Среди планет Герметикона одной из самых страшных и кровавых вот уже двадцать с лишним лет считается Менсала. Сочащаяся болью, переполненная смертью. Богатство Менсалы стало ее проклятием, мир – войной, а страх и ненависть – девизом. Но именно здесь, вдали от всех, в полнейшей тайне, инженер Холь решил провести испытания своего невероятного изобретения. И надо же такому случиться, что именно на Менсалу судьба забросила Павла Гатова и Андреаса О. Мерсу, за которыми вели охоту и галаниты, и...
Впрочем, может, это и значит быть командиром – когда тебя слышат при любых обстоятельствах?
карьерные перспективы тупых силачей ограничиваются фельдфебельскими нашивками, в то время как на лестнице образованного человека ступенек намного больше.
– Ты забываешь, что многие из нас ещё помнят прежнюю, прекрасную Менсалу и рассказывают о ней детям. И не забывают добавлять, что многие миры Герметикона обходятся в своей повседневности без беспощадной гражданской резни и на них – при определённом везении, конечно, – можно устроить своё будущее гораздо интереснее, чем здесь.
– Какое отношение эти рассказы имеют к «свободным сотням»?
– С сотней юноша вырывается из Сочности, а потом, если повезёт, вербуется наёмником в другой мир. Или на цеппель.
И бежит, не оглядываясь, не страдая ни ностальгией, ни лишними сантиментами. Бежит, радуясь спасению и желая позабыть кошмарную родину как страшный сон. Никогда и никому эти люди не рассказывают о своём прошлом, потому что быть менсалийцем – это уже печать. Потому что не будет уважения тем, кто по глупости или жестокости опрокинул свой мир в пучину гражданской войны, да так опрокинул, что не смог выбраться из неё за два десятка лет. Потому что от людей этих, уставших и запуганных, ждут только плохого…
нет ничего хуже, чем спокойный, чуточку весёлый и уверенный в себе враг. Не самоуверенный, а именно уверенный, предусмотревший и рассчитавший каждый свой шаг.
– Вы очень красивы, синьорина, теперь у Алоиза есть то, чему я буду завидовать.
– А как же мой ум и талант? – смеётся инженер.
– Я завидую только тому, что есть.
Главным законом Пекарни Ли, как, впрочем, и любой другой территории Омута, было: «Не вмешивайся!»
Стой в стороне. Отвернись. Надейся, что тебя не коснется. Не обращай внимания. Молчи.
Именно этот закон насаждают бандиты там, где захватывают власть. Именно эту заповедь заставляют соблюдать, угрожая насилием и даже смертью, потому что равнодушие убивает общество, превращает монолит, о который сломает клыки любая банда, в стадо индивидуумов. А запугать одиночку легко, ведь он не чувствует и часто не имеет поддержки от окружающих. Распавшееся общество – наилучшая питательная среда для криминала. При этом самим бандитам и людям сопричастным тоже не рекомендуется совать нос в чужие дела, поскольку другие бандиты и люди сопричастные категорически не терпят любопытных и, случается, карают коллег по криминальному кругу даже более жестоко, чем подвернувшихся гражданских.
Не вмешивайся!
Не можешь быть добрым – не будь злым.
Казалось бы, что проще?
Казалось бы, самый естественный выбор в том случае, если дорожишь душой.
Казалось бы, остановись.
Казалось бы…
Удержи равновесие в поступках, не пей из чаши гнева лишку, окутываясь кровавой тьмой. Не позволяй корявому править из тебя себе подобное. Держись, но…
Но так, увы, не бывает.
Тень и свет не играют внутри тебя, а ведут смертельную схватку, и, отказываясь от добра, ты открываешь двери злу. Пусть не желая. Пусть страдая. Пусть ненавидя себя… И выплёскивая эту ненависть на жертв. Становясь чернее и чернее.
Война.
Плохое слово, придуманное для обозначения плохого дела. Слово, состоящее из крови, насилия, смерти, ужаса, грязи, жестокости… И при этом – понятное каждому. Не требующее перевода и объяснений. Беспощадное, будто удар сабли. Меняющее всё и сразу. Меняющее навсегда, поскольку рубец войны, даже самой маленькой и быстрой, ложится не только на тех, кто воевал, но на его семью, на детей и внуков. Ложится рассказами переживших кровь, насилие, смерть, ужас, грязь и жестокость. Ложится грубо и глубоко, а заживает плохо, потому что желание мстить медленно и очень неохотно превращается в главу из учебника истории, очень неохотно.
– Хочешь совет? – тихо спросил Эзра.
– Разумеется.
– Даже не совет – напоминание. – Старик постучал трубкой по корпусу бронекорды, вытряхивая остатки табака, и продолжил: – Мы оба знаем, что идеи витают в воздухе и то, что придумал ты, то, от чего ты бежишь, рано или поздно придумает кто-то другой.
– Лучше поздно, – так же тихо ответил Павел.
Но его замечание осталось без внимания.
– Делай то, что решил, но не беги от того, чего уже не исправить, – твёрдо произнёс Кедо. – А если сильно боишься последствий, подумай, как сделать их не столь страшными.
У каждой эпохи свои приметы и символы, идеи и философия, взгляды, проблемы, возможности и цели. Свои герои и свои отходы. Любое общество на любом этапе развития оставляет после себя не только архитектурные памятники, антикварные ценности, накопленные долги и списки казнённых, но и огромное количество переломанного или протухшего барахла, которое через пару-тройку тысячелетий займёт почётное место на полках исторических музеев. Отходы производит любая цивилизация, и именно с их помощью можно составить наиболее полное мнение о том или ином обществе.
Потому что мусор не врёт, рассказывает о нас так, как мы того заслуживаем.
Много мало не бывает. © Оливер А. Мерса
Делай то, что решил, но не беги от того, чего уже не исправить. А если сильно боишься последствий, подумай, как сделать их не столь страшными.
Задача войны в том, чтобы уничтожить врага, а не себя.
– Чтоб меня три раза изнасиловали…
– Ипатая многоножка…
– Хня…
На верхней палубе бронекорды стоят три человека, получившие классическое академическое образование, однако для выражения охвативших чувств они неспособны отыскать иные слова, кроме нецензурных.
В глубине души, в потайной её комнате, в которую никто не мог добраться, Малик делил своих клиентов на четыре категории: «превосходный человек», «хороший человек», «удивительная скотина» и «Помпилио».
– А подумать?
– Я думал.
– А головой? – уточнил старик.
– Если головой, то получается ещё хуже, – грустно пошутил механик.
В глубине души, в потайной её комнате, в которую никто не мог добраться, Малик делил своих клиентов на четыре категории: «превосходный человек», «хороший человек», «удивительная скотина» и «Помпилио». Последний класс клиентов появился восемнадцать лет назад, и ровно столько времени в присутствии адигена кутюрье молчал, как пойманная и правильно выпотрошенная рыба.
нет на свете ничего радостнее, чем друзья, пришедшие в трудную минуту на помощь.
– Я обдумываю доходящие до меня слухи и складываю из них картину мира. – Спун сделал глоток вина. – Ваше здоровье, Сада.
– Вы составляете картину мира из слухов?
– Это самая точная информация, – улыбнулся Геба. – На пустом месте они не рождаются.
– Я сама иногда запускаю слухи. На пустом месте.
– Искусственные вбросы хорошо заметны, но сейчас не об этом…
- ... Я не боюсь времени.
- Но оно идет.
- Именно поэтому, Агафрена. Глупо бояться того, что нельзя изменить. Время - данность, от него никуда не деться, его можно лишь принять.