Рецензии на книгу «Translit» Евгений Клюев
Когда у меня спрашивают, как пишет Клюев, я выдыхаю заветное "Огоо", потому как бывает как: ничего толком и сказать не можешь, особенно только вырвавшись из контекста, сплошные эмоции, но потом, погодя, начинаешь сравнивать и анализировать речь, приемы, раскладывать по полочкам, складывать целое и дробить на частное, вот здесь вот он вот так вот, а вот здесь оказывается это, а потом - бах, а это больше всего было похоже на повседневный поток информации в глаз, мозг, его последующую фильтрацию, деление на осознанное и отложенное, на применимое и нет, а то что нет - вдруг раз - и применилось. Да не просто так, а стало реальностью. Что характерно, если бы я умела писать, я бы хотела писать так, как Клюев. Первое, что бросается в глаза - абсолютное, призрительное равнодушие к школьным учителям русской литературы, ярым ценителям одной реальности, где СПГС котируется твердой валютой, потому как делить и дробить, перебирать мысли, формы, мыслеформы и формомысли можно бесконечно, и как только ему покажется, что нет - можно добавить еще одну параллельность, размножая геометрической прогрессией количество комбинаций, перебираясь из одной в другую как бы невзначай (а вдруг не заметят).
Так и двойники. То здесь, то там, а может быть нигде, а может и везде одновременно, множась ложью, быть может шуткой, но каждым сказанным словом становясь похожим на кого-то другого, а быть может, в какой-то момент, даже на себя самого, как у Radiohead "I'm not here. This isn't happening" - поймите эту фразу, переверните реальность. Идея, стиль, движение - всё как надо, всё, как я люблю в этой книге, всё, как на духу, как будто сама писала, как будто кто-то нашептывал, что писать. А тем временем, где-то там, в Бристоле (трость, пальто, старинный дом), сижу еще одна я, которая ненавидит, не понимает, отрицает все тайное и неявное, весь этот завуальный мистицизм, все эти шуточки-забавочки, каламбуры, непереводимую на иные языки игру слов. Или это я там, или это я, но уже здесь. Слова материальны ровно настолько, насколько ты ощущаешь свое право на их действие, как рычаг давления на то, что скрыто, но в конце концов так или иначе, что приводит к тому, что сказано.
Translit в каком-то смысле книга буддистская, религиозная в лучшем понимании этого слова, основанная на вере и негласных законах и правилах жизни, на случайностях и переплетениях нитей реальности, проходящая галопом по канве, изнанке, матрице мира, выцепленное где-то на грани интуиции понимание сущности вещей, их беспрестанное вливание одно в другое, вплоть до размытия этих самых границ отделяющих меня от тебя, потому что взгляд направлен вовнутрь, а не наружу. Всё есть едино, всё есть течение и перетекание, а потому, что уж удивляться, что где-то там есть десятки других я, если я есть они.
Вместе с тем, в романе присутствуют герои и места, незыблемые, основой погрязшие в самом сознании - фиг извлечешь, не перельешь, не сдвинешь с места, они якорем держат сознание и осознание личности в рамках допустимой человечеством нормы, без которых можно навеки потерять себя в этом бесконечном потоке сущностей, перебиться, разлететься и больше не собраться вместе, что кстати, совсем уж не плохо, но человеком ты вряд ли в таком состоянии сможешь существовать, обретя мир, потеряешь форму. Ложь, как элемент давления на реальность в таком обществе обретает огромную силу, рушит границы твоей личности, перебирая тебя, вталкивая куда-то еще, создавая, в том числе чужим обманутым сознанием совершенно параллелельную реальность: других людей, места, передергивая целые города, страны, быть может, земные шары.
А потому, если хотите быть цельным, видеть и не терять нить реальности - просто перестаньте врать. Не держите ничего в себе, для того, чтобы слова работали не обязательно, чтобы они были неправдивы. Больше говорите о любви, привязанности, добросовестности и вдохновении. Меньше едких, саркастичных и грубых слов. Читайте эту книгу, наслаждайтесь.
Абсурд… чудной и необъятный
Это что-то невероятное, мозговыносящее, отталкивающее и притягивающее одновременно. Понять замысел, оценить и получить удовольствие сможет далеко не каждый. У меня, например, понять и оценить, кажется, получилось, но вот что до удовольствия… не уверена… Но впечатления точно очень сильные.
