Рецензии на книгу «Доктор Живаго» Борис Пастернак

Дорогой читатель, вы прекрасны. Вы, скорее всего, превосходны. Ваши руки ювелирны, ваш разум роскошно непредсказуем, и великие намерения борются друг с другом за ваше время. Вы сильны и неповторимы. Потому что вы человек. Вы хотите изменить этот мир. Может быть, вы даже молоды. Но у вас ни черта не получится. Потому что вы человек.

Десятилетия истратил гениальный Пастернак на попытки убедить современников в бессмысленности насилия. И ничего у него не вышло. Он создал доктора, чтобы блестящий Живаго продолжил эти усилия. Юрий Андреевич не хотел революций, а хотел любви и чтобы другие хотели того же. Он был бессилен и почти одинок в этом желании. Он не мог.

Доктор Живаго изо всех сил хотел любить свою жену, пусть даже уважая ее меньше, но не мог. А Тоня сейчас же заставила бы мужа забыться и любить ее. Если бы только могла.

Живаго избегал Лару и сопротивлялся ей, хотел не любить ее и не мог. А она сопротивлялась и тщетно избегала позора, прогнавшего ее далеко из Москвы.

Доктор хотел сделать жизнь лучше, и оказался бессилен. Он старался защитить своих женщин и потерял обеих. Он мечтал об их счастье без него, но счастья не было. Он и всё вокруг него мельчало, опускалось и катилось в бездну. Он все еще был превосходен. Его большие ожидания стали мелкими, как будто от этого они исполнились бы. Он оставался прекрасен, они все оставались, но были мелки и немощны.

Я читал это и понимал, что должен закрыть эту книгу и больше никогда ее не открывать. Я должен молчать о ней и не разрешать ни одному человеку листать ее. Я должен возненавидеть, растоптать и уничтожить этот манифест человеческого бессилия. И я никогда не смогу.

Россия начала двадцатого столетия была похожа на израненное в схватках и больное животное, охваченное лихорадкой пожарищ, не в силах зализать свои раны. Терзаемая врагами, неоправившаяся после "маленькой победоносной войны", непришедшая в себя после первой революционной простуды, страна втянулась в никому ненужную мировую войну, так и не ставшую второй отечественной. Пылая в жару, вышла на морозный воздух и леденящий ветер - такое не выдержит и самый крепкий организм...

В такой-то нерадостной обстановке оказались люди, простые люди, со своими взглядами, принципами, интересами. Искренне радуясь очистительной речной волне, омывшей гранитные набережные, они не заметили, что вместе с водой пришла грязь и мусор, что волна и не думает отступать, затопляя и захватывая улицы.

Удивительное произведение. Откровенное и искреннее. Трагичное и обидное. Обидно за человека, не увидевшего, не разглядевшего бурного всепоглощающего водоворота. Не сумевшего приспособиться к изменяющейся обстановке, зацепившись за несущееся мимо бревнышко. Человека, эгоистичного и губительного для окружающих своей слепотой, так и не нашедшего своего места, в конечном счете потерявшего и себя, и любимых. Человека симпатичного, которому хочется подсказать, помочь, увести, спрятать, спасти, вытащить из такой ненадежной бумажной раковины. Человека, своим существованием выразившего горечь и боль многих, не сумевших решиться и решить. Многих, ставших инородными телами в организме своей родины и болезненным гноем изгоняемых из него.

История, мясорубкой перемоловшая весь народ, никого не пощадила, никого не пропустила: кого-то красным фаршем, а кого-то жилами на ножах. И тех, кто боролся, и тех, кто защищался, и тех, кто убегал, и тех, кто не принял. Оставаясь в отстранении, не принимая потока за силу, способную захлестнуть, нельзя ручаться за милосердие стихии.

Волнующее и будоражащее произведение, гремящее своей глубиной и оглушающее своей искренностью.

