Москва. Год 200… Серебряный бор. Элитная высотка. Дорогие квартиры, богатые жильцы.
Обычный летний день. Ничто не предвещает катастрофы. И вдруг… дом издает протяжный вздох, и трещина молнией пронизывает фундамент небоскреба…
«У тебя на лбу все написано, — частенько повторял отец. — Но… Это правильно. Это хорошо. Ложь не та штука, на которую стоит тратить время. Как говорится, шила в мешке не утаишь… И потом… Нужно быть полным идиотом, чтобы таскать в мешке шило, дожидаясь, когда рано или поздно оно вопьется в твою задницу… »
Отец с наслаждением затянулся, снова закашлялся, а потом… Он достал ту самую книжку карманного формата в синем дерматиновом переплете — Библию. Глаза его вновь азартно заблестели.— Ты посмотри, Костик, какая интересная штука. Вот ведь… Я раньше никак не мог понять — почему Он это допустил?— Что? — спросил Кстин.— Как «что»? Чтобы Его распяли. А?— Ну… — Кстин не слишком понимал отцовское увлечение и Библией не интересовался. — Не знаю.— Ведь Он мог творить самые разные штуки: накормить несколькими хлебами и рыбинами целую прорву народу, изгнать из одержимого бесов, исцелить недужных и даже… — отец с трудом поднял дрожащий узловатый палец, — воскресить Лазаря! А?— Ну, и что?— Да как что? Ты смотри: Он мог бы вызвать небесную кавалерию, всяких там ангелов и архангелов, и они бы покрошили всех в капусту! Разве не так?Кстин с грустью посмотрел на отца. На языке у него крутился вопрос: «Так почему же этот всемогущий Бог не исцелит тебя?», но, к счастью, он промолчал.Отец расценил его молчание по-своему — решил, что у сына просто нет ответа.— Ну вот! Мог бы — и не сделал! Он ДАЛ себя распять! И как это прикажешь понимать? Самоубийство? Но ведь Он осуждает самоубийство?Да. Действительно, что-то не сходилось. Было в этом какое-то противоречие. Кстин напряг память и постарался собрать воедино обрывки своих скудных знаний о Священном Писании.— Нет, это не самоубийство… Это — жертва. Искупление. Он умер на кресте за грехи всего мира…— И даже за тех папуасов, которые в Него не верят?— Ну… Наверное, и за них тоже. Он же одинаково всех любит.На губах отца заиграла нехорошая усмешка, и Кстин испугался, что он сейчас услышит: «Зачем тогда Он создал такую скверную штуку, как рак? И зачем посадил ее в мою грудь?», но батя лишь фыркнул.— Это конечно… Он всех любит. Только… Это не основная Его работа. Любить должны мы сами — себя и друг друга, а Он… Он дает нам выбор…Отец замолчал и выпустил струю голубого дыма.— О чем ты? — Кстин не мог уловить смысл, скрытый в словах отца.— О чем? Я вот о чем. Он создал человека свободным, понимаешь? Но свобода — это штука такая… Троянский конь. Не всем она нужна. Он постоянно ставит нас перед выбором: на-ка! Решайся! Каким путем ты пойдешь? Один путь легкий, но он ведет в никуда. А другой — сложный, и по нему очень тяжело идти… Все это — перед тобой. Куда ты свернешь? Какую дорожку выберешь? Если выберешь сложный, это потребует всех твоих сил, но… Штука в том, что Он все знает. Он видит, что тебе по плечу, а что — пока рано. Все реально. Все в твоих силах. Ты можешь сделать все, что Он тебе предлагает. — Отец крепко сжал руку сына. — Но если ты все время будешь выбирать легкую дорожку… Он потеряет Веру в тебя. Понимаешь? Он так же верит в нас, как мы в Него. Потому что мы не вши… Мы — люди!
— Так что же? — Кажется, Кстин начал понимать, к чему клонит отец. — Ты хочешь сказать, Он дал себя распять, потому что это был Его выбор?Отец рассмеялся.— Мальчик мой… Ты ничего не понял. Нет. Дело не в этом.— А в чем?— Он не хотел лишать выбора тех… Других… Которые забивали гвозди Ему в руки. Потому что они тоже были свободны… И еще — для того, чтобы мы помнили вот о чем. Может быть, всякий раз, когда ты выбираешь легкую дорогу, ты тем самым забиваешь гвозди в Христа? А? — голос отца понизился до свистящего шепота, и Кстин ощутил удушающее зловоние — запах недужной разлагающейся плоти, — вырывавшееся из его рта. — Разве это не страшно?
"Я схожу с ума? Или я уже сошел с ума?" Он знал, что психически больным людям никогда не приходят в голову подобные мысли, и все же... Вдруг он сумасшедший новой формации - прекрасно отдающий себе отчет в том, что безумен?
Время – это единственное, что дает нам Господь! Только время – и ничего больше! Стремись обменять время своей жизни на что-нибудь достойное. Настоящее.
Смерть - это вовсе не безликое понятие; она изобретательна и индивидуальна, как сама жизнь. И - это звучало немного кощунственно - она может быть прекрасной. Она ДОЛЖНА быть прекрасной; подводить всему итог, являться убедительной точкой в конце красивой фразы.
Зависть, Костик, - говорил отец, - это тоже самое предательство. Она возникает потому, что ты недостаточно любишь то, что у тебя есть. Сядь, оглядись и посмотри, что у тебя есть. И тогда ты поймешь, что ничего больше и не нужно. Не завидуй другому, но и свое никогда не отдавай.
Все истории людей, добившихся крупного успеха, напоминают старый анекдот. Журналист спрашивает у крупного мултимиллионера: "Как вы заработали свое состояние?". Тот отвечает: "Очень просто. Нашел яблоко, помыл, продал. Купил два. Помыл, продал, купил четыре..." - "А потом - тонну, грузовик, вагон, да?" - "Нет. А потом умерла бабушка в Канаде и оставила мне наследство".
Дневной сон – это такая коварная вещь… Стоит ему только позволить, и он засосет тебя, как зыбучий песок. Но… это так странно – чем больше спишь, тем больше хочется. После какого-то момента бывает очень трудно остановиться и снова вернуться к бодрствованию.
«Свобода» и «уединение» казались ему удачными синонимами слов «одиночество» и «ненужность».
«Женщина должна входить в твою жизнь незаметно и естественно, как лысина. Вся эта романтика… любовь с первого взгляда и прочие глупости… Это пройдет вместе с юношескими прыщами. Вы должны заслужить друг у друга право быть вместе, иначе ни хрена не получится», — повторял отец. Батя всю жизнь проработал фрезеровщиком на заводе, но у Кстина никогда не было повода сомневаться в его житейской мудрости.