Цитаты из книги «Я не тормоз» Нина Дашевская

Потом мы сели в поезд. И я увидел на схеме, что станция «Динамо» названа в честь Дины. Так и написано: Дина Мо, Дина Моисеевна. Сразу написал ей. А она удивилась: столько лет там живёт и ни разу не подумала об этом!

Притормаживаю у остановки. Может, всё-таки автобус… Он иногда бывает полезен — в нём я могу сделать по дороге алгебру. И ноги всё же… Ну, передышка. Или нет, я уже целых полторы минуты жду, и нет никакого автобуса; так можно до вечера прождать. Я уже почти толкаюсь ногой, но вдруг замечаю человека. Да, на остановке стоит человек. Иногда бывают такие люди, на которых хочется смотреть. Не то чтобы она очень красивая (да, это она), просто… Ну, красиво стоит. И волосы красивые, то есть не сами по себе, а всё вместе. И вдруг я понял, что это мама. Моя мама. Ничего себе. Я как будто первый раз так её увидел, как незнакомого человека со стороны. Я хотел, конечно, подойти, но она говорила по телефону. И я растерялся: вроде бы и подойти надо, но она же говорит, и мешать нельзя… Как-то это очень быстро произошло — я не хотел, конечно, слушать, что она говорит. Но уже так получилось, что подошёл и услышал. — Понимаешь, я вообще не знаю, что бы я без него делала, — сказала она в телефон. Интересно, про кого это. Ну, по работе, скорее всего. — Я никогда не думала раньше. Понимаешь, ведь он всегда был такой оболтус… Да нет, такой же рассеянный, но это неважно. Понимаешь, Жень, просто я теперь знаю, что в трудную минуту могу рассчитывать… А? Нет, не особо учится; носится по городу на своих самокатах… Но я правда не понимаю, что бы я без него делала, — повторила она. И я понял, про кого. И тихо-тихо отполз со своим самокатом. Огородами. И поехал медленно, не спеша. Я никогда не знал, что она рассчитывает на меня. И вообще… Это неправда. Я же всё забываю. Но вот это… Что бы она без меня делала… А я-то всегда думал, что у неё от меня одни заботы и неприятности.

Кому много дано, с того много и с просится.

— Когда думать-то? — спрашивает Тонька. Да, она страшно занятая у нас, музыкалка плюс спорт, не знаю, как она всё это тащит.

— Вообще ты молодец, Игнат. Не киснешь.
— А чего мне киснуть?
— Возраст такой. Непростой. Всем непросто даётся, кто… головой пользуется.

И не так-то и холодно — эти минус двадцать. Когда ты не голодный и дома тепло.

-  Знаешь краткое пособие для начинающих? — Какое? — Начни, — сказал я. — Прямо сейчас. Давай.

На кого, на кого… Что я читал вообще? А. Понял. Если вот самый-самый. Такой герой, которым хотел бы. Я, кажется, придумал. Я вылетел к реке. Перешёл на набережную и пролетел под двумя мостами, не останавливаясь, пробуя на вкус фразу: «Я бы хотел быть похожим на дона Румату Эсторского». Антон, дон Румата. «Трудно быть богом». Это, наверное, первая книга такая взрослая. Первая, которую я закончил и сразу же начал читать второй раз. Папа её подсунул мне. Именно подсунул, это было шито белыми нитками: он сидел в нашей комнате, и читал, и не реагировал на внешние раздражители, то есть на нас с Лёвкой. А потом оставил у меня на столе. «Трудно быть богом». Я сразу понял, что он мне подсунул. Я так не люблю. Поэтому не трогал книгу, пока он не уехал. А потом — два раза подряд. Дон Румата. Наверное, это самый-самый герой, который… Который. «У вас будет оружие. Но вы не имеете права его использовать. Ни при каких обстоятельствах». У тебя есть сила. И ты ничего, ничего не можешь сделать, ничего изменить… Нет. Нет. Я бы не хотел быть Руматой. Как ему было плохо… Я бы… не то чтобы я так бы не смог. Если бы вопрос стоял так: какой у тебя любимый литературный герой? Я бы сказал: Румата! Но тут… Быть похожим, похожим… Ни на кого бы я не хотел. Ни на кого. «Я бы хотел быть похожим на Игната Волкова. Я пока не знаю, кто это. Мне кажется, он, или я, каждую минуту разный. Но я не хотел бы повторять кого-то. Я хотел бы быть отдельным, отдельно стоящим. Я ненавижу, когда меня сравнивают с кем-то. Я не хочу быть лучше или хуже. Пока я не пойму, что во мне главное. Но хочется, чтобы было такое. Чтобы сразу понятно: я — это я, Игнат Волков. Скажем, я точно знаю, что я быстрый человек. И если я буду медленным, то это не я. Но этого мало — быть быстрым. Надо что-то ещё. Чтобы мне соответствовать самому себе. Мне кажется, что я вижу какие-то размытые контуры. Как за стеклом в дождь. Иногда мне кажется, что этот человек похож на кого-то знакомого. Но не он. Мне бы хотелось, чтобы этот контур стал более чётким. Хочется навести резкость. И увидеть, что же это такое — я». Чёрт знает, надо ли сдавать такое сочинение. Мне кажется, я там дальше ещё слишком много про себя написал, личного. Чего-то не по себе такое показывать кому-то. Да ещё оценивали чтобы. На всякий случай написал и про Румату тоже. Перечитал утром. Совсем с ума уже сошёл, с катушек съехал. Конечно, про Румату. А про Игната Волкова — бред, бред, только бы не увидел никто. Хотя совсем выбросить, сжечь — жалко.