На это произведение обычно вешают ярлычок "классика", что подразумевает гениальность, обязательную к прочтению. Но я бы эту книгу никому советовать не стала, разве что чтобы читать ее для общего развития, для галочки. Считаю, что потратила время впустую. В книгах хоть что-нибудь да должно радовать: не сюжет, так личность главного героя и его взгляды на жизнь, не главный герой, так язык. Здесь не радует ничто.
Язык. Местами хорош. Эти места встречаются так же часто, как и описания природы, зимней Москвы, какой-то еще ностальгической прелести. Правда, уже к середине книги это надоедает. К слову, автор вообще обо всем пишет как будто с ностальгией, так, словно это произошло давным-давно и с течением времени стало незначительным и пустым. Поэтому текст совершенно не увлекает. Диалоги - ужасные. Возможно, это оригинально - писать настолько отрывочными фразами, делая вид, будто люди действительно могут так разговаривать. Но разговор получается слишком прерывистый и "не звучит".
Сюжет. Смазанное детство, множество непонятных персонажей, судьбы которых, как можно догадаться, потом переплетутся в один клубок. Но вот переплетения эти не радуют. Слишком много надуманных совпадений, чего стоит только случайный переезд в один и тот же город Юрия Живаго и Лары.
Главный герой - абсолютно непонятный и непрорисованный. Каков он? Единственный эпитет, который приходит на ум - бесхребетный. Видимо, это его основная и важная черта, затмившая собой все другие и единственно достойная внимания, если Пастернак так заостряет на ней внимание. Логика говорит, что автор пытался показать человека, попавшего между молотом и наковальней революции, интеллектуала-писаку. Герой, видимо, должен вызывать сочувствие, но вызывает почему-то неприязнь. Видимо, ввиду отсутствия каких-то других хотя бы вскользь замеченных качеств.
Посредственно и удручающе.

Мне как-то даже неловко писать про "Доктора Живаго", потому что он весь из себя эпический и великий (тут уж не поспоришь), а тут такой Фокс недовольно морщит нос и говорит, что ему не зашло. Впрочем, читательские симпатии не зависят от монументальности произведения. Стыдно мне на самом деле потому, что я не смогу толком объяснить, что именно мне не понравилось. Всё же попробую.

Может быть, мне не понравилась эта самая эпичность. Тяжеловесная проза, слишком широко хватает, слишком много персонажей, которых мне трудно переварить своей малой запоминающей способностью. Роман замахивается и на это, и на то, и на политику, и на социалочку, и на оценку революции, и на глубину метаний душевных, и на экзистенциальную тоску интеллигента, и на бытовушку, и на любовь, и на документалку, и на выдумку, и на поэзь, и на воооооот такие чуткие описания природушки от тонко чувствующей натуры автора, и на метафоры, и на трагедию, и на... Ну, хорош уже, суть и так понятна. Столько красоты, что не знаешь, с какой стороны этот торт начать кусать.

Может быть, мне не понравилась манера, с которой прирождённый поэт пишет прозу. Нет, она прекрасна, изящна и звеняща. Но это образы-метафоры, особенно быстро преходящие. Это постоянный уклон в символы, пафос и мелочи, которые надо немедля пытаться трактовать и впитывать. Такое ощущение, что на самом деле Пастернак написал-то длинное лирическое стихотворение, просто закамуфлировал его почему-то в прозаическую форму. А у меня с восприятием стихотворений всё очень сложно, начинаю перегорать от такого количества информации сердечной и мозговой, зашифрованной на одну единицу печатного текста. Вот и тут перегорела.

Может быть, меня не устроил главный герой. Конечно, Живаго очень показателен, и воспринимать его весьма сложно. Революцию принял умом, но с трудом принял телом. Хорошо оценивает её, как идеальную модель, но прекрасно видит недостатки в реальном воплощении. И с любовью так же: всё крутится вокруг идеального, а земное, бытовое, фейлит. Да ладно, что уж там, разочаровал он меня своим вялым поведением, хотя я прекрасно понимаю, что именно кроется за этой запутанностью, нерешительностью, метаниями. Понимаю, но не принимаю.