Я довольно долго не могла попасть в ритм этого произведения. Искала нить сюжета и не видела ее. Перед глазами проходил какой-то поток сознания, сумасшедшая фантасмагория, многослойная и нереальная, которая очень медленно, страница за страницей затягивала в паутину слов, сплетенную автором. И в этой паутине запутались города, люди, поступки. И я тоже запуталась и хотела вырваться, потому что не люблю, когда не на что опереться, когда границы реальности размыты настолько, что, кажется, еще немного и потеряешься сам в ирреальном мире Translitа.
Но книга не отпускала. Она притягивала мастерской игрой слов и смыслов, манила фантомными образами и странными пространенными изломами, завораживала атмосферой. Казалось, что между Тверью и Копенгагеном возникла чудовищная воронка, в которой исчезает существующий мир, оставляя после себя лишь обломки здравого смысла. Это было ужасно… и прекрасно…
Без всякий сомнений, в филологическом плане книга шикарна, такой сногсшибательной лингвистической феерии я еще не встречала. Проблема в том, что ни абсурдизм, ни постмодернизм никогда не были в списке моих предпочтений, поэтому и впечатления такие… двоякие. Я даже оценку книге поставить не могу. Потому что, с одной стороны, по всем характеристикам она однозначно заслуживает высшего балла, с другой – слишком уж она избирательная, не для каждого читателя подходит.
Отдаю должное мастерству автора, отличная вещь, жаль, что совсем не моё…
За совет в Лампомобе 2017 спасибо sandy_martin очень сильные впечатления.
Также книга участвует в играх Русское лото. Одиночная версия. Тур 5 и Собери их всех!
Слова-которые-сказаны-что-то-означают-даже-если-ты-ничего-не-имел-в-виду.
Слова определяют реальность. Слова определяют сознание. Иногда слова определяют всё.
Именно поэтому (и ещё потому, что всё, что бы я не написала, будет translit'ом, в той или иной мере искажающим авторские смыслы) мне так сложно говорить об этой книге, и, хотя не сказать ничего было бы легче, я всё больше убеждаюсь, что это было бы неправильно.
Из точки A в точку B - как в задачках для третьего класса - движется человек; но постепенно возвращение домой становится для него путём к нему самому: собрать себя по отражениям и воспоминаниям, по придуманным именам и отголоскам прошлого.
Translit - не только роман-петля, но и, мне кажется, роман-лабиринт. Нетрудно заблудиться там, где повествование дробится, раздваивается, - расслаивается, - рассказчиками становятся разные герои, а на месте одной сюжетной линии образуются сразу четыре...
Да и не может быть по-другому в книге, где повсюду двойники, рожденные силой слов:
Нет вокруг нас случайных слов! Любое прозвучавшее слово уже повлияло на все будущие слова сразу, ничего не может быть произнесено без последствий, а написано - и подавно.
Любой язык, по Клюеву, - сила созидающая; ложь, высказанная словами, становится правдой, вернее, одной из версий правды. Человек, берущий псевдоним, непроизвольно создаёт двойника, себя-другого; ребёнок, играющий в безобидное, казалось бы, это-не-я-это-один-мальчик-на-меня-похожий, создаёт этого мальчика-на-него-похожего; наконец, переведенное на английский название нашей страны порождает незнакомую нам землю, ведь Russia - отнюдь не Россия.
В Translit'е Клюев играет с действительностью, рассматривает её в профиль и анфас, с виртуозной легкостью абсурдирует казавшееся очевидным. Часть этой игры - тексты-вставки, одновременно служащие и условными границами между частями книги, и смысловыми дополнениями. Казалось бы, они выбраны наугад; создается иллюзия, будто мы прочитываем их параллельно с романом (что необычного в работе, допустим, со словарём или в рассматривании расписания самолётов?), и из-за подобного взаимодействия непохожих на первый взгляд текстов рождается новые слои и оттенки понимания.
И постепенно действительность сама включается в игру. Отсюда - и слова-которые-сказаны... - фраза из совсем другого произведения, раз за разом приходящая на ум, и отчетливое узнавания собственных почти бессознательных мыслей в раздумьях героев, и удивительнейшее совпадение - рецензия на книгу Манон, танцовщица Антуана де Сент-Экзюпери, прочитанная мной практически сразу же после первого же упоминания в романе мимессы Манон и добавившая глубины восприятию её образа.
В этом романе есть всё, что можно пожелать: яркие образы и потрясающие идеи, непредсказуемый (и всё еще туманный для меня) финал, есть, в конце концов, ни на что не похожий, завораживающий стиль, для которого хочется создать новый термин - клюевский, потому что я не знаю ни одного подходящего для него эпитета или сравнения.
Любой текст - транслит: на поверхности одно, внутри - другое, не верь, не обманывайся, не-пей-из-лужицы-станешь-козленочком...
Читать и перечитывать. Читать и перечитывать, играя с реальностью в слова.
А слово "спасибо" дарю прекрасной likeanowl !
P.S. Эфа, у меня появилось нехорошее ощущение, почти в духе Торульфа, что нам с тобой не удастся встретиться, пока я не напишу рецензию на эту книгу. Глупость, конечно, но вот... пришлось писать :) Прости, что коряво получилось.
Рассказать о романе Евгения Клюева Translit? Помилуйте. Translit — это космос. Разве о нём расскажешь? Нет, можно, рассказать, конечно, только всё сказанное тем же транслитом и будет — на поверхности одно, внутри — другое. А уж если написать, тогда тем более: "сама избирательность письма есть залог обмана: всех подробностей никогда не опишешь, а сущность так и так ускользает написать – значит обмануть". Так что — не верьте мне, я вру взахлёб и думаю, что говорю правду.
А правды и нет никакой. Есть только вулканическая пыль, повисшая над Европой, и человек, утонувший в её облаке, в мире, состоящем из тысячи других миров, не пересекавшихся друг с другом до тех пор, пока не было найдено Слово. Слово же суть ключ, и что им откроешь — одному Богу ведомо. Если допустить существование Бога, если думать, что он не ты сам и есть. Потому что "человеку, взявшему в свои руки слово, больше не нужен Бог: скажи — и будет по слову твоему". Ведь любое произнёсённое, написанное, да и просто подуманное слово даёт толчок рождению новой реальности, наполняет её живой кровью, запускает и, что самое главное, запустив — отпускает.
Клюев называет свой роман "петлёй": мол, героя она захлёстывает, а вместе с ним закольцовывает и читателя. Но петля, круг как таковой, очерчивает границы, за которые не выйдешь. Translit же их раздвигает — до бесконечности, до не-охватить-взглядом, не-объять-разумом, ибо нет никаких границ в реальности, которая и не реальность вовсе — текст... надтекст, подтекст, интертекст. Словесный лабиринт. Где пространство клонирует само себя, герои раздваиваются, растраиваются, разделяются и отделяются друг от друга, начиная жить каждый собственной жизнью, сотворённой благодаря одному лишь вскользь оброненному слову.
Это как с мальчиком из другого романа Клюева , с тем, которого назвали Лев и который однажды обнаружил, что переименованная улица не становится той, в которую её переименовали, а остаётся прежней, просто сдвигается в иной пространственный пласт и существует параллельно новой, носящей совсем другое имя. Это как с городом Копенгаген, живущим по-своим копенгагенским законам, рядом со своей усечённой версией Копен, не пересекаясь с Кёбенхауном. И все три не тождественны друг другу, как Москва не тождественна Moscow, а Россия — Russia. Правда, если тот мальчик, из другого романа, воплотился-таки в слове, которым был назван, и нашёл себя в предназначенном этому имени пространстве, то в Translit'е герой — наоборот — развоплощается, да и нет у него здесь одного имени, а есть легион имён. Которые он сам же себе и придумал, заигравшись в игру "это-не-я-это-один-мальчик-на-меня-похожий". Насочинял других себя и, сам о том не подозревая, выпустил на свободу.
И вот уже непонятно, кто из множества путешествующих по Европе "пожилых мужских иностранцев" стоит у истоков всего этого многомерного безобразия, кто раскрутил волчок реальности, кто был первым, а следовательно — настоящим. Потому что все теперь — первые и все — настоящие. И жутко от этого, и весело, и безуминка такая шизофреничная над всем, и радость от осознания, что теперь-то уж точно — каждый получит то, что хотел, и ужас — капелькой пота сползающий по виску.
Путешествия в себя плохи тем, что, когда ты совершаешь их, ты находишь в себе гораздо больше, чем одного себя —ты находишь там, например, четырёх себя... четырёх апостолов! Каждый из которых пишет о Боге, но в конце концов — о себе.