- Понимаешь, Игнат. Не все живут так… Так легко и весело, как мы.
— Как мы? Ну, да. Я и сам знаю, чего он. Псих какой-то. Я знаю, что мы живём очень даже, на роликах катаемся, а есть люди, у которых еды нет. Или даже воды.

Блокнот помещается в карман. Пусть там и лежит. Я еду на роликах, а в кармане у меня - новенький жёлтый блокнот. Совершенно пустой. Это примерно то же самое, что и какая-нибудь еда. Если она в кармане, так и думаешь, как бы её съесть. Так и тут: чистая бумага. Что я буду писать туда? Только и думается...
Остановился на светофоре. Двадцать одна секунда. Как раз. Пишу.
У человека голова,
А в ней болтаются слова.

В лифте достаю свой блокнот. Я же не дописал тогда, у меня было в голове больше слов.
И пишу дальше, чтобы не забыть.
У человека голова,
А в ней болтаются слова.
У человека две ноги,
Они кричат ему: беги!
И он бежит, а в нем слова
Внутри слепляются по два.

У нас холодная страна. Без леденца за щекой никак.

Когда торопишься, главное - не забывать дышать.

На обложке написано: «Литература». Я давно уже прочитал его, этот учебник, в первую
неделю сентября. Всегда говорю себе — не читай! Что потом делать будешь?… Но всё
равно прочитываю. Они чего-то говорят на уроке, обсуждают… Нет, я слушаю. Когда
Тонька говорит, всегда интересно послушать. Правда, она давно уже не говорит, это я
отключился. Литература. Хорошее слово, длинное.
Литр
Трата
Утрата
Талер
Алеут!
Отличное какое это «алеут», прямо горжусь.
Трёхбуквенные слова я не пишу. Это слишком легко. Потом, когда у меня наступит ступор,
я могу их сразу все написать, есть алгоритм. А сейчас… 6 букв — это удача. Пока только
одна «утрата» получилась.
О!
Раритет!
Проверил — точно, походит!
Йес!
— Волков, ты о чём сейчас таком думаешь, а?
Вот же, это я вслух заорал «Йес», что ли?!
— О литературе, Маргарита Павловна, — совершенно честно отвечаю я.
Потом ко мне Ященко подошёл, просил показать, во что я играю.
— Как ты без телефона играешь? У тебя гарнитура, что ли, какая стоит?
Неумный человек, не понимает, как без телефона можно играть!

Чудом, чудом я проскочил. Часто так, просто чудо, что не загремел. Кто-то меня там хранит, какой-то самокатный ангел.

Мы с Зайцем идём в столовую. И тут выясняется: этот балбес на самом деле любит пирожки с капустой. А я ему тогда с яблоками оставлял! А он мне с капустой!
Вот, наверное, часто так. Делаешь другому лучше, а себе хуже. А потом выясняется, что тому, другому, и нужно было другое! И ты, выходит, зря давился своим нелюбимым пирожком

И вдруг я вижу, что Костик сидит на полу. И плачет. По-настоящему, слезами, размазывает кулаком. Вот этот Заяц, который был такой логичный, умный такой, непробиваемый.
— Костик! Зайцев, ты что?!.
— Я думал, — он отворачивается, чтобы я не видел, — я думал, он совсем пропал, Лёва твой. Что из-за меня! Я же тебя просил остаться, из-за меня, я думал, понимаешь? Что совсем!..
— Это твой друг? — спрашивает папа.
— Да, это мой друг, — говорю я, — Костя Зайцев

В этом есть что-то дико взрослое — так, на бегу, пить кофе.

Антон, дон Румата. «Трудно быть богом». Это, наверное, первая книга такая взрослая. Первая, которую я закончил и сразу же начал читать второй раз.

Мне кажется, что я вижу какие-то размытые контуры. Как за стеклом в дождь. Иногда мне кажется, что этот человек похож на кого-то знакомого. Но не он. Мне бы хотелось, чтобы этот контур стал более чётким. Хочется навести резкость. И увидеть, что же это такое - я.

и всё это выглядит, словно отдалённое ожидание весны.

И Миша сказал: — Весь этот мир без музыки превратится… чёрт знает во что. Антиутопии всякие знаешь? Высокотехнологичные цивилизации без… Без людей. Без тех, кого мы привыкли называть людьми. Понимаешь, нет? Я кивнул. — Без музыки и без искусства вообще человек не может. Это единственное, что удерживает его. На самом краю. Яша и Миша Левины, спасатели этого мира. А я — кто я? Просто катаюсь. Мне ужасно не хотелось от них уходить; казалось, такого разговора больше не будет. Они будто великаны рядом со мной. Хотелось бы… Ну, не дружить, конечно. Они только вдвоём, им никто не нужен. Но хотя бы говорить иногда. Разве я могу быть интересен таким?.. Зачем они меня с собой позвали? Какие они разные. Надо же, мне всегда казалось, что я не тормоз, что я всегда впереди всех, а все остальные не догоняют меня. А вот — братья Левины. Сильно впереди, не догонишь.

Просто мир устроен неправильно. Что кто-то не может вот так кататься. Как я.

Показал. Она восхитилась. Хотя вообще мне неприятно было, что она увидела эти мои сложенные вещи. Сейчас скажет: о, наконец-то! Ты бы ещё видео нашёл, как ботинки мыть!
— А в этом твоём интернете нет видео, как ботинки мыть?
У-у-у-у. Как можно быть такой предсказуемой, она же художник!