Может быть, меня слишком задела любовная линия, потому что она пришлась как раз на тот период, когда я слёзы выплакала, будучи Антониной, мечтая быть Ларой. Теперь-то я подуспокоилась и нашла в себе силы быть для кого-то и тем, и другим, и можно без хлеба, но когда проецируешь свои мелочные страстишки на чужой внутрилитературный опыт, то иной раз дурно делается, чего ты там в своей мещанской голове понапридумываешь.

Может быть, я просто так и не смогла поймать резонанс с этим романом. И такое бывает. И не такое бывает.

Может быть, просто время не пришло, и я когда-то его перечитаю. А пока "Доктор Живаго" остался для меня тем крошечным процентом книг, которые для ума были хороши, а сердце сопротивлялось. И затраченные на его чтение усилия не окупились в итоге каким-то опытом, эмоциями, знаниями. С другой стороны, они же и не должны всегда-всегда окупаться. А "Доктор Живаго" тем более ничего мне не должен. Я знала, на что шла, всё по-честному.

Жизнь в эпоху больших исторических событий

— Жалко. Своим рассказом вы пробудили во мне сочувствие к нему. А вы изменились. Раньше вы судили о революции не так резко, без раздражения.
— В том-то и дело, Лариса Федоровна, что всему есть мера.
За это время пора было прийти к чему-нибудь. А выяснилось, что для вдохновителей революции суматоха перемен и перестановок единственная родная стихия, что их хлебом не корми, а подай им что-нибудь в масштабе земного шара. Построения миров, переходные периоды это их самоцель. Ничему другому они не учились, ничего не умеют. А вы знаете, откуда суета этих вечных приготовлений? От отсутствия определенных готовых способностей, от неодаренности. Человек рождается жить, а не готовиться к жизни. И сама жизнь, явление жизни, дар жизни так захватывающе нешуточны! Так зачем подменять её ребяческой арлекинадой незрелых выдумок, этими побегами чеховских школьников в Америку?

Почему-то очень долго боялась браться именно за эту книгу, откуда-то была странная уверенность, что она очень сложная для чтения и восприятия. Зря боялась, как оказалось. Ничуть не сложнее другой русской классики, а по сравнению с некоторыми конкретными авторами так и легче. Те же многостраничные излияния Толстого порой вгоняют меня в сон, от Пастернака же, куда бы его мысль его ни заносила, спать не хотелось однозначно. А очень приятный слог помогал воспринимать живее и острее поднятые им непростые темы.

Юрию Живаго, как и многим другим, не повезло родиться в конце 19 века в России, на годы его жизни пришлась череда страшных событий: войны, революции, гражданская война, становление новой власти, которое просто не могло не быть жестоким и кровопролитным. Даже выжить было непросто, что уж говорить о том, чтобы жить, а не выживать. И тут человек либо приспосабливается к новым обстоятельствам, либо они его ломают рано или поздно.

Картины рисуемые автором поражают, хоть тема для меня и не новая, нет чего-то, что бы я не знала прежде, но от этого не менее горько и страшно. Очень ярко автор показал восприятие происходящего не теми людьми, которые безоговорочно относили себе к одной из воюющих сторон, к красным или белым, а теми, что являясь по сути своей господствующим классом, сочувствовали революции, хотели изменить мир к лучшему, хотели счастья даром для всех итд То, как постепенно приходит осознание происходящего, и нет уже правых и виноватых, все превратились в каких-то монстров, жаждущих крови, прикрывающихся красивыми и громкими, но уже такими бессмысленными и неживыми лозунгами. Кругом голод, запустение, заброшенные поля, сожженные деревни, брошенные под снегом поезда, трупы, казни, пытки, смерть. Эти картины, когда я их пытаюсь описать, напоминают мне современную фантастику об апокалипсисе. И тем страшнее, что это наша не такая уж и давняя история...

И на фоне всего этого люди. Большие и маленькие. Герои и негодяи, а скорее герои-негодяи, смотря под каким углом взглянуть. Поломанные, искореженные временем и обстоятельствами судьбы. Страшна история красного партизана, так любившего свою семью, что убил он ее собственными руками в страхе что их схватят белые и замучают. А ведь сколько там таких историй... Жуть..

