События военно-исторической хроники «Цусима» разворачиваются на фоне одного из величайших в мире морских сражений. Около 30 лет А.С. Новиков-Прибой (1877–1944) собирал материалы для своей эпопеи – в походе и Цусимском бою на броненосце «Орел», в японском плену, а по возвращении на родину – в подполье, в эмиграции, изучил множество архивов, беседовал с участниками событий. Писателю удалось воссоздать яркие, запоминающиеся картины битвы, а главное – рассказать о беспримерном подвиге русских...
Мы пришли сюда не спасаться, а воевать! Спасаются только в монастырях!
- Вот, ваше благородие, мне очень нравится Лев Толстой. Никто из русских писателей не обрушивался с такой беспощадной критикой и смелостью на полицейско-поповский социальный строй России, как он. Через него я впервые познал всю несправедливость нашей жизни. С точки зрения властей - это самый опасный писатель для матросов. У многих он перевернул душу. Но с выводами его учения трудно согласиться, в особенности когда находишься на корабле в качестве нижнего чина. Предлагаемое им евангельское смирение, "непротивление злу" я очень много раз видел на практике. Стоит матрос. Подходит начальник и бьёт его по правой щеке. Матрос не сопротивляется. Начальник бьёт его и по левой щеке. Матрос опять не сопротивляется. Иногда смиренно выносит двадцать и больше ударов. Буквально поступает по учению евангелия Толстого. Перерождается ли от этого офицер? Становится ли он лучше, добрее? Нисколько. С таким же успехом будет колотить и других матросов. Совсем иные результаты были бы, если бы он получил от пострадавшего утроенную или удесятерённую сдачу.
- Да, вы правы, - согласился Васильев. - Но он знает, что не получит сдачи, и никакой жалобой его не проймёшь.
Что мне делать с тобой, разбойник? Повесить тебя - жалко, сослать на каторгу - мало.
Снаряд - дурак: он не разбирает, штрафной ты или нет
Однако скажу о нём: раньше разбойников вешали на крестах, а теперь наоборот - разбойникам вешают на грудь кресты.
- Вы смотрите и думаете, как тут всё хорошо устроено. А я вам скажу, что тут совсем не всё хорошо. Вы желаете нам победы. Нечего и говорить, как мы её желаем. Но победы не будет!.. Я боюсь, что мы растеряем половину эскадры на пути, а если этого не случится, то нас разобьют японцы: у них и флот исправнее, и моряки они настоящие. За одно я ручаюсь: мы все умрём, но не сдадимся...
В кают-компании стало тихо, как в морге.
Тут упомянули о динамо-машине. Я вспомнил один случай. Спрашивает адмирал Рожественский у одного минного машиниста, какой он губернии? А тот привык иметь дело с электричеством, возьми и ответь ему: "Пензенской, ваше электричество". Рассвирепел Рожественский и давай кулаком по темени вразумлять минного машиниста: "Я, говорит, тебе не динамо-машина, а адмирал флота его императорского величества. Запомни раз и навсегда: меня величают ваше превосходительство, а не электричество".
Но кочегар Бакланов был невозмутим и, как всегда в таких случаях, задал своему другу неожиданный вопрос:
— Скажи, Дрозд, сколько в хвосте у чайки перьев?
— Этого не знаю, но зато знаю другое: под хвостом у нее больше ума, чем у тебя в голове.
— С дурака на службе меньше, спросу. И на что нашему брату нужен ум? Все равно в адмиралы не произведут.
Ветками можно только мух отгонять, а против волков нужно иметь более действенное оружие
А для чего вам свобода нужна? Матерно вы всегда могли ругаться.
Жалеть нужно родину, а не солдат и матросов
А потом - подумаешь, какое значение имеет для России потеря одного миноносца, когда вся наша эскадра разгромлена!