Абсурдно это? Да ладно. Нет тут никакого абсурда. Всё так и есть — объективно так и есть. И не больно совсем, и не страшно, если задуматься. А задуматься стоит — и не только в рамках короткого отзыва.
Translit из тех романов, что, дочитав и закрыв, хочется открыть и начать заново. Вчитываясь в то, что осталось между строк, за гранью восприятия и понимания, вслушиваясь в особенное "клюевское" бормотание-забарматывание, выпутываясь из паутины, этим бормотанием созданной. Там много чего осталось, есть ещё где утонуть, есть из чего вынырнуть.
Зачем я помню теперь имя твоё, Эйяфьятлайокудль? Помню ведь зачем-то...
Вот оно, кстати, свершилось: я благодарна "Долгой прогулке". Спасибо тебе, распрекрасная ты моя игра, без тебя я бы ещё неизвестно сколькоTranslit откладывала. Ну и команде — как всегда — слава! Тиран и Ко, мы молодцы)
Мне очень нелегко сказать это, но ваш сын упал в Эйафьятлайокудль.
Смишнявочка из контакта, которую я перепостила себе вечером 31 марта. И, как ни странно, она довольно точно описывает книгу, которую я начала читать 1 апреля. Ведь героя действительно можно в первую очередь назвать сыном - у него очень деятельная и сверхопекающая мама. И Эйафьятлайокудль самым главным образом повлиял на события романа. А описать, о чем эта книга, и правда оказалось очень нелегко.
Кто там и куда упал - это уже, простите, спойлеры (под катом).
Я иногда обсуждаю читаемые книги с друзьями. В этот раз мы беседовали с chloe_villette :
Я: Какой-то мужик едет из Москвы в Хельсинки, но маме врёт, что в Берлин. Мне бы его проблемы. И когда он доехал до Хельсинки, звонит мама и говорит "звонила тётя Лида, что гуляет с тобой по Берлину". И он в шоке и в Хельсинки
chloe_villette : какая занимательная история, я теперь заинтригована) сбоку в контакте вдруг появилась угрожающая реклама "Сергей Маковецкий в Спб". и взгляд такой исподлобья. мужик в Хельсинки, кто-то с ним гуляет в Берлине, а мы с тобой сидим в Спб, и тут Маковецкий!
Я: Я тебе потом расскажу, что дальше с мужиком. Судя по возрасту, его играет Маковецкий. Но он ещё в Хельсинки.
Поскольку имени героя за всё время действия романа автор нам так и не открыл, он у меня так до конца и проходил Маковецким. Хотя где-то в первой трети текста оказалось, что он пожилой длинноволосый хиппарь. Впрочем, всё условно.
Уехав из Берлина, он знал все о Манон. Все, кроме фамилии, возраста, образования, национальной принадлежности, семьи, из которой она происходила, круга друзей, заработка, распорядка жизни и номера телефона.
Мы, в свою очередь, о нелюбопытном Маковецком знаем очень даже многое: год и место рождения (пятьдесят четвертый, Калинин), род занятий (преподаватель датского), место проживания (Копенгаген), хобби (сочинительство романов в голове)... в принципе, уже становится понятно, что эта информация совпадает даже с краткой отпиской в Википедии относительно самого автора. Так что можно героя назвать и Клюевым. Названия - они вообще не принципиальны, если вы не поняли.
Наш Макоклюев - человек-мозаика. Постепенно, страница за страницей мы собираем его - хобби, привычки, цитаты, пристрастия, воспоминания, друзей. В детстве хотел быть Робертино Лоретти. В отрочестве заворожился непонятными словами из начала одной пьесы. В подростковом возрасте переписывался с капстранами. В юности хипповал. В молодости вёл не очень упорядоченную половую жизнь. В зрелости - всё то же самое. Половая жизнь, хиппарство, капстраны, филология, психические расстройства.
Да, он филолог. Филолог "до корня мозгов", как мы говорили в университете. С детства шел на зов незнакомых слов. Клюцкий и его шведский друг-психиатр Ансельм даже придумали деление людей на вербальных и невербальных - таких, как жена Ансельма Нина, которой кажется, что реальность не меняется от изменения номинации.