Меня почему-то еще сильно зацепила судьба Антипова-Стрельникова. Как он превратился из влюбленного смешливого мальчика, чьи мечты о взаимности сбываются, в человека, на чьей совести массовые убийства по законам военного времени, который сам себя и приговорил по итогу? Как может человек так измениться? Но при этом нет ощущения притянутости, надуманности, автору веришь, объяснение таким переменам можно найти в самой книге :

На третий год войны в народе сложилось убеждение, что рано или поздно граница между фронтом и тылом сотрется, море крови подступит к каждому и зальет отсиживающихся и окопавшихся.
Революция и есть это наводнение.
В течение её вам будет казаться, как нам на войне, что жизнь прекратилась, всё личное кончилось, что ничего на свете больше не происходит, а только убивают и умирают, а если мы доживем до записок и мемуаров об этом времени, и прочтем эти воспоминания, мы убедимся, что за эти пять или десять лет пережили больше, чем иные за целое столетие.

Но даже в такие исторические моменты, даже в дни таких потрясений человек не перестает любить. Трагическая, какая-то по-достоевски надрывная любовь чужого мужа и чужой жены, Юрия и Ларисы, причем нет какой-то пошлости в происходящем, и даже встречи их с законными супругами не отдают чем-то нелицеприятным, тут драма, а не мелодрама, тут любовь, а не страсть, какое-то высшее стремление друг к другу, желание в первую очередь понять и поддержать. Очень понравилась мне характеристика, которой награждает Ларису жена Юрия Тоня:

Должна искренне признать, она хороший человек, но не хочу кривить душой, — полная мне противоположность. Я родилась на свет, чтобы упрощать жизнь и искать правильного выхода, а она, чтобы осложнять её и сбивать с дороги.

Но при всех своих восторгах не могу не сказать о нескольких минусах этого романа. Самый большой, пожалуй, это то, что из-за определенной своеобразной манеры повествования я где-то треть истории оставалась несколько в отдалении от героев. Не могла их прочувствовать, потому что частенько автор не описывает события ни их глазами, ни от третьего лица, а упоминает их уже пост фактум мимоходом, а ведь события эти порой очень важны для происходящего. Но потом я, видимо, привыкла и уже прониклась не только самой историей, но и людьми ее населяющими. Еще как-то уж много случайных встреч, понятное дело, что люди тогда перемешались и перемещались по стране из конца в конец в силу обстоятельств, но все равно чутка неправдоподобно, не могу сказать, что мне это прям сильно мешало, но в глаза бросилось. А еще, смешно сказать, но мне не хватило объема, в кои-то веки я была бы не против, если бы автор сильнее растекся мыслею по древу и остановился на каких-то происходящих в книге событиях более подробно, благо объем охваченных им лет позволял добавить страничек.

Но все эти придирки все равно не смогли заставить меня снизить хоть на полбала оценку этому роману. И не потому что это признанный шедевр, классика и бла-бла-бла. Просто он смог меня задеть, смог заставить сопереживать героям, смог заставить о многом задуматься и, конечно же, какие там прекрасные стихи! Так что чего уж тут придираться)

— Так было уже несколько раз в истории. Задуманное идеально, возвышенно, — грубело, овеществлялось. Так Греция стала Римом, так русское просвещение стало русской революцией.
Возьми ты это Блоковское «Мы, дети страшных лет России», и сразу увидишь различие эпох. Когда Блок говорил это, это надо было понимать в переносном смысле, фигурально. И дети были не дети, а сыны, детища, интеллигенция, и страхи были не страшны, а провиденциальны, апокалиптичны, а это разные вещи. А теперь все переносное стало буквальным, и дети — дети, и страхи страшны, вот в чем разница.

Была ледяная стужа. Улицы покрывал черный лед, толстый, как стеклянные донышки битых пивных бутылок. Было больно дышать.

