Радиоактивная пустыня, бесплодная и безводная. Безжалостно палящее солнце выжигает все живое. Но несмотря на это, в песках все же теплится жизнь — если так можно назвать ежедневную борьбу за выживание. В некогда промышленный городок в самом сердце Кызылкумов — Красных песков прибывает машина с чужаками, прорвавшимися сюда из далекой России через все опасности ядерного постапокалипсиса и встряхнуших замерший в сонном оцепенении городишко до самого основания. Никто не знает с какой целью сюда...
— Да! Да! — судорожно закивал я и со страхом взглянул через плечо. — Я только вернулся! Татарин прознал! Прознал! Послал людей!
— Вы вернулись? Вы уже вернулись? — заорал Никло, хватая меня за грудки и бешено тряся. — Отвечай, гнида! Уже вернулись? С грузом? Что привезли с собой? За чем ездили? Стволы хапнули? Огнестрелы хапнули, спрашиваю тебя, сопля ты гнойная!
— Я один, один вернулся, — ощерился я безумно. — Но мы дошли до места! Дошли! Там много чего! Ай много! Оружие! Оружие! И золото! Я знаю, где это место! Могу показать дорогу! Но не забесплатно! Ой, не забесплатно! Хочу двух девок прямо сейчас! Ящик настоящего коньяка! Три коробка травки! Прямо сейчас хочу!
Объявил громко, спокойно. И воздух взорвался радостными воплями, улюлюканьем, свистом, треском одиночного выстрела и счастливым матом. Уверен, что нас услышала вся местная живность без исключения. Вот ведь придурки…
Таскающие камни люди Татарина меня мало интересовали. А вот русские выглядели как напружиненные перед броском волки, как хищники, собравшиеся вокруг туши заваленной ими добычи. Чуть что — любого порвут!
И поэтому я был наготове. Был собран, внешне спокоен, невозмутим и ленив. Но внутри моей груди имелась пружина, скрученная ничуть не слабее, чем у чужаков. В любой момент я был готов броситься прочь, начать петлять из стороны в сторону. Я уже присмотрел место, куда побегу что есть сил.
— Так что там насчет завода?
— Похоже, там кто-то живет. Во всяком случае, когда бойцы Пахана прошли через проходную, их ждал очень теплый прием. Половина полегла сразу, остальные едва унесли ноги. В город вернулись от силы человек пять. Те, кто не побежал обратно к машине, а кинулся куда глаза глядят. Им пришлось топать сорок километров, чтобы добраться до города и рассказать о случившемся. По пути потеряли еще пару человек — одного укусила змея, другого сожрал варан. Такие вот дела…
— Подробней! Кто этот шатер поставил?
— Хозяева пустыни.
— Битум, может, хватит загадками говорить? — с раздражением буркнул Борис и ухватился за сиденье, так как машина начала разворачиваться.
— Я сам толком ничего не знаю, — развел я руками. — Ну, почти ничего. Это кочевое племя, надолго нигде не останавливаются, живут только в пустыне и никого не боятся. Мы их называем по-разному: Хозяева пустыни, Племя Черной Юрты или Песчаные люди.
— Песчаные люди? — уцепился за последние слова русский.
— Они живут в песке.
— Да вы все тут в песке живете!
— Нет, Борис, ты не понял. Мы живем в пустыне и ходим по песку. А они ходят под песком. Понимаешь? Смотри!
Я ткнул пальцем в проплывающий мимо бархан, в чьем склоне на мгновение мелькнула черная бугристая рука и часть плеча, быстро ушедшие обратно в сыпучую песчаную массу.
— В смысле очень уж специфическое выражение лица у тебя было, когда на тебя буром пер тот здоровяк.
— Я охотник. На меня часто прут буром самые разные пустынные твари. Дело ведь не в размере тела, а…
— А в размерах угрожающей опасности. Огромная и медлительная черепаха безобидна, а вот крохотный и стремительный скорпион может доставить неприятностей, — подхватил Борис.
Заглот совсем небольшой и сливается с песком. Он, конечно, трупоед, но если на него невзначай наступить… был у нас в городе такой случай. Заглота тогда быстро убили и распотрошили на куски, но от проглоченной ступни и лодыжки остался кусок почти переваренного мяса и несколько изъеденных желудочным соком костей. Ногу девочке пришлось отрезать по колено.
— Поясни, — попросил я и, чуть подумав, радушно протянул Борису последнюю луковицу: — На. Освежает.
— Не, — отмахнулся тот, снимая с пояса флягу. — Я лучше водички. Что тут пояснять? Вообще не знаю, почему тебе это рассказываю.
— Потому что я чужой и нелюдимый, — фыркнул я. — Потому что мне плевать на ваши проблемы. Потому что мне от вас ничего не надо.
