Леонард Сасскинд, известный американский физик и один из создателей теории струн, в свое время предложил революционную концепцию понимания Вселенной и места человека в ней. Своими исследованиями Сасскинд вдохновил целую плеяду современных физиков, которые поверили, что эта теория сможет однозначно предсказать свойства нашей Вселенной. Теперь же в своей первой книге для широкого круга читателей Сасскинд уточняет и переосмысляет свои взгляды, утверждая, что данная идея отнюдь не универсальна и ей придется уступить место гораздо более широкому понятию гигантского «космического ландшафта».
Исследования начала XXI века позволили науке подняться на новую ступень в познании мира, утверждает Сасскинд. И эта увлекательная книга, переносящая читателя на передовую сражений в современной физике, – яркое тому подтверждение.
Играет ли Бог в кости?
Сегодня струнные теоретики, космологи, популяризаторы квантовой физики — подлинные религиозные проповедники. Они радикально расширяют пределы знакомого мира, переворачивают с ног на голову привычные представления, знакомят с невероятным и невозможным, но реальным еще более, чем то, что нас окружает. Среди них Леонард Сасскинд — настоящий апостол многомирной космологии, махатма струнной физики. Я говорю это не из простого уважения к достижениям этого американского ученого, бывшего у истоков многих открытий и гипотез современной фундаментальной науки; в первую очередь ему не откажешь в литературном таланте и искусстве объяснять. На русском языке вышло уже довольно много популярно-космологических книг (Виленкина, Каку, Смолина, Грина), но библия среди них одна — «Космический ландшафт».
Как и положено «священному писанию», «Космический ландшафт» всеобъемлющ. Здесь нашлось место и «историям пророков» — Эйнштейна, Фридмана, Планка; и «книге Бытия» — рассказу о том, как появилась наша вселенная; и описанию битв — «при черной дыре»; и даже «дьявольскому аргументу» — пресловутому антропному принципу, который некоторых физиков заставляет буквально кипеть от ярости. Библейский язык — это язык притч и яркой образности; Сасскинд отлично владеет им. Он изобретает рыбью вселенную, в котором особо умные рыбы — «фишики» — задаются вопросами, почему они живут именно в воде; блестяще объясняет парадокс с котом Шредингера, включая в него весь мир; использует юмористические машины Руба Голдберга (это те, на которых, чтобы зажечь лампочку, нужно толкнуть цветочный горшок, уронить им швабру и стукнуть ею соседа) для иллюстрации своей центральной идеи — «ландшафта бесконечных возможностей».
Сасскинду мал даже Мультиверсум — он изобретает Мегаверсум: умозрительное «пространство», населенное невероятно громадным количеством вселенных. Эти вселенные ведут себя как гибрид мячика для пинг-понга и бактерии — с одной стороны, они постоянно скачут по «долинам» и «плато» ландшафта, с другой, они непрестанно меняются и эволюционируют. В них нет ничего стабильного: