Эта книга – история девочки-подростка, начавшаяся с простого недоразумения, как снежный ком обрастает все новыми и новыми сложностями, но, к счастью, хорошо кончается. Ульфу Старку удалось написать повесть о дружбе и ненависти, любви и горе, о беспомощности взрослых и мудрости детей и стариков, о том, как непросто взрослеть, как трудно обрести себя. Многое в жизни кажется нам странным, чудным, но все вокруг исполнено глубокого смысла, нужно только научиться его распознавать, не надо бояться быть...
– Видишь ли, голубушка, твоей маме заказали нарисовать для журнала Радость Жизни. И вот она злится и бесится оттого, что знать не знает, как эта Радость должна выглядеть, – объяснил дед. – Более злобного творца радости днем с огнем не сыщешь.
Мені дуже жаль, — сказала я Плисці. — Зі мною завжди щось стається, правда ж? Я в цьому не винна. Просто так виходить, розумієте? Всупереч моїй волі.
Последние звуки, лёгкие ка пух одуванчика, летели над вереском, над водой и устремлялись к небу.
Солнце минувших лет освещало нас и высушивало после дождя или купания.
"Всё же в вечном спектакле жизни мальчишкам надо играть мальчишек, а девчонкам девчонок."
Таков уж род человеческий, все в нем перемешано: блаженные и недотепы, чудаки и зануды. Твоя мама - чудачка, я тоже. И моя мама была с чудинкой. Знаю, с такими людьми жить непросто. А еще есть зануды. Этим вроде полегче. Но и скучнее, черт меня подери!
Я так и знала, что мама забудет про мой день рождения. Она вечно забывала такие даты.
И вот снова кто-то что-то недослышал или записал неверно. Буква "а" потерялась, и все ждали мальчика по имени Симон. А заявилась я! Ну что теперь прикажете делать? Сказать по правде, у меня редкостный талант влипать в самые невообразимые истории. Допустим, я бы сказала: «Извините, видимо, произошла ошибка. Вообще-то я девочка. Меня зовут не Симон, а Симона». Нет уж! Знаю, чем бы все это кончилось. Все бы просто с парт попадали от смеха. И я бы это еще долго расхлебывала, и все равно меня прозвали бы Симоном, или Парнишкой, или еще как-нибудь не менее забавно.
Вот бы и мне свернуться калачиком и лежать у мамы на коленях, вдыхая запах духов и табака, и пусть бы она гладила меня по голове, а я бы рассказывала, какая невозможная у меня жизнь, и мало-помалу все бы успокоилось и прояснилось.
Озеро сверкало в рассветных лучах и слегка рябило от утреннего бриза. Просто не верилось, что всего несколько часов назад это была бурлящая пучина, черная, злобная, обжигающе холодная.
Казалось, я снова вырядилась, только на сей раз девчонкой. Девица со свежевымытыми волосами, начищенной улыбкой и подведенными глазами, глядевшая из зеркала, внушала мне робость – этакая сказочная красавица, вроде фотомоделей из маминых журналов.
«Мы все исполнены сил, о которых знать не знаем, – продолжал дедушка. – Словно море, кишащее всякими диковинами – рыбой и водорослями – и полное движения и жизни. Осторожные зануды строят дурацкие мостики через эти загадочные глубины, боятся замочить ботинки – вдруг испортятся. Мы же, чудаки, прыгаем в поток и отдаемся на волю волн, нас несет течением. Пусть это опасно. Пусть на нас с ужасом и страхом смотрят зануды.»
Я настолько вошла в роль мальчишки, что едва не пристроилась рядом с Исаком у писсуара. Да только смекнула, что мои возможности ограничены.
- Кто этот шут гороховый? - Дедушка кивнул на Ингве. - Что он тут делает?
- Это человек, которого я люблю, - объяснила мама. - А почему, сама не знаю.
Еще есть зануды. Этим вроде полегче. Но и скучнее.
Но самое паршивое то, что нам предстояло поселиться вместе с Ингве – одним идиотом, с которым маме взбрело в голову съехаться. Если любовь толкает людей на подобные глупости, я нипочем влюбляться не стану!
Понимаешь, если действительно кто-то создал эту удивительную вселенную с солнцами и улитками, цветами и людьми, то явно не зануда. Скорее, божественный чудик, гораздый на всякие выдумки, фантазии и причуды.
Мне казалось, что дедушка был всегда. Это он учил меня различать цветы и птиц и давал им имена. «Ты будешь называться ель, ты – муха, а ты, пострел, нарекаешься трясогузкой». Он указывал на них тростью, словно всамделишный Бог-Отец. Дедушка научил меня плавать и драться. Научил читать и ругаться. Впрочем, ругаться он меня специально не учил. Я сама научилась, наблюдая его частые вспышки гнева.
«Откуда она набралась таких слов?» – удивился дедушка, впервые услышав, как я ругаюсь.
«От тебя, милый», – отвечала бабушка. Тогда она была еще жива.
«Черта с два!» – запротестовал он. Но тотчас вспомнил, что говорил, и довольно усмехнулся. В глубине души он очень гордился ролью Бога-Отца. Отцом он был потому, что другого папы я не знала. Ну а роль Бога он выбрал для себя сам.
лжи не существует, есть только хромоногая правда
Мы все исполнены сил, о которых знать не знаем...Словно море, кишащее всякими диковинами - рыбой и водорослями - и полное движения и жизни. Осторожные зануды строят дурацкие мостики через эти загадочные глубины, бояться замочить ботинки - вдруг испортятся. Мы же, чудаки, прыгаем в поток и отдаемся на волю волн, нас несет течением. Пусть это опасно. Пусть на нас с ужасом и страхом смотрят зануды.
Таков уж род человеческий, все в нем перемешано: блаженные и недотепы, чудаки и зануды.
Занудам, поди, все ясно: вечный сон или вечная жизнь, – но для нас, чудаков, нет определенности. Будь все ясно и понятно, зачем тогда чудаки? И Бог был бы только один – бог зануд и праведников. Тогда уж лучше вечный покой. Избави меня Боже от вечной жизни зануд!
Скажешь правду - никто не поверит. Хочешь, чтобы поверили, - ври.
Может, вечная любовь уже умерла, ведь вымерли же мамонты, исчезли газовые фонари и граммофоны.
Как ни странно, даже о неприятностях начинаешь скучать, когда они проходят.