Классика английской литературы ХХ века. Изысканная, элегантная и бесконечно ироничная пародия на «провинциальный» британский роман, читая которую можно провести немало забавных параллелей с произведениями Эмили Бронте, Томаса Харди и прочих великих прозаиков XIX – начала ХХ вв. Религиозные снобы и раздираемые тайными страстями юные (и не очень) девицы… Деревенские ловеласы и эксцентричные кумушки… Потрясающая коллекция колоритных и нелепых персонажей, немыслимых ситуаций и невероятных...
Надо возделывать поле, ближайшее к дому, прежде чем отправлять на закраины и в межины...
Разумеется, если позволить людям думать, что они гадки, они будут гадки.
Поразительно, как любовь сдирает всякие остатки вежливости, которой человечество за годы эволюции с такими усилиями обзавелось
У почти всеобщего образования есть большой недостаток: кто попало знает твоих любимых авторов. Крайне неприятное чувство: как будто видишь свой домашний халат на пьяном незнакомце.
После очередной игры все окружили меня и сказали, что я подвожу команду, а учительница физкультуры спросила огорченно, неужели мне не нравится лакросс (так называлась игра). Я ответила, что совсем не нравится, а она сказала: «Жаль-жаль, ведь для твоего отца это так важно. А что тебе нравится?» Я ответила, что точно не знаю, а вообще мне нравится, когда вокруг все тихо и спокойно и не надо ничего делать, а можно гулять на природе и смеяться над тем, что другим вовсе не кажется смешным, и чтобы меня не заставляли высказывать свое мнение (например, о любви и всяких особенных вещах). Тогда она спросила, не могу ли я чуточку постараться ради отца, а я ответила, что нет, к сожалению, не могу, и она оставила меня в покое. А другие по-прежнему ворчали, что я подвожу команду.
Некоторое время он размышлял, пребывая вне времени.
Разгадки нет, остается лишь принять, что мы обессиленно возвращаемся, час за часом и минута за минутой, во всепрощающую и всепонимающую изначальную слизь.
Однако мистер Клоп в конце концов сделал-таки предложение. Черт побери, сказал он, Д.Г. Лоуренс был прав, говоря, что между мужчиной и женщиной должно быть нерассуждающее, тягучее, тоскливое, горькое нутряное напряжение, а как его достичь, если не в долгой монотонности брака?
Он был старый (лет тридцати)...
"Можем ли мы знать наверняка, что слон и вправду зовется слоном? Лишь человек взял на себя смелость давать Божьим тварям имена; Сам Бог хранит на сей счет молчание..."
Флора про себя подумала, что у тети Ады очень удобная форма сумасшествия. Позволь каждому, кто сходит с ума, самому выбирать себе разновидность безумия, все были бы, как тетя Ада
– А кто-нибудь еще проповедует или только ты?
– Только я. Дебора Чекботтом раз попробовала встать и начать проповедь, да у нее ничего не вышло.
– Дух не отверз ее уста?
– Отверз, да я быстро заткнул их обратно. Пути Господни неисповедимы, и я понял, что дух по ошибке отверз ее уста вместо моих. Поэтому я просто стукнул Дебору по голове Библией, чтобы вышибить из нее беса.
– И тот вышел? – спросила Флора, изо всех сил стараясь сохранять дух спокойного научного исследования.
– Вышел. Больше Дебора рта не открывала. Теперь я проповедую один. Никто не может, как я.
Два лучших качества английской девушки - стройность и миловидность - у нее уже есть, осталось воспитать третье - неразвитость.
Только человек вполне искренний и чистый, которому всякие козни обычно скучны, способен оценить всю прелесть интриги, когда берется за нее в первый раз. Когда их много и есть опасность запутаться, удовольствия еще больше.
Бессловесная скотинка, она добро помнит, не то что человек.
Почти все, что Флора до сих пор наблюдала в жизни, решительно не походило на описания в романах
А вообще мне нравится, когда вокруг всё тихо и спокойно и не надо ничего делать, а можно гулять на природе, смеяться над тем, что другим вовсе не кажется смешным, и чтобы меня не заставляли высказывать своё мнение (например, о любви и всяких особенных вещах).
Так и должно быть, ибо так и должно быть.
Ад в моем представлении – многолюдная вечеринка в холодной комнате, где все сосредоточенно играют в хоккей.
– А пледа тут нет? – спросила она, вешая «Летучую кошь» на тарантас.
– Нет. Тебя согреет грех, пылающий в твоих костях.
– Понимаешь, он толстый. Мне всегда жалко толстых. И мне не хватает духу объяснить, что именно из-за этого я не позволяю ему меня поцеловать. Он думает, это из-за моей болезненной холодности.
Кое о чем – например, о первой любви и собственных литературно-критических обзорах – женщине в зрелые лета лучше не вспоминать в подробностях.
Как все по-настоящему волевые женщины, за которых окружающие постоянно цепляются, она обожала, когда ею командуют. Это так успокаивает!