Такие дни бывают у нас дома в конце августа - воздух тонок и свеж, как вот сегодня, и в нем что-то щемяще-родное, печальное. Человек - это сумма климатов, в которых приходилось ему жить. Так отец говорил. Человек - это сумма того и сего. Задачка на смешанные дроби с грязью, длинно и нудно сводимая к неизменному нулю - тупику страсти и праха.
Тут не Россия, где нацепил бляху — и на него уже управы нет.
Забавное дело, на что б вы ни пожаловались, мужчина вам посоветует сходить к зубному, а женщина посоветует жениться. Причем всегда так: у самого всю жизнь все из рук валится, а вас станет поучать, как вести дело. Какой-нибудь профессоришка из колледжа – пары целых носков за душой нет, а вас будет учить, как за десять лет сделаться миллионером, а баба, которая даже мужа себе подцепить и то не сумела, будет вас наставлять по семейным вопросам.
Комната ушла, но я не замолчал, и комната пришла обратно.
Человек - сумма того и сего. Задачка на смешанные дроби с грязью, длинно и нудно сводимая к жизненному нулю - тупику страсти и праха.
Человек-это совокупность его бед.
Слабое здоровье — первопричина жизни вообще. В недуге рождены, вскормлены тленом, подлежим распаду.
Отец говорит, что часы – убийцы времени. Что отщелкиваемое колесиками время мертво и оживает, лишь когда часы остановились.
Нет слов грустней чем был, была, было. И отчаяние временно и само время лиш в прошедшем.
Копеечные развлечения врачуют успешней Христа
По-моему, это логично, что люди, столько водя себя и других за нос при помощи слов, наделяют молчание мудростью...
Забавное дело, на что б вы ни пожаловались, мужчина вам посоветует сходить к зубному, а женщина посоветует жениться.
– Продолжайте хотеть, – говорю. – Хотение – вещь безобидная.
Не тогда безнадежность, когда поймешь, что помочь не может ничто - ни религия, ни гордость, ничто, - а вот когда ты осознаешь, что и не хочешь ниоткуда помощи.
– А сколько ему?
– Тридцать три исполнилось, – говорит Ластер. – Ровно тридцать лет и три года.
– Скажи лучше – ровно тридцать лет, как ему три года.
Всякий живой лучше всякого мертвого но нет таких среди живых ли мертвых чтобы уж очень были лучше других мертвых и живых.
– Ты путаешь грех с неприличием Женщины этих вещей не путают Твою мать заботят приличия А грех ли нет – о том она не задумывалась
Нет слов грустнее чем был была было.
Не тогда безнадежность, когда поймешь, что помочь не может никто - ни религия, ни гордость, ничто, - а вот когда ты осознаешь, что и не хочешь ниоткуда помощи.
У нас на Юге стыдятся быть девственником. Подростки. И взрослые. Лгут почем зря. А оттого, сказал отец, что для женщин оно меньше значит. Девственность ведь выдумка мужская, а не женская. Это как смерть, говорит, – перемена, ощутимая лишь для других. А я ему: но неужели же это ничего не значит? А он в ответ: и это, и все прочее. Тем-то и печален мир.
– Продолжайте хотеть, – говорю. – Хотение – вещь безобидная.