Он чувствовал себя, как солдат в первом бою; как человек, получивший миллионное наследство; как отлученный от церкви верующий; как тенор, впервые спевший партию Тристана в «Метрополитен Опера»; он чувствовал себя, как человек, только что захваченный в номере гостиницы с женой своего лучшего друга; как генерал, вступающий во главе своих войск в захваченный город; как лауреат Нобелевской премии; как преступник, которого ведут на виселицу; он чувствовал себя, как боксер-тяжеловес, нокаутировавший всех своих соперников; как пловец, который тонет среди ночного мрака в холодном море в тридцати милях от берега; как ученый, подаривший человечеству эликсир бессмертия…
Майкл с удивлением посмотрел на своего друга, в призывной регистрационной карте которого аккуратно выведено «Негоден», друга, который, прохаживаясь здесь, по красивому городскому бульвару, с таким подъемом и, как ему кажется, справедливо требует, чтобы другие пролили свою кровь, потому что далеко на Другом континенте русские сражаются как львы. Что подумает русский солдат из Сталинграда, притаившийся с гранатой в руке за разрушенной стеной в ожидании приближающегося танка, об этом патриоте с мягким голосом, в пушистой шляпе, который называет его братом здесь, на шумной улице не тронутого войной американского города?
Генерал был исключительно любезен: разговаривая с солдатами, он оглушительно хохотал, сильно хлопал их по плечу и даже ущипнул за щеку восемнадцатилетнего юношу, только что прибывшего на пополнение в отделение Гиммлера. Это был верный признак того, что очень скоро, тем или иным образом, будет убито множество солдат.
Полиция везде одинакова: собирает дань за то, что смотрит сквозь пальцы на нарушения закона.
Современный мир очень плохо готовит нас к испытаниям, которым он нас подвергает.
Такова ирония судьбы, что наши юношеские мечты всегда претворяются в жизнь слишком поздно, когда мы уже чужды всякой романтики.
Дико, но факт, что патриотизм, как и почти все иные благородные порывы, доступнее всего богатым.
Во сне мы самым бесстыдным образом выдаем свои мысли.
Я - слабохарактерный интеллигент, Томми, а мы живем в такие времена, когда подобным людям нет места. Послушайся моего совета, Томми: расти глупым. Сильным, но глупым.
P.S. Держись на пушечный выстрел от армии. Людям в ней не место.
"Черт возьми!" - мысленно выругался Христиан. - Муж этой женщины гниет в тюрьме, а брат мужа жаждет вступить в грязную сделку с немцем, любовником своей невестки. Вот они, прелести французской семейной жизни!"
- Нынешняя война, - говорил он, - это уже не та простая, понятная всем война в рамках одной и той же культуры. Это нападение зверей на дом человека. Я не знаю, что ты видел в Африке и Италии, но знаю, что я видел в России. Мы превратили в кладбище территорию в полторы тысячи километров шириной. Мужчины, женщины, дети, поляки, русские, евреи - мы не делали различия. В наших поступках не осталось ничего человеческого. Так делает только ласка, забравшаяся в курятник. Казалось, мы боимся, что если мы оставим на востоке хоть что-нибудь живое, оно когда-нибудь послужит свидетельством против нас и осудит нас. А теперь, - продолжал Бэр своим низким ровным голосом, - после всего этого мы совершаем последнюю ошибку. Мы проигрываем войну.
Зверя медленно загоняют в угол, и человек готовится подвергнуть его последнему наказанию. А что, ты думаешь, будет с нами? Поверь мне, иногда по ночам я благодарю бога за то, что моя жена и двое детей погибли, и им не придется жить в Германии, когда окончится эта война.
А когда все кончится, они вернутся в свою ожиревшую страну, нагруженные сувенирами: касками убитых немцев, "железными крестами", сорванными с мертвых тел, снимками, сделанными со стен разбитых бомбами домов, фотографиями возлюбленных погибших солдат... Вернутся в страну, не слыхавшую ни единого выстрела, в страну, где никогда не дрожали стены, где не было выбито ни одного стекла в окне...
Ожиревшая страна, нетронутая и неуязвимая...
"Что такое любовь для солдата? Как может солдат повиноваться слову Христову? И я отвечу так: убивай, щадя, скорбя, чувствуя, что совершаешь грех, который является в равной мере и грехом того кто падает от руки твоей...."
Надо оставаться варварами, потому что только варвары всегда одерживают победы.
Мир полон людей!
... Гарденбург говорил:
- Когда окончится эта война, мы должны сразу же начать другую, против японцев. Своих союзников надо покорять. Правда, об этом ничего не сказано в "Mein Kampf", но, вероятно, у автора были на то особые соображения. А потом нужно будет дать возможность какой-нибудь стране стать сильной, с тем, чтобы мы всегда имели перед собой достойного противника. Чтобы стать великой, нация должна быть всегда напряжена до предела. Великая нация всегда находится на краю гибели и всегда стремится к нападению. Когда она теряет свой наступательный дух, история начинает выбивать ее имя на надгробном камне.
Десять тысяч полок с книгами не могут остановить один легкий танк. Библия печаталась, может быть, миллион раз, а одно отделение солдат с бронемашиной может за полчаса пятьдесят раз нарушить десять заповедей, и отпраздновать победу двумя ящиками трофейного вина.
Идите на смерть, – говорят нам. – Мир не изменится к лучшему после войны, но, может быть, он станет не намного хуже.
Жизнь многому учит, но только не такту, не отзывчивости, не умению помочь человеку в трудную минуту.
- Я дам вам один совет, ребята, - сказал лейтенант похоронной службы, - носите личные знаки в кармашке для часов. При взрыве голова часто отрывается от туловища, и цепочка с личным знаком летит чёрт знает куда. Но в девяти случаях из десяти брюки остаются на месте, и мы всегда найдём личный знак и сумеем правильно опознать личность.
В солнечный день как-то особенно веришь в свое счастье…
Внушать ребёнку, что ему все дозволено, значит обречь его на жестокое разочарование.
...Любовь – это как купание. Надо либо нырять с головой, либо вообще не лезть в воду. Ну, а если будешь слоняться вдоль берега, по колено в воде, то тебя только обдаст брызгами, и ты скоро начнешь зябнуть и злиться. Еще месяц походишь вот так с этой девушкой – и тебе придется обратиться к психиатру...