Неожиданно тяжело и непросто. Легкие как пыль слова улетают и не дают поймать, понять, чуть напевный стиль автора словно невидимой стеной разделяет меня и эпохи, не дает тронуть за рукав действующих лиц, не дает ощутить их судьбы и беды с радостями. Только вкус холодных снежинок на губах, и мой поезд давно ушел. Мне не позволили стать участником событий - все происходящее воспринималось как череда иллюстраций, где очень сложно разглядеть единую картину бытия и жизни, четко уяснить, кто кем и когда приходится, чье мировоззрение было сломано, а кого ждало возрождение. Меня, конечно, предупреждали, что Пастернак это совсем непростое чтение, но что настолько - об этом я даже подумать не могла. Но что-то в этом романе, в этом слоге все-таки есть, хоть мне постоянно не хватало музыки как сопровождения, музыки без слов, которая лишь мелодией может передать настроение, эмоции и переживания главных героев. Если кратко, то строкам не хватало музыки, мне не хватало сосредоточенности и увлеченности, медленно по улице ступала старуха зима.

Как итог - первостепенным оказались именно рассуждения о бытии и духовности, нежели жизненный путь самого Живаго или кого-то из его окружения, а многочисленные смены декораций и временных рамок словно и не существовали. Потому что во все времена любовь это любовь, преданность остается преданностью, равно как и одержимость, сила воли и степенность. Не столько роман, сколько застывшие на страницах эмоции. Читало непросто и скорее даже непривычно, не могу сказать, что когда-то возьмусь перечитывать, но, тем не менее, читала не зря. Потому что сижу, смотрю на снегопад и думаю.

Прочитано в рамках книжной лотереи "Дайте две!", 8/8.

Судьба человека в судьбе страны

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,....

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Б. Пастернак

Впервые прочитав роман несколько лет назад, он не оставил по себе сколько-нибудь яркого впечатления, только горький осадок преодоления , за которым остались красота и наполненность текста, сюжетные перипетии, мысли и чувства героев, равно как и самого автора.

Решившись вернуться к роману, по ходу чтения приходилось часто ловить себя на мысли, что подобные книги нужно читать с карандашом в руке и блокнотом под рукой, настолько порой текст изобилует различными интересными неоднозначными мыслями, вопросами, суждениями, с которыми хочется поспорить или наоборот, обдумать в тишине и покое, вдали от обезумевшей толпы. Иначе многое просто упускаешь.

И сейчас читать роман крайне сложно. В первую очередь, из-за авторской манеры написания текста и построения предложений, когда в желании максимально точно, подробно и поэтично передать увиденное, сказанное, прочувствованное, Б. Пастернак использует по максимуму всевозможные литературные приемы и стилистические конструкции, отчего проза порой начинает выглядеть громоздкой и неуместной, особенно это касается диалогов и выражения чувств любящих людей. Текст практически скатывается в такую патетику, что вызывает обратный читательский эффект - неверия в происходящее или подглядывания в замочную скважину, настолько все звучит интимно.

Но когда дело касается описания природы, общественных явлений, отлично схваченных и подмеченных моментов, человека и страны в целом в переломные моменты, от которых зависит вся его дальнейшая судьба те же минусы становятся плюсами, от которых душа поёт и сердце плачет, а путь земной еще в пыли..... Практически навзрыд и ты уже забываешь, что перед этим тебя коробило и плющило от патетики.

Так как роман охватывает чуть не сорок лет в своем повествовании (с 1905 по годы ВОВ), то само собой разумеется, что все значительные и роковые события в истории первой половины XX века в СССР нашли здесь отражение. Вернее будет сказать, что именно "благодаря" им и стало возможно появление романа, посвященного человеческим судьбам в молохе истории, когда важность и ценность человека сама по себе постоянно стремилась к нулю. А вместе с тем весь роман автора доказывает обратное.

Судьба главного героя и многих из его окружения или тех, с кем сводила жизнь на своих перекрестках служит прямым доказательством гибельности каких-бы то ни было резких социальных преобразований, из которых всегда мыслимое добро оборачивается злом, а прекрасные идеи на бумаге превращаются в кровь и нужду на деле.
Только собственная душевная потребность и желание оставаться до конца человеком помогают не опуститься и противостоять проникновению зла в собственную душу.

Прекрасные стихи автора, являющиеся завершением романа и вложенные им в уста своего героя служат прекрасной поэтической иллюстрацией ко всему случившемуся, предопределенному и неизбежному, горькому, прекрасному, страшному, поэтичному, кровавому, немыслимому и бессмертному.

Доктор вспомнил недавно минувшую осень, расстрел мятежников, детоубийство и женоубийство, кровавую колошматину и человекоубоину, которой не предвиделось конца. Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножали. От крови тошнило, она подступала к горлу и бросалась в голову, ею заплывали глаза...

Наконец-то мне попалась книга, где Россия начала ХХ века представлена глазами обычного человека - не солдата, не офицера, не революционера. Доктор Живаго, Лара, Тоня - это просто люди. Они ни за красных и ни за белых, не против революции, ни за нее. Они хотели просто жить. Жить, работать, любить друг друга, растить детей... Можно ли доктора, поэтически одаренного, мыслящего и образованного человека называть "обывателем"? Но он, безусловно, не годился в бойцы - тонко чувствующий, порядочный, интеллигентный - даже слишком, по тем-то временам. Он старался выживать, как мог. Противился любому насилию и ненависти. Не выносил малейшей политической фальши, не умел подделываться и быть угодным. Сколько таких кристально чистых, честных прежде всего перед собой были растоптаны, уничтожены, в лучшем случае высланы из советской России? А ведь они вовсе не были противниками новой власти.

И Лара, и Тонечка, прекрасные русские женщины, которых невозможно не любить - как жестока к ним судьба... А они без малейшей жалобы, гнева, недовольства переносили крушение прежней жизни. Все ради семьи, ради любви. Как ни писала Тоня в одном из последних писем к Юрию, что они с Ларой совсем не похожи - для меня очень похожи: великодушием, жертвенностью почти немыслимой в наше время. И тихим мужеством, стойкостью небывалой - при том, что обе не были никак подготовлены к тому, чтО будет.

Друзья Юрия приспосабливаются к новому, жалеют, что этот человек ослабел, растратил себя. Но и он жалеет их. Со своей ясностью ума и чуткостью к происходящему, он не может не видеть, в какую щель они себя загоняют. Юрий оказался сильнее духом - он не обманывает себя.

Роман-симфония. На фоне грозовых перекатов революции - нежные лирические темы любви, тоски, ностальгии. Редкие минуты покоя, счастья - и снова вихрь и смерть... И стихи. Но поэзия Пастернака - это отдельный разговор.

Поэтика, трагедия и символизм

Закончила читать около шести утра и целый день пытаюсь осмыслить прочитанное, упорядочить впечатления… получается не очень, слишком уж много эмоций вызвал роман. Он настолько противоречив, что, мне кажется, его просто невозможно оценить категориями «нравится/не нравится». Ну не укладывается в них вся гамма ощущений, возникающих в процессе чтения. Он одновременно великолепен и полон недостатков, он притягивает и отталкивает, раздражает и восхищает, читается трудно, но не дает от себя оторваться.
Очень сложно разложить по полочкам чувства, возникшие во время чтения, поэтому, наверное, моя рецензия получится немного сумбурной, но я попробую.

Одно из самых ярких впечатлений – это невероятная поэтичность, образность текста. Кажется, Пастернак-поэт сильно доминировал над Пастернаком-прозаиком. Результат, на мой взгляд, получился противоречивый. С одной стороны, потрясающе красиво, зрелищно переданные образы придали сюжету дополнительную, яркую окраску. Многие фразы хотелось перечитывать, смаковать, пробовать на вкус…

Глиняные мазанки и гуси в заплеванной подсолнухами привокзальной слободе испуганно белели под неподвижным взглядом черного грозового неба…

…разве это не великолепно?
Но с другой – поэтики здесь так много, что она просто погребает под собой событийную часть романа. Прибавьте сюда многочисленные философские монологи персонажей, и становится понятным, какие невероятные усилия нужно приложить, чтобы не потерять нить сюжета во всей этой феерии высоких словесных материй.

Не облегчало чтения и обилие персонажей, которыми наполнено это произведение. Новые лица появляются на страницах книги с завидной регулярностью, некоторые для того, чтобы остаться здесь надолго, а некоторые – просто мимолетно скользнуть по жизни главного героя. Их так много, и важных персонажей, и статистов, что удержать в голове всех не всегда получалось. И встреченное однажды и вроде бы сразу покинувшие сюжет имя, вдруг неожиданно всплывало в других обстоятельствах, заставляя напряженно вспоминать, почему оно кажется знакомым.
В романе вообще слишком много случайных встреч и совпадений: куда бы ни закидывала жизнь героев, они обязательно встречают знакомых (а то и просто неожиданно собираются дружной компанией), а если и не встречают, то слышат о них от третьих лиц. Из-за этих постоянных пересечений появляется ощущение тесноты: как будто вокруг не необъятная Россия, а скромный Лихтенштейн, где каждый встречный если не сосед, то родственник.

Не сложилось у меня и с главным героем, слишком далек он от меня оказался. Неплохой, по своей сути, человек, умный, способный глубоко чувствовать, сопереживать, испытывающий постоянные душевные терзания за близких, он одновременно абсолютно пассивен, бездеятелен и инертен, плывет по течению, обрекая дорогих ему людей на страдания. Боясь своим решением причинить боль одним, бездействием он причиняет ее всем и сам мучается, не находя покоя. Он готов страдать и жертвовать собой, но не способен на поступок, чтобы что-то изменить.
Но для автора, кажется, его герой является идеалом или очень близок к этому, даже со всеми его недостатками. По крайней мере, у меня по ходу романа часто возникало чувство, что мир вращается именно вокруг Юрия Живаго, остальные вторичны. И вот это было мне непонятно. Почему именно он? Кто он? Что он? Выдающийся врач, поэт, писатель, философ, муж, друг..? Чем он отличается от прочих, кроме способности невероятно глубоко погружаться в высокие материи, одновременно пытаясь скрыться от реальности? Что он совершил, кого осчастливил, что все вокруг, и близкие люди и малознакомые граждане, так и норовят помочь по доброте душевной, безвозмездно выручить, спасти, и все исключительно из хорошего отношения к доктору. Чем он это заслужил? У меня даже закралось сомнение, что я почему-то упустила момент обретения героем его исключительности, какого-то факта его биографии, приподнимающего его над обыденностью. Нет, наш герой по-человечески обычен и совсем не идеален. Более того, проявившееся в одном эпизоде его отношение к окружающим скорее лишает его права пользоваться их помощью, чем делает достойным ее:

Дорогие друзья, о как безнадежно ординарны вы и круг, который вы представляете, и блеск и искусство ваших любимых имен и авторитетов. Единственное живое и яркое в вас, это то, что вы жили в одно время со мной и меня знали.

Стоит ли комментировать подобное высказывание?
Я долго сомневалась, но… нет, не симпатичен мне этот характер, несмотря на весь его драматизм и душевную глубину.

Так что же такое есть в этом романе, что он так цепляет за душу, приковывает к себе внимание и не отпускает? Признаться, я и сама не до конца поняла это.
Наверное, общий фон, атмосфера, когда за многословной удушающей образностью скрывается целая Эпоха, а обреченность нарисованных судеб настолько пронзительна, что ком подкатывает к горлу. Хотя тут тоже можно поспорить, слишком уж самобытен Пастернак в способе передачи мироощущения рушащегося мира, и понять и принять его не всегда просто. Тот же Булгаков, например, в описании подобной атмосферы для меня выглядит более убедительно.
Еще роман во многом символичен и иносказателен, и на примере своих героев автор пытается не просто показать жизнь на переломе во времена великих потрясений, но и рассуждать о жизни и смерти, о вере и духовности, о выборе, о предназначении, быть может. И вот это действительно получилось сильно, пронзительно, на таком невероятном надрыве, что просто дух захватывает. Чувствуется, что автор буквально выстрадал своего «Доктора Живаго», многократно пропустил его через себя, вложил душу. И вот хотя бы за одно только за это роман уже достоин всяческих похвал.