больше чем на три звезды, но, когда я критически просмотрел книгу, мне было трудно найти оригинальность и блеск, которыми она обладала.

_____________________________________________
Несказанные речи. Тур 5 (2019 год)

Кто такой Мишель Фуко?
Ужасный французский человек-постмодернист. Который преподавал на множестве кафедр и провел кучу нужных (и не очень?) исследований. И еще плюс написал пару-тройку довольно занимательных книг (на весьма занимательные темы).
Одна из таких тем — эволюция методов надзора и наказания через призму развития французской государственности, скажем это так. Где тюрьма является закономерным результатом всех общественных преобразований, пусть и не совсем эффективным средством по борьбе с преступным миром, по мнению самого мосье Фуко.

Я не хочу пересказывать весь сюжет и суть данного труда, который является симбиозом из исторической антропологии и политической философии, но скажу вам, что эта работа не может оставить равнодушным своего читателя. Множество моментов интересно, столько же и спорно, но в конечном итоге мы получаем формулу дисциплинарной власти, которая бушует на просторах нашей планеты. В чем ее суть?
Все очень просто: нас не окружают непреодолимые заборы, мы с самого начала являемся свободными, у нас есть права выбора — все клетки и заборы у нас в голове!
Это самая обобщенная характеристика данной книги, господин Фуко много отвлекается, приводит массу показательных примеров (порой весьма жутких), даже высмеивает сам себя, лишь бы вы сами сделали вывод и оглянулись вокруг окружающей вас действительности.
Но здесь неопытным читателям я бы посоветовал не впадать сразу в экстаз, а в процессе чтения проводить параллели с теми знаниями о вашем крае жительства, которыми вы обладаете, потому что Фуко все свое внимание концентрирует на Западной Европе (не осуждаем, оно и понятно), а мы пусть все и произошли от одних предков, но все же в процессе своей эволюции (не только физической) пошли несколько по другому уникальному пути.

А вообще Фуко удивляет, шокирует, убивает, да и много чего другого делает, но в сумме приводит нас к новому мышлению, которое затем заставляет смотреть на свое государства с совершенно другой стороны.
Политические технологии, муштра, иерархический надзор, безумцы, бродяги, экзамен и Фуко. Все в книги и за ее пределами, наслаждайтесь.

Большой брат никогда моргает или глобальная паноптиканизация

Смотря через призму идеи о всеобщем прогрессе принято считать, что древние времена были довольно темными, антигуманными, а с вступлением в эпоху прогресса повсеместно шириться либерализация, дающая все больше прав и свобод человеку. Но не все так гладко и просто как может показаться сперва. Мишель Фуко одновременно и перевернул привычно устоявшееся представление о широкой ноге либерализма, так и вскрыл напоказ некоторые нагноенные темы, которые все чувствовали, но замечать не хотели. Ключевые работы усомнившегося во всеобщем благе прогресса Фуко — История безумия в классическую эпоху и Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. Центровая тема этих двух работ, как и многих других у Фуко — власть. Но власть не исключительно в представлении традиционной политической иерархии, иначе сказать — власть извне, но власть действующая изнутри системы, нарастающая, как давление в замкнутой газовой камере. В Истории безумия в классическую эпоху Фуко акцентируется на феномене возникновения психиатрических больниц, в Надзирать и наказывать тема несколько расширена, и охватывает не только пенитенциарную систему, но и описывая другие лучики паутины контролирования.
Новый тип внутренней власти возник не так давно, собственно он тесно связан с возникновением капитализма. Наем работника на производство несколько изменил требования к человеку — он начал восприниматься как машина с определенным уровнем эффективности. Так, автоматически повысился уровень дисциплины для рядового человека-винтика. Фуко, в Рождении тюрьмы, не рассматривает конкретно производства, но акцентируется на структурах, с более упорядоченной системой исправления человека, возникших вместе с капитализацией. Это общеобразовательные школы, тюрьмы, казармы и больницы. Индивид в таких структурах уже не совсем хозяин своего тела и разума, некто будет использовать разные концепции исправления и подгонки, дабы на выходе был качественный продукт послушания. Фуко не акцентируется на том, кто такой этот управляющий некто — их множество и они могут действовать вполне автономно один от другого.
В общеобразовательных школах индивидуумов будут обучать не только считать и писать, но и настроят на нужные ценности, например любовь к государству. Еще научат сидеть по схеме, держать руку при письме по схеме, направлять свое внимание только на учителя тоже по схеме. Еще и физкультуру сделают обязательной — дабы тело было пригодно ко всем этим схемам. Здесь учитель твой властитель.
В больнице тебя уложат по схеме, будут выдавать лекарства по схеме. Пациент же обязан подчинятся. Здесь врач твой властитель.
В армии тебя постоят и выработают такую выправку, что к концу жизни вряд ли ее забудешь. Здесь старший по званию твой властитель.
И тюрьма — концепт контроля, концепт наказания, который позже перерастет в концепт исправления, да не только для осужденного, но и напоказ — для общества в целом. Здесь твой властитель — твой надзиратель.
Не совсем вписывается в общий концепт возникновения таких систем синхронно с ростом капитализма модель монастыря. Не настолько повсеместные, очаговые, но так же испускающие власть изнутри модели.
Важным элементом в этих структурированных заведениях есть надзор. Не только в основном концепте — в тюрьме, но и школы, монастыри, больницы и казармы без этого невозможны. Фуко здесь применяет идею паноптикона, развитую из модели идеальной тюрьмы Иеримии Бентама. В такой тюрьме заключенный не знает — наблюдают за ним в данный момент или нет, здесь власть невидима, но вездесуща. То, что ранее я обозначила как власть изнутри, Фуко назвал микрофизикой власти — формой подчинения, отличной от насилия, разделяющего общество на два лагеря — надзирателей и наказуемых. Тут невозможно не вспомнить знаменитый Стэнфордский тюремный эксперимент (проведенный в 1971 году, за 4 года до публикации Рождения тюрьмы), разделивший обычных студентов на охранников и заключенных и вышедший из-под контроля. Экспериментом руководил Филипп Зимбардо, впоследствии написавший книгу с довольно кричащим названием — Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев. Склонность к театральности сыграла с Зимбардо злую шутку. Эксперимент впоследствии так и не был воспроизведен, а в 2018 году кинорежиссер Тибо Ле Тексье обнаружил, что реальных результатов эксперимента попросту не существует, сам Зимбардо признался, что его эксперимент был скорее «демонстративным», нежели «научным». Так и сам Фуко через 4 года после публикации Надзирать и наказывать признает, что преувеличил в своих описаниях ужасы дисциплинарной власти, хотя от идей не отступился.
Несмотря на признания преувеличений самим Фуко, сейчас очень сложно отделаться от впечатления тотальной незаметной слежки. Отслеживание физического тела через камеры повсюду, так и надзор за нравственно-духовным в длинной истории каждого клика в интернет-пространстве. Такой фон может сформировать нечто более глубокое, чем власть изнутри системы — власть изнутри, направленную на самого себя, контроль своих же действий под давящим ощущением, что за тобой наблюдают постоянно, но точно знать ты никак не можешь.

Долгая прогулка