— Хорошо сказано, — чуть помедлив, произнес Борис. — И прямо.
— Угу… Слушай… а что за знаменитый Трубный Монстр?
— Страшилка, оказавшаяся правдой, — хмыкнул я, стягивая куртку и оставаясь в одной футболке.
— Расскажи, — попросила девушка, укладывая на скрещенные ноги винтовку и со щелчком отсоединяя магазин.
— И я послушаю! — прогудел подошедший крепыш Виктор, с шумом плюхаясь на землю и поднимая облачко пыли. — Люблю про монстров слушать!
— Ладно, — выдержав паузу, согласился я. — Расскажу. Хотя история обычная. Есть у нас за городом недостроенная теплотрасса. И вот в ней жил-поживал и горя не знал очень большой и жирный заглот. Ползал себе в трубе туда-сюда, людишек кушал, а потом народ собрался, его из той трубы выкурил и жестоко убил. Все.
— Э-э… — протянул Виктор, явно ошарашенный моей немногословностью.
— И все? — не выдержала Инга.
— Все, — кивнул я. — А чего растягивать? Это старики наши любят истории протяжно да заунывно рассказывать, я так не умею.
— Битум, ты чего? Это же ржавое старье, валяющееся в пыли…
— В прошлый раз железяки там не было! И куста того высокого не было! За день вырос, что ли?! — уже в голос рявкнул я, досадуя на заторможенность девушки. — Стреляй! Патрона жалко?! Э-э-эй! Тревога! Тревога! Тревога! — Упав на живот, я засунул голову в кузов грузовика и закричал: — Тревога! Сейчас нападут!
Мертвые уже сотни лет земли, среди которых, по словам аксакалов, были чудом еще живущие совсем уж дряхлые старцы, что в шестидесятых годах двадцатого века стали свидетелями того, как в эти места пришла мощная и неостановимая советская власть. По ее приказу проходили через любые препятствия, засыпая окутанные легендами расколы земли, курящиеся серным дымом, и срывая до основания целые горы, пробивая тоннели и прокладывая дороги. Но в тех местах, куда мы сейчас направляемся, человеку преуспеть не удалось даже при поддержке мощной техники и отличного снабжения. Темно-красные пески, заунывно воющие ночью и беспрестанно шелестящие днем, будто насмехались над потугами людишек, старающихся преобразить и покорить эти места… Пески проглатывали машины, палатки, съедали сброшенные с неба грузы, заметали ветрами оставленные колесами следы… И люди отступились…
И вытащили из нее гробы с останками Ленина, Сталина и Тамерлана. И что вскоре вновь начнется страшная война… А оружие, найденное в могиле, было оставлено там для того, чтобы все три великих некогда человека в посмертном мире могли постоять за себя.
Огрызнулись смело, громко, вальяжно, широко расправив плечи и выставив таз вперед, будто демонстрировали мужское достоинство.
Чалились в одной зоне, были зэками, что строили этот город. Ты, правда, не строил, ты больше чифирек попивал и петухов пользовал, да, Пахан? Но это дело твое. Все мы по понятиям своим живем. Тут каждый волен жить, как хочет. Потом откинулись вы с зоны, осели в городе. Но корешами не стали.
Раньше старик сам это делал — когда я совсем малолеткой был. Да только постарел он, с суставами проблемы начались. Так что я велел ему отдыхать и сам за дело взялся. Ведь именно так должен поступать хороший сын — перекладывать заботы на свои плечи. Верно?
Взглянул вниз, во внутренний двор.
Четвертый этаж…
М-мать…
Но внизу песок. Целая куча песка.
Немного. Куча метра в три высотой. Но это песок… а я очень люблю песок… Я знаю и понимаю пустынный песок.
— Я взялся довести вас в обе стороны, — пояснил я с полным безразличием. — Таков твердый закон и обычай. Взялся вести — веди. До самого конца. Силком тащить никого не стану, но если что — покажу тропы, постараюсь довести до города. А там… Как говорят не в нашем городе, «будет день — будет пища».
Шесть-семь человек на каждый ящик, и их буквально пригибало к земле, мотало из стороны в сторону, их ноги погружались в песок, некоторые падали на колени, вновь поднимались, упирались в ящики плечами, хрипели от натуги. Они будто легковую машину вшестером переносили… Видел я как-то такое зрелище, когда тащили почти полностью распотрошенный остов автомобиля.
Мы будто бы прошли по узкому коридору спокойствия — по обеим сторонам страшные следы, но ни один из отпечатков не пересекал наш путь меж очень длинных пологих холмов, по извилистой ложбине, изломанной дорогой, ведущей нас вперед.
Тут дороги зарастают столь же быстро, как неглубокие царапины на человеческом теле.