Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино». Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка. Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один. А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец. Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит:...
– «Перед тем как мстить, вырой две могилы»
Итак, я здесь умру. Сброшу с себя свою маленькую жизнь.
Да я и не носил ее толком. Жизнь была мне костюмом, я надевал ее по особым случаям. В основном она висела в глубинах гардероба, и я про нее не вспоминал. А ведь нам полагается умирать, когда уже расползаются стежки, когда локти и коленки измазаны травой и грязью, пуговицы оборваны, накладные плечи перекосило, потому что тебя вечно кто-нибудь обнимал и ткань поблекла под ливнями и обжигающим солнцем.
Чтобы ощутить, как солнце греет плечи, сначала нужно погулять по тенистой стороне улицы.
Вот что делают с человеком большие деньги. Сдают его в химчистку, жестоко крахмалят, выглаживают, отпаривают все неровные края, всю грязь, и голод, и простодушный смех. Мало кто выживает среди настоящих денег.
Магазин пустовал – ни покупателей, ни продавца. Похоже, в эпоху интернета фортепиано, как и бумажные книги, стремительно превращались в культурный пережиток. Так и будут потихоньку загнивать, пока «Эппл» не изобретет какое-нибудь «айПиано», которое помещается в кармане и управляется через СМС. С «айПиано» каждый может стать айМоцартом. Сочиняйте свой «айРеквием» на свои «айПохороны», куда придут миллионы ваших айДрузей, которые вас айЛюбят.
Бог – скучный родственник, про которого не вспоминают – не звонят, не пишут, – пока не потребуется серьезная услуга.
Концертные пианисты сильно сродняются с мертвыми композиторами. Это неизбежно. Классическая музыка – не просто музыка. Это дневник. Признания во мраке ночи, без купюр. Обнажение души. Возьмем современный пример. Скажем, «Флоренс и Машина». В песне «Космическая любовь» Флоренс последовательно описывает, как темнеет и распадается мир, когда у нее, довольно страстной девушки, разбито сердце. «Звезды, Луна – теперь все погасло». Так вот. У Бетховена и Равеля ровно то же самое. Все свое яростное существо они изливали в музыку. Заучивая произведение, пианист узнает мертвого композитора очень близко – и отсюда вытекают все наслаждения и сложности напряженных взаимоотношений. Музыкант познаёт лживость Моцарта, его острый дефицит внимания. Жажду признания Баха, его нетерпимость к простым решениям. Взрывной темперамент Листа. Неуверенность Шопена. И посему, когда пианист оживляет эту музыку на концерте, на сцене, перед тысячами слушателей, ему очень нужно, чтобы мертвец его поддержал. Потому что он возвращает мертвеца к жизни. Подобно Франкенштейну, гальванизирующему свое чудовище, понимаете? Порой случаются поразительные чудеса. Или рождаются новые чудовища.
Мы живем дольше, общаемся в соцсетях наедине с экраном, а глубина чувства мельчает. Скоро останется жалкая приливная лужица, потом воды с наперсток, потом микрокапелька.
«Поработав с Кордовой, ты возвращаешься в реальную жизнь – а ей как будто добавили яркости. Красный краснее. Черный чернее. Ты чувствовал глубже, будто сердце твое разрослось, распухло, лишилось кожи. Ты грезил. И какие грезы!»
Даже у закоренелых преступников тайны – лишь воздушные пузыри, сокрытые в грязи на океанском дне. Порой требуется землетрясение, а порой достаточно нырнуть и поворошить придонный ил – тайны по природе своей стремятся на поверхность, вырываются.
– Знаешь, что говорил Конфуций?
– Напомни.
– «Перед тем как мстить, вырой две могилы».
– Мне всегда казалось, что мудрость древних китайцев сильно переоценена.
В личной жизни гениев зачастую кроется разрушение, словно там ядерная бомба взорвалась. Искореженные браки. Брошенные умирать жены. Дети, которые растут изуродованными военнопленными, – и все с бомбовыми воронками вместо сердец, не знают, куда приткнуться, не понимают, за кого воюют.
Смертный страх важен не менее любви. Он пронзает нашу жизнь до глубины нутра - и так мы понимаем, кто мы есть. Попятишься, прикроешь глаза? Или тебе хватит сил шагнуть к обрыву и заглянуть в бездну? Хочешь ты знать, что там обитает, или и дальше жить в сумеречном самообмане, где нас заточил этот мир торгашей, где мы заперты, как слепые гусеницы в вечном коконе? Что ты сделаешь - зажмуришься, съёжишься и умрёшь? Или с боем пробьёшься наружу и взлетишь?
Когда что-то мнится совпадением, в девяти случаях из десяти это не оно.
Если приглядеться, великие художники не любят, не живут, не трахаются и даже не умирают, как нормальные люди. Потому что у них всегда есть искусство. Оно их питает больше, чем любые связи с людьми. Какая бы человеческая трагедия их ни постигла, она их никогда не убивает совсем, потому что им достаточно вылить эту трагедию в котел, подмешать другие кровавые ингредиенты и вскипятить все это на огне. Не случись никакой трагедии, не вышло бы столь великолепного варева.
«Шкатулка - таинственный порог, отделяющий реальность от вымысла. Чья она? Райнхарта? Тислтона? А может, твоя? Все мы поголовно храним свои шкатулки – темные покои, где под замком прячется то, что копьем принизило нам сердце. Там скрывается ответ на вопрос «зачем?» - то, к чему стремишься, во имя чего ранишь все вокруг. И если её открыть, наступит ли свобода? Нет. Ибо неприступная тюрьма с неуязвимым замком – твоя собственная голова»
Если человек тебя понимает, надолго его не удержишь. А от тех, кто не понимает вообще, поди отделайся.
Вот вам женщины во всей красе – вечно трансформируются. Вроде беспомощные, бездомные, просят булочек, но оглянуться не успеешь – а они безжалостно гнут тебя как хотят, точно ты из жести.
Женщины Манхэттена, конечно, роскошны, но порой забывают, что не бессмертны. Развеселыми пятничными вечерами рассыпаются по городу, точно конфетти, думать не думают, в какую дыру провалятся к субботе.
- Я же говорю. Я люблю тебя. Не как друга, не как босса, а по правде люблю. Я уже целые сутки знаю.
- По-моему, это как желудочный грипп. Скоро пройдет.
Жизнь товарняком мчится к одной-единственной станции, и те, кого мы любим, пролетают мимо пятнами цвета и света. Ничего не удержишь, никак не замедлишься.
Все мы поголовно храним свои шкатулки – темные покои, где под замком прячется то, что копьем пронзило нам сердце. Там скрывается ответ на вопрос «зачем?» – то, к чему стремишься, во имя чего ранишь все вокруг. И если ее открыть, наступит ли свобода? Нет. Ибо неприступная тюрьма с неуязвимым замком – твоя собственная голова.