Об авторе. Эдвард Люттвак — всемирно известный специалист по военной стратегии и геополитике. Работал консультантом в Совете национальной безопасности и в Государственном департаменте США советником президента Рональда Рейгана. Участвовал в планировании и осуществлении военных операций. Создатель геоэкономики — раздела геополитики, где исследуется борьба государств и других глобальных субъектов за сферы влияния в мире. «Стратегия: Логика войны и мира» вышла в свет в 1987 г. Предлагаемый...
Гораздо более обычным делом является чрезмерность успешной защиты в военных действиях на суше. Аванпост, укрепленный район или город с гарнизоном, сознательно оставляемые впереди главных оборонительных линий или же остающиеся отрезанными в ходе отступления, вполне могут служить защитой, обеспечивая предупреждение, блокируя подъездные пути и отвлекая на себя непропорциональное внимание врага. Атакующий может оказаться ослаблен на театре войны в целом, когда он с большими потерями сражается, чтобы завоевать те места, которые можно было бы обойти стороной, если бы силу их сопротивления правильно определили с самого начала.
Враждебные отношения национальных лидеров и правительств друг с другом точно так же подчиняются логике стратегии, как и взаимодействие сражающихся вооруженных сил. Но национальным лидерам несравненно труднее понять эту логику за всеми хитросплетениями многообразных уровней войны в целом.
Война может стать началом мира благодаря полной победе одной стороны над другой, или из-за полного истощения обеих, или (чаще всего) потому, что конфликт целей, изначально вызвавший войну, разрешился в силу преобразований, которые сама война несет с собою. Пока сражения продолжаются, ценность всего того, что можно завоевать или защитить, пересматривается в соотнесении с ценой, уплаченной кровью, деньгами и страданиями, причем амбиции, мотивировавшие войну, ослабляются или вовсе упраздняются в первую очередь.
Но в ходе войны перспективы смещаются. Итоги, на которые надеялись изначально, все чаще сравнивают не с уже принесенными жертвами, а с теми жертвами, которые, как представляется, придется принести, если сражения не закончатся. Даже если «партия войны» или ее лидер остаются у власти, их амбиции могут уменьшиться или даже сойти на нет, вплоть до того, что партия или лидер оставят все надежды на завоевание, ограничившись стремлением уменьшить собственные потери.
На войне способность к дальнейшему продолжению действий в конце концов ограничивается саморазрушением войны: будь то вследствие систематических бомбардировок промышленных предприятий, как во Второй мировой, или в силу преобладания числа убитых над естественным ростом населения боеспособного возраста, как в битвах безымянных кланов и племен с самого начала истории. Напротив, в мирное время любая форма человеческого прогресса, кроме одной (см. ниже) повышает способность к ведению войны, причем асимметрично, тем самым нарушая баланс военных сил, некогда поддерживавший мир. Если бы мир не приводил к войне, тогда войны не было бы вообще — ибо война не может продолжать самое себя.
Уинстон Черчилль находился точно в таких же обстоятельствах; человек сильных и неудержимых чувств, он, видимо, попал в тот же вихрь эмоций, усугублявшийся куда более значительной личной ответственностью. Ведь именно его отказ принять мирные предложения Гитлера в июне 1940 года вызвал гибель 93 000 британских мирных жителей — мужчин, женщин и детей — в последовавших бомбардировках. Именно из-за его политики Великобритания осталась в зловещей изоляции, перед лицом почти несомненной перспективы вторжения сразу после того, как Германия завершит разгром России.
Когда солдаты США прибыли в Боснию после Дейтонских соглашений 1995 года, им был отдан строгий приказ избегать вооруженных столкновений, и именно в силу этого приказа в последующие годы они не смогли арестовать известных военных преступников, проходивших через их контрольно-пропускные пункты. Говоря более обобщенно, поскольку в военных подразделениях должно присутствовать единообразие, многонациональные подразделения по самой своей сути не способны осуществлять добротный контроль над солдатами, которых поставляют государства-члены; не могут они также навязать единые стандарты тактического или этического поведения.
Хорошо известно, что бескорыстные поступки приводят к весьма зыбким результатам.
Наиболее бескорыстное вмешательство в войны других народов — это оказание гуманитарной помощи. Оно же оказывается и наиболее разрушительным.
По классическому определению, великие державы — это государства, достаточно сильные для того, чтобы вести войну собственными силами, то есть не полагаясь на союзников. Но это определение ныне устарело, поскольку сегодня вопрос заключается не в том, как можно воевать, с союзниками или без оных, а в том, можно ли вообще вести войну — разве что на отдаленном расстоянии, только техническими средствами, не подвергаясь серьезному риску понести какие-либо потери. Ибо получается следующее: до сих пор по умолчанию предполагалось, что статус великой державы подразумевает готовность применять силу всякий раз, когда это выгодно, спокойно принимая при этом боевые потери — конечно, до тех пор, пока их численность будет пропорциональна масштабам завоеваний.