Дальше, вот здесь, моя комната, а это комната Джорджа. Советую входить к нему с опаской. Однажды я зашел, а Джордж в это время голышом занимался йогой.
– Расскажу как-нибудь в другой раз, – сказал Локвуд. – А сейчас лучше поспешить. Джордж не простит, если из-за нас остынет еда.
Право, мне доводилось видеть оживленные трупы, которые передвигались с гораздо большей ловкостью и изяществом, чем Джордж.
Можете спорить на что угодно и не ошибетесь – мое лицо в этот момент запылало от нахлынувшей смеси сразу трех чувств: смущения – оттого что мою хитрость раскрыли, удовольствия – оттого что меня похвалили, и восторга – от открывшегося передо мной сияющего будущего.
– Свидание было довольно утомительное, – заметил Локвуд. – Правда, конец получился забавным.
Официально считалось, что такие уличные светильники должны отгонять Гостей, делая ночные улицы безопасными. На деле, поскольку призраки крайне редко бродят по дорогам, призрак-лампы просто должны были убедить простых горожан, что правительство помнит о них. И заботится.
Так что почти все свое время (по большей части это были ночные часы) я проводила в компании других юных агентов Якобса. Мы очень сдружились и охотно работали вместе. Нам было весело, и мы не раз спасали друг другу жизнь. Если кому-то интересно, их звали Пол, Норри, Джулия, Стеф и Альфи-Джой. Теперь все они мертвы.
К моему удивлению, путь оказался свободен. Поднявшись на несколько ступенек, мы каждый раз останавливались, всматривались и вслушивались, но безрезультатно. Жуткий холод больше не ощущался, призрачный туман тоже исчез, своим внутренним слухом я ничего не улавливала. Локвуд и Джордж тоже ничего не замечали. Единственную опасность представляли собой лишь пижамные штаны Джорджа, грозившие свалиться.
– Мы с тобой работаем вместе пол года. Скажи, я хоть раз подвел тебя? – ухмыльнулся Локвуд. Я только хотела открыть рот, чтобы перечислить все случаи, когда он меня подводил, как над столом начал проседать потолок.
Да, хорошенькой я не была, но, как сказала однажды моя мать, красота – не моя профессия.
Да-да, согласна, эти пакетики с чаем не защитят вас так же надежно, как серебряный кончик рапиры или неожиданно вырвавшийся из банки шквал ослепительного огня, но есть в них нечто более важное. Чай поможет вам сохранить рассудок – вот так, не больше и не меньше.
– Ирония умнее, сарказм ядовитее.
- Это последнее интервью в "Таймс" сделало свое дело. Наконец-то к нам пришла слава.
- Это потому, что мы не спалили дотла Кум Кери Холл, - вставил Джордж. - Хотя, если честно, угрохали своего клиента. Так что нам еще есть куда расти.
— Нет. Это ирония. Или, быть может, сарказм. Не могу запомнить разницу.
— Ирония зачастую показатель ума, поэтому у тебя, должно быть, сарказм.
— Да, это было полезно.
— В самом деле?
— Нет. Иронизирую. Или это называется сарказм? Никогда не понимал разницы.
— Ирония умнее, сарказм ядовитее. Очевидно, это скорее сарказм.
Привлекательный, как пачка маргарина, вдохновленный, как брошенное на пол ванной мокрое полотенце.
-Ладно. А почему я?
-Ну... ты же девушка... вы более чувствительны.
-К эмоциям, к поведению людей, но не к каменным стенам!
-Ой, это почти одно и тоже! <...>
В тот раз это было "жуткое потустороннее завывание", которое она слышала в своей гостиной и на кухне. Мы думали, что это может быть Воющий Дух. На самом деле это оказался соседский кот Бамблз, который застрял в дымоходе.
Я ответила ругательством, от которого, наверное, скисло бы молоко, если бы оно уже не свернулось, простояв на столе тридцать шесть часов.
— Не вижу, чтобы ты шевелился. — Виной тому глубокий диван — не дает мне встать, как ни старайся.
Пока я жевала, меня накрыла великая волна "Все пофигу", и я с удовольствием поплыла на ней, откинувшись на спинку и глядя куда-то вверх.
- Фейрфакс говорил что-нибудь про то, что предпочитал делать в замке?
- Он был слишком занят попытками нас убить.
- Кто может его винить в этом.
«– Мы уже достаточно взрослые, но все еще достаточно молоды, – с улыбкой ответил Локвуд. – Самый лучший возраст.»
Не заботься о завтрашнем дне, он сам о себе позаботится.
Джордж Куббинс - красивый, как открытая банка тушенки, харизматичный, как мокрое кухонное полотенце, валяющееся на полу.