И вдруг между ними пробежала искра! Яркая, как фосфорическая вспышка, в этой полутемной, почти пустой комнате. Неудержимая, грубая страсть! Сестра ненависти и мести.
Людей нельзя держать в загоне. От этого они становятся опасными.
Я Дина. Живым всегда кто-то нужен. Как и животным. Нужно, чтобы кто-то потрепал их по загривку, поговорил с ними. Фома такой.
Я Дина. Кто потреплет по загривку меня?
Одно дело — виртуозно играть по нотам, другое — трогать сердца людей своим искусством. У музыки, как и у человека, есть душа. Нужно уметь услышать ее…
... человек поступает так, как ему нужно. И не спрашивает совета, если может обойтись без него.
Женщинам ничего не стоит разорвать человека на лоскутки, развеять их по ветру, а потом спокойно поехать в церковь!
Нужно делать что решишь, пока в тебя не закрались сомнения.
Важно не что и как происходит на самом деле, а что и как происходит в представлении людей.
Живым всегда кто-то нужен. Как и животным. Нужно, чтобы кто-то потрепал их по загривку, поговорил с ними.
Человек видит лишь то, что способен увидеть.
— Богатство — вещь сложная. Оно, как и любовь, — случайный дар, — добавила Дина, пристально глядя на господина Раша.
Мир хуже, чем тебе кажется. Кровь. Виселицы. Голод. Бедность. Предательства и унижения.
— Умерший человек не может быть несчастным, — сказала Дина. — Несчастные — это живые.
От горя она сделалась совсем прозрачной, как хрупкое стекло. Темное время положило свои тени на его мягкий узор.
— Мыслящий русский — самый независимый человек на свете, — с жаром произнес Лео. — Но Россия — это не один голос. Это многоголосый хор!
Страх его был огромен, как море. А страсть — необъятна, как небеса.
Горе — это картины, которых человек не видит, но тем не менее должен носить в себе.
Война, в которой сражающиеся не видят смысла, всегда бывает заведомо проиграна. Война — это крайнее проявление человеческого страха, когда люди уже не могут договориться.
Какой ты есть, такой ты есть всегда. Независимо от того, где ты.
— Почему ты такая? — Я делаю то, что должна, — сказала она и встала.
Любовь – это волна, которая существует только для того берега, о который она бьется.
Господин Лорк тут же вскочил и сел к пианино. Он весь склонился над клавишами, пока Дина поудобнее устраивалась на стуле. Она широко раздвинула ноги, расправила зеленую бархатную юбку с каймой и поставила виолончель между коленями. Поза была далеко не женственная. Неизящная и даже непристойная. Тяжелая чувственность наполнила комнату.
Глаза у Иакова затуманились.
Когда Дина нагнулась к инструменту со смычком в руке, взору его открылась ее полная молодая грудь.
Лицо Дины под копной темных непокорных волос вдруг сделалось спокойным. По случаю приезда гостя волосы у нее были расчесаны и в них не торчали стебельки сена. Большой чувственный рот слегка приоткрылся. Глаза никого не замечали. Взгляд стал тяжелым.
Вот Дина нагнулась, и полились первые звуки - Иакова как будто ударили ногой в живот. Он знал, что это означает. Такое с ним уже случалось.
Правда, теперь это ощущение было гораздо острее. Может, потому, что все произошло слишком неожиданно.
Голова Иакова вдруг превратилась в гнездо ласточки, в котором музыка перебила все яйца. Желток и белок текли у него по щекам и по шее. Он невольно опустил голову и погасил сигару.
Оказалось, что под платьем Дины скрывается тело молодой женщины.
Наверное, эта женщина не всегда удовлетворяла требования господина Лорка своим исполнением Шуберта, об этом Иаков не думал. Он видел лишь ткань юбки, дрожавшую в такт музыке на пышных бедрах Дины.
Иаков был струнами под ее пальцами.
Смычком в ее мягкой, сильной руке.
Дыханием, поднимавшим и опускавшим ее грудь.
Он и сам поднимался и опускался вместе с нею.