Страхов много, а смерть одна
Раньше корабли были деревянные, но люди железные; а теперь корабли стали железные, но люди - картонные
Василий Федорович Бабушкин явился во флот из крестьянской гущи, из глухой провинции Вятской губернии. Высокий ростом, широкоплечий, грудастый, он обладал атлетическим телосложением. Своей необычайной физической силой он однажды удивил французов. Это было в Тулоне, когда там строился крейсер "Баян". В местном городском театре шло представление. Среди разных других номеров какой-то атлет демонстрировал перед публикой свою силу: сажал на стол двенадцать человек, подлезал под него и поднимал на своей спине вместе с людьми. Бабушкин, находясь в это время среди зрителей, не выдержал — вышел на сцену и попросил прибавить еще двух человек. Гром аплодисментов наполнил весь зал, когда он поднял такую тяжесть. Побежденный соперник сейчас же скрылся за кулисами, а русский силач, когда вылез из-под стола, совершенно растерялся. Его смущали бурные восторги публики и цветы, летевшие к ногам. Он не знал, что делать, и несколько минут неподвижно стоял на сцене, глядя в зрительный зал карими глазами, молодой и наивный, с натуженно-покрасневшим лицом.
Потом он признавался своим товарищам:
— Ну до чего неловко было! Не помню даже, как вышел из театра. Навертываю прямо на крейсер, а в голове будто шмели гудят.
После этого вечера он ежедневно получал десятки писем от француженок. Они всячески добивались с ним свидания. Но из этого ему удалось извлечь лишь ту пользу, что он скорее других научился разговаривать по-французски.
С самого начала войны Бабушкин находился на крейсере "Баян" и все время отличался исключительной храбростью. Он участвовал во многих самых рискованных предприятиях. Нужно ли было ночью выслеживать и ловить японских агентов, сигнализировавших своим войскам огнями, он всегда шел впереди всех. Не обходилось без него и в тех случаях, когда сторожевые паровые катеры отправлялись брать на абордаж неприятельские брандеры.
.......при отправлении судов в заграничное плавание полагалось на каждого матроса по двадцать копеек на покупку книг.
— Совесть не поладила с разумом. Я всячески упрашивал докторов, чтобы перевели меня на броненосец. Разум, как верный сторожевой пес, подсказывал мне, что я делаю неверный шаг — меня может постигнуть гибель. А чувства, как незримые канаты, тянули меня на броненосец. Я привык к своему кораблю, к его экипажу, к товарищам. И мне нестерпимо захотелось рискнуть жизнью вместе со своими Друзьями. Может, в критический момент я своим советом помогу спасти корабль...
- Подожди, Дрозд, я тебе примерчик маленький приведу. В Кронштадте у нас остался старый-престарый утюг. Броненосцем называется он. "Не тронь меня" - название ему дано. Знаешь такой?
- Знаю. А дальше что?
- По-моему, всю эскадру нашу можно назвать так, только с маленькой прибавкой: "Не тронь меня, а то развалюсь".
Однажды, передавая пакет от Ушакова Суворову, немецкий офицер назвал адмирала "господин адмирал фон Ушаков". В гневе Суворов крикнул на немца: "Возьми себе слово "фон" и передавай его кому хочешь, тольо не мне. А победителя турецкого флота и потрясшего Дарданеллы называй по-русски: "Фёдор Фёдорович Ушаков".
И все слушали, как Рожественский заочно разносил какого-нибудь командира, заменяя его фамилию придуманной кличкой, и все понимали, кого под какой кличкой он подразумевает. Не только командиры судов, но и младшие флагманы не избежали прозвищ, иногда остроумных, иногда похабных. Что представлял собою в его глазах толстый контр-адмирал Фелькерзам? "Мешок с навозом". А недалекий контр-адмирал Энквист? "Пустое место". Наш всегда щеголеватый и суетливый командир, капитан 1-го ранга Юнг? "Лакированная егоза". Командир "Александра III", гвардеец, капитан, 1-го ранга Бухвостов? "Вешалка для гвардейского мундира". Командир "Бородина", капитан 1-го ранга Серебренников, замешанный когда-то в народническом движении? "Безмозглый нигилист". Командир "Ушакова" Миклухо-Маклай, родственник знаменитого путешественника? "Двойной дурак". Командир "Осляби", капитан 1-го ранга Бэр, любитель поухаживать за женщинами? "Похотливая стерва". Некоторым командирам Рожественский давал прозвища, заимствованные из терминологии венерических болезней.