Ей и сейчас это неинтересно – ей даже не смешно, когда она слышит Астино: «Пап, а можно я тебя теперь всегда буду называть “крем для рук”?» – и ответ Ансельма: «Да ради Бога, только я тогда буду называть тебя “зубочистка для ушей”!»… а они – оба – хохочут как сумасшедшие… что тут смешного?!
Но можно играть и крутить слова сколько угодно. Можно шутить с многослойностью реальности. Можно искренне верить в то, что слова что-то меняют. Можно филологически анализировать окружающий мир. Но всегда есть предел, который нельзя переходить.
Маме врать нельзя.
А Мацуев этот - соврал. Сам не зная, зачем. Ну знаете, когда вы пожилой хиппарь и мама следит за каждым вашим шагом, хочется соврать. То ли раньше он этого не делал, то ли сие была последняя капля, но как только он на голубом глазу сказал маме, что направляется в Берлин, сидя в поезде Москва-Хельсинки, тут оно всё и посыпалось...
Если вы филолог - почитайте эту книгу. Если лингвист - тем более почитайте. Возможно, вам очень понравится. Автор так непринужденно жонглирует словами, создавая невероятные мосты, замки и конструкции. Выстраивает гипотезы и теории, посыпает именами и цитатами. Просто глаз радуется. Я упивалась этой книгой, наслаждалась каждой строчкой.
Если вы настороженно относитесь к современной русской литературе - попробуйте эту книгу. На мой взгляд, она очень высококачественная. Очень русская, практически непереводимая, при этом с таким удивительным дымком исландского вулкана, с большим количеством слов на самых разных языках - и все равно она о русских и для русских. Нет, нет, без ура-патриотизма и провозглашения чего бы то ни было. Просто... вот такая вот.
Если вы любите постмодернизм - ознакомьтесь с этой книгой. Она написана в лучших традициях, с метатекстом, перекличками, пасхалками. В конце каждой части есть некоторый сюрприз. Возможно, другие его уже описали, но я не буду. Мне очень понравилось, что это сюрприз.
Если вы увлекаетесь темой двойничества - эта книга просто-таки для вас. Начиная с легких намеков, роман так пропахивает эту тему, что любо-дорого. Близнецы, отражения, раздвоения, наложения личностей, совпадения. Всё в этой книге постепенно расплывается, размножается. Только вот мама одна.
Он ведь и так давно уже знал: не случится в будущем никаких реинкарнаций, ибо все реинкарнации происходят синхронно, и все они уже здесь.
Если просто хотите хорошую книгу - да вот же она. Начинается забавно, потом захватывает, к концу становится жутко (особенно, если ночью читать), а финал: да, я так и знала!
Много хороших, интересных поводов для размышления. Одну цитату даже выписала
Помимо главного героя, много ярких и интересных персонажей, автор выражает точку зрения каждого из них, повествует нам о каждом, так что это полноценный роман с несколькими линиями (которые, правда, все равно все сводятся в одну точку - Маклин и его допотопный телефон, с которого смс отправляются только translitom)-
Датский телефон в Дании должен говорить по-датски, так Бог распорядился, а Бог не возле Нёррепорта находится – Бог на небе находится. Не предусмотрел Бог русского на твоем телефоне – значит, испытание тебе такое: истязай себя транслитом. Судьба ведь везде, милые люди! Как это – «вошьют»? Права не имеют менять ничего! Он, вон, на компьютере Ворда не ставит, с Воркс мучается, а все почему? Потому что не было у него Ворда при покупке – и пусть не будет. Нельзя менять мир по своему хотению… – по щучьему велению, может, и ладно бы, но для этого, во-первых, щуку иметь надо, а во-вторых, дураком быть, Емелей. Он щуки не имеет… так что вопрос, дурак он или нет, на фоне отсутствия щуки теряет смысл. Хотя, наверное, дурак. Только дурак без щуки, то есть совсем безнадежный: мало того, что дурак, так еще и без связей. Интересная типология: дураки делятся на две основные группы – дураки без щуки и дураки со щукой…
Забавно, но пишу рецензию второй раз. Первый раз ее съел Лайвлиб - а может, она где-то и есть. Всё возможно. Всё условно. Всё вербально.
Долгая прогулка-2015, четвертый уровень
Команда "Без паники!": я, Lenisan , Ctixia , Julia_Books
А также по совету Meredith , которым я руководствовалась при выборе.
