Принимая участие в ветровских диверсиях, паренек вел свой собственный счет: убитый фашист — за сожженную хату у тетки Ганны, взрыв в кинотеатре — за дядьку Трофима, расстрелянного в сорок первом, а подорванный мост — за отца, который погиб под Житомиром…
Но, как ни рос этот личный счет Василька, все еще оставалось и оставалось: за сестру, которая маялась где-то в Северной Германии, за сельскую школу, в которую попал снаряд, за вывезенное из колхозного склада зерно… Василько вел счет тщательно, не забывал ничего. Больше всего тревожило хлопца, успеет ли он полностью рассчитаться с фашистами.
— Что со всеми нами будет? Ты не задумывался над этим?
Кремер покачал головой.
— Счастливый человек… И ты сможешь смотреть в глаза тем, кто придет к нам победителями?
— Нас еще не победили, и неизвестно, как еще все повернется, — попробовал перевести разговор на другое Карл. — Фюрер обещает нам, что…
— Погоди, — остановила его Эрни, — дело не в том, кто и что обещает… Отец говорит, что мы ни в чем не виновны, что мы лишь исполняли свои обязанности, и никто на свете ни в чем не может обвинять нас. Гестапо и СС — не наша выдумка, и то, что уничтожались евреи, тоже по касается нас. Но это же не так… Скажи мне, Карл… Ведь не так?…