- В общем, надо, чтобы все тяжелейшие вопросы, которые будоражат сегодня русский ум, решались в лёгкой и юмористической манере, снимающей классовый антагонизм и межнациональные трения. Для этого нужно придумать пару мультимедийных героев, которые будут эти проблемы остро ставить и ещё острее снимать. Цель - проложить в уме телезрителя первую борозду, вдоль которой он мог бы думать дальше, углубляя её при каждом движении мысли...
- Что это такое - постмодернизм? - подозрительно спросил Степа.
- Это когда ты делаешь куклу куклы. И сам при этом кукла.
- Да? А что актуально?
- Актуально, когда кукла делает деньги.
«Красота спасет мир и доверит его крупному бизнесу!»
У бедняги был такой вид, словно он побывал в песне про «Варяга», где его сначала несколько раз вывели на палубу, которой нет, а потом включили ослепительный свет, дали тысячу долларов и велели про все забыть.
В мире много лишних книг, и очень мало таких, которые стоит помнить, тем более хранить.
Что это такое — постмодернизм? Это когда ты делаешь куклу куклы. И сам при этом кукла.
Сложно предсказать, куда метнётся испугавшийся себя ум.
забыть вопрос в виду полной его никчемности тоже означает ответить на него.
Современные философы - это подобие международной банды цыган-конокрадов, которые при любой возможности с гиканьем угоняют в темноту последние остатки простоты и здравого смысла.
Сейчас ведь что квартиру обставить, что душу - со всем помогут, был бы лавандос...
Музыка стала громче. Начав раскачиваться ей в такт, Боря скрестил руки, запрокинул лицо к потолку, и с бархатными интонациями Джо Дассэна зашептал в проволочку радиомикрофона:Я видел его вчера в новостях.
Он говорил о том, что мир стоит на распутье.
С таким, как он, не тронут ни дома, ни в гостях,
И я хочу теперь такого, как Путин…
- Как раньше пели! - пробормотал шофер. - Не то, что сейчас.
Почему так?
- У слов смысл изменился, - ответил Степа. - Они вроде те же самые, но значат теперь совсем другое. Петь их сложно стало. Если это не твой бизнес, конечно.
Никакой истины нет, пока мы не озаботимся ее поисками.
Люди просто не понимают до чего они счастливы. До тех пор, пока это счастье не отберут.
Степу восхищала принятая в восточной поэзии форма хайку. Их было очень легко писать - за триста долларов его обучил этому Простислав. Не надо было подыскивать рифмы, мучаться с размером. Достаточно было разбить спонтанно родившиеся в сердце слова на три строчки и проверить, не встречается ли среди них слово «километр». Если оно встречалось, надо было заменить его на «ли». После этого можно было целую минуту ощушать себя азиатом высокой души, что Степе очень нравилось, несмотря на косые взгляды Мюс.
Обдумав свой визит в «Дельта-кредит», он сложил следующие строки:Десять тысяч ли за спиной.
Иные птицы поют в ночи,
А грабли все те же. Что это за иные птицы и десять тысяч ли, Степа сам не понимал, поскольку написал про них просто для красоты. Зато он хорошо знал, что это за грабли.
Малюта использовал интересную технологию обращения с проклятыми вопросами. Надо было не отвечать на них, а разъяснять телезрителю, что возня вокруг этих тем не сделает счастливым никого. А человек - на чем предлагалось сделать акцент - имеет право на счастье.«Задача проекта, - писал Малюта, - не разубедить телезрителя в том, что страной распоряжается компания жуликов (в настоящее время это представляется нереальным по причинам объективного характера). Задача в том, чтобы на ярких и запоминающихся примерах разъяснить, какое следует делать выражение лица, услышав разговоры на эту тему («Ой, Зюзя, ну как же вы надоели своим занудством… Посмотрите, на улице лето, птички поют. Неужели вас ничего не радует в жизни?»). Прочитав этот абзац, Степа ощутил волну светлой энергии.
- Я вот думаю, как интересно получается. Смотрите, тысяча миллиметров - метр. Тысяча миллиграммов - грамм. А тысяча миллионов?
Выходит, он?
- Логично, - согласился Степа. - Он и есть.
Богом мы называем то, что пока ещё не в состоянии убить, но когда это удаётся, вопрос снимается.
Стёпа со школы уважал Пастернака, зная, как трудно среди отечественных заложников вечности, у времени в плену найти таких, которые не страдали бы стокгольмским синдромом в острой гнойной форме.
Откуда в русском человеке это низкопоклонство, это генетическое холопство перед властью? - думал он. - Непонятно. И ведь самое забавное, что мы хорошо эту свою особенность знаем. Даже слово "ментальность" научились говорить. Только куда девается то, что мы понимаем про свою ментальность, когда эта самая ментальность включается по первому ментовскому свистку? Говорят - умом Россию не понять. А почему? Да очень просто. Когда это самое начинает шевелиться в душе, ум сразу уезжает в Баден-Баден. А когда отпуск берёт это самое, ум возвращается и делает вид, что ничего не было, и у нас тут чисто Европа, просто медведи белые. И всё равно попадает по полной программе... Сэ ля мы.