У всякой вещи есть двойник.
Держишь ты в руках книгу русского автора о России, а в следующий момент это уже и не она вовсе — и не русского, и не о России, а очень даже европейская проза о Европе и европейцах. И со страниц веет чем-то неуловимо скандинавским, и на границе сознания даже почти ощущается запах реки — непременно той, на которой стоит Копенгаген. Важно ли, что Копенгаген и вовсе не стоит ни на какой реке, а растекается по островам? У Копенгагена тоже есть двойник. Двойник может стоять на скольких угодно реках, это же двойник.
И вот свыкся ты уже с этой европейскостью, и со скачками между русским-скандинавским-европейским свыкся, а книга продолжает плодить двойников, и становится то словарем, то научно-популярным изданием, а то и вовсе Сведенборгом каким-нибудь.
Потому что нельзя забывать, что у всякой вещи есть двойник.
За всякой вещью стоит Слово.
Клюев традиционно мистичен, почти магичен, но в этот раз и его магия двоится, троится, четверится, без конца множится и разбивается на немыслимое число осколков. Казалось бы, во главе незыблемо стоит словотворение того русского, о котором в книге искусно вымышлено всё, за исключением имени (но имя его на страницах так и не звучит), а уже к хельсинкам-лесенкам-песенкам подтягивается и шаманское колдовство Торвульфа, и чисто городская, практичная эзотеричность Курта, и созерцательная буддистскость Пра... но там, где есть двойники, не может быть никакого «во главе». Там, где есть двойники, бывает только перекресток — четырехсторонний, нерегулируемый, рав-но-значный.
Он слышал глухое бормотание Торвульфа: каковы-слова-такова-и-действительность-осторожнее-со-словами-они-всегда-выходят-победителями-подчиняя-себе-действительность.
И он слышал добродушное брюзжание Курта: какова-действительность-таковы-и-слова-осторожнее-с-действительностью-потому-что-она-всегда-права-и-заставит-таки-слова-плясать-под-свою-дудочку.
А в стороне от них напевал себе под нос вечную свою песенку Пра: нет-ни-слов-ни-действительности-ибо-всё-вокруг-только-иллюзии-осторожнее-с-иллюзиями-они-умеют-притворяться-действительностью-и-прикрываться-словами.
Четвертому же — его собственному — голосу не оставалось ничего, как только повторять, повторять и повторять: есть-действительность-и-есть-слова-но-нет-между-ними-никакой-связи-ибо-скользят-они-по-касательной-друг-к-другу-и-никогда-не-покрывают-друг-друга.
Это напоминает Андерманир штук своей много-мерностью и напоминает Книгу теней авторо-центричностью. Только «Андерманир» — это скорее отечественный Newerwhere, где на месте над- и под-Лондона — тайная и явная Москва, а «Книга теней» — скорее пособие по подобию, чем по двоичности, дуальности и раз-двоенности.
В каком-то смысле, Translit — их сумма и общий знаменатель.
Всякое Слово — акт творения.
Для того, чтобы создать параллельную вселенную, нужно всего ничего: проговорить и поверить. Даже проговаривать не всегда нужно: пишет же Ральф в воображении картины, а... не-Ральф — книги. Там же, в воображении, или где-то рядом. Да и верить, в общем-то, тоже не обязательно. Оброненное слово, хочешь того или нет, уже живет своей жизнью и создает свои реальности — и кто же разберет, какая из реальностей реальна.
Потому что не бывает Слова и слова. Потому что игра в это-не-я-это-один-мальчик-на-меня-похожий, начатая когда-то в детстве, может запустить целый водоворот из я и не-я и заставить вспомнить то, чего в твоей жизни никогда не случалось.
Права была Кит, запрещая писать себя. Только слово-не-воробей разве ж остановишь?
Снип-снап-снурре.
Мир есть текст.
Свою реальность ты творишь сам. Текстом в своей голове. Эсэмэсками транслитом.
Большая часть действия происходит в пути и связана с поездом - тоже не случайно. Это такая грань между двумя реальностями. В поезде нет времени и нет пространства. Границы размываются.
Границы между реальностью настоящей и вымышленной - тоже.
А сам роман очень тяжел для восприятия.
В нём нет сюжета и толком нет образов - всё это размыто в сознании героя.
Есть только текст. И восприятие реальности через призму текста.
Он оказался очень сильно не мой. Но не исключаю вероятности к нему вернуться.
Возможно, снова в поезде, под стук колёс.
Флэшмоб-2014, 2/10
Прочитано по совету mifrael . Спасибо!
Как написать рецензию, отзыв, хоть что-нибудь на эту книгу? Не представляю.
Читала её на удивление долго, почти всё время в метро, словно только в дороге можно погружать в этот лабиринт и (не) раствориться в нём.
Обычное сначала вынужденное путешествие героя-автора на поезде, так как авиарейсы отменены из-за Эйяфьятлайокудля (не поверите, выучила-таки!) постепенно всё больше запутывает нас и ближе к финалу вынуждает отказать от всяких попыток найти разумные объяснения (какие объяснения? нет, Иван Петрович, вам не сюда, вас работа ждёт) или даже просто разоблачать(вообще тут должно было слово "различать", но... хорошая опечатка) между собой героев. Ну, кто рискнёт сказать, сколько же их, есть ли там настоящий и кто он? И что же случатся дальше, когда хоть один доберётся до Копенгагена? Игра-окончена-начинаем-новый-раунд? Что-же-только-не-приснится? А-существует-ли-вообще-этот-мир-и-все-мы? Какая-книга-чудесная-написалась? Наверное, последнее. Хотя...
Вся эта потрясающая клюевская логика и жонглирование словами уже начинают проникать куда-то в моё подсознание, например, насколько дней назад приснилось понятие "шаг границы". То есть, обычно для нас границы как территории не существует, это просто линия, понятие, слово, обозначающее точку соприкосновения разных сущностей. А шаг границы - это именно некая территория, являющаяся границей. В сне это была полоса шириною примерно в полметра, как раз-таки в шаг.
А ещё я читала описание отношений авторогероя с Копенгагеном, вспоминала свой единственный неполный день в этом городе и узнавала, узнавала его. Даже лучше стала понятная резкая перемена города в момент заката - ну вот такой у него характер, что тут поделаешь. А сокровища он и правда обожает дарить гостю, больше, чем многие другие города, хотя ни одного недружелюбного мне не встречалось, но с большинством всё-таки надо сначала подружиться, найти общий язык.
Где-то, наверняка у Макса Фрая, рассказывалось про историю, сюжет чьего-то ещё рассказа, где главный герой уехал куда-то, звонит домой жене и узнаёт, что он уже вернулся. И холодок по спине. Все эти истории про двойников, подменышей... Они пугают и завораживают. А если даже не двойниках дело, если они живут своими жизнями и не мешают никому, а беда кроется в том, что на каждой развилке, где ты направляешься в одну сторону, другой ты может отправиться в другую?
А вообще это книга про слова. И я её совершенно точно не поняла по-настоящему с первого раза и буду ещё перечитывать, потому что даже вот такая непонимающая осталась в восторге, в голове бродят мысли и чувствуется, что мир не может не измениться после этого. И он всегда меняется, вместо нас возвращается кто-то другой, а города не менее живые, чем мы с вам, конечно, конечно.
А пишу я это всё просто потому что ну никак не могу не писать после завершения чтения, это просто не-о-ста-но-ви-мо.
Или все же в печатном виде остановимо, хотя и продолжится в голове?
Попробуем
Как прекрасно, как изумительно, как невероятно радостно и восхитительно... что я наконец-то закончила эту книгу! Редко случается, что при чтении время тянется, словно холодные макароны, намотанные на вилку. Здесь же они ещё явно были перемешаны с жвачкой и сдобрены вязкой патокой. Но обо всём по порядку.
Меня всегда поражали люди, умеющие писать ни о чём. Вот читаешь ты 600 страниц, там вроде бы что-то происходит, а закрываешь книгу и - вакуум. И спрашивается, вот зачем, зачем, мил человек, ты переводил бумагу, тратил своё, а главное - моё время, когда всё тоже самое ты мог бы уместить в 200 страниц? И произведение не только бы не потеряло, а очень вероятно, что даже бы приобрело от этого. Но нееет.
На всём протяжении сего творчества меня очень мучило два вопроса - кто все эти люди? и почему они все шизофреники? Особенно главный герой, которого так вштыряло, что не каждый наркоман со стажем может такой приход словить. Значит, ехал мужик, которому, на секундочку, 50+ лет, но ментальный возраст у него застрял в районе 14, да ещё и "алло, мама, я покушал", из Москвы в Копенгаген. Да вот только накрыло Европу вулканическим облаком, а вместе с Европой ещё и мужика накрыло. Тут-то и начались приключения. Точнее, как - приключения? У бедняги начала прогрессировать болезнь, помощи, в силу своей инфантильности, герой наш попросить не догадался, да ещё и мама на проводе "сына, ты покакал?". В общем, откровенно сочувствую мужику. И не удивительно, что оно кончилось так, как кончилось.
Очень посмешило рассуждение автора про русские и европейские улыбки.
Иногда ему улыбались: когда глаза его чуть дольше задерживались на ком-нибудь из прохожих. И он улыбался в ответ прохожему: в Дании это закон. Ибо почти преступление – не улыбнуться в ответ на улыбку, и он так хорошо усвоил это, что и в России начал было улыбаться, когда кто-то останавливал на нем взгляд. Но тут как раз и совершалось по отношению к нему преступление: в ответ не улыбались. Уж чем-чем, а приветливой страной Россия так и не стала, и к улыбке, словно мы в мире животных, относится как к проявлению агрессии: эй ты, чего лыбишься?
Вы-же-звери-господа!...
Европа вся такая расчудесная, встречает каждого приезжего, встречного-поперечного с распростёртыми объятьями и лыбитыся ему во все свои 32. Не то, что эта хмурая Россия. Вот только европейская улыбка, всего лишь дань вежливости. Тебе там и нож в сердце с милой улыбкой засадят. В России же улыбку надо заслужить, русская улыбка направлена только тому, кто нравится, только близким людям. Но мы-же-звери-господа.
Соглашусь, автор знает много слов, но на мой скромный взгляд, он понятия не имеет, как их выстроить и куда применить. Такое чувство, что его просто распирает изнутри от их избытка, и он старается побыстрее выплеснуть бедолаг на писчую поверхность, не заботясь придать им осмысленность. А несчастному читателю только и остаётся, что пытаться выбраться из под вороха этого наваленного кучей текста. И, конечно, эта прекрасная языковая игра - хельсинки-лесенки-песенки, с ума сойти. Это прорыв! Всем играм игра. Да, словами он играет, даже жонглирует. Однако слова эти пустые, они ничего в себе не несут. Ничего в них нет. Просто 600 с лишним страниц пустоты. И это в романе о СЛОВАХ. Наводит на определённые мысли.
И было бы очень мило переводить иностранные вставки, пусть я и владею английским и немецким на высоком уровне, но датский мне и не снился. Хотя, возможно, просто у меня была ущербная версия без перевода - тут не знаю.
В общем, я совершенно не понимаю всеобщих восторгов и обожания. Первой моей мыслью после чтения было - СЛАВАБОГУЭТОЗАКОНЧИЛОСЬ!!! Наверное, постмодернизм всё же не моё, ибо как меня воротило от Кальвино, так же ужасно было читать "Translit". И автору хочется сказать лишь одно -
не надо увеличивать массу неточных слов
З.Ы. после таких шедевров хочется послать все лл игры куда подальше, ибо моя жизнь слишком коротка, чтоб тратить её на плохую литературу.
Прочитано в рамках Долгой прогулки 2015, четвёртый тур. Команда "Четыре муравья"
Есть люди, которые не жизнь живут, а слова.
О, это тот самый пост-постмодернизм, когда уже не просто автор творец мира романа, но сам текст выходит из-под контроля и начинает менять жизнь автора и всю окружающую реальность. Честно, не могу воспринимать это всерьез, только интеллектуальная игра, не более.
В основе библейское «Вначале было Слово». Логос. Слова меняющие реальность. И вся эта теория вплетена в канву классического «road trip» (или как говорят литературоведы «странствия рыцаря» ))). Между делом много замечаний о скандинавах и наших с ними культурно-исторических сходствах и различиях, историй об эмигрантах и тоске по родине разного рода и проявления.
Повествование прерывают целые фрагменты разнородных текстов (рекламные проспекты, пресс-релизы, исторические справки, энциклопедические и словарные статьи и т.д.), используемые в качестве метафор, поясняющих конструкций, подталкивающих к определенным выводам по поводу предыдущего эпизода повествования. В общем, интересный прием.
Рассказанная суть утрачивает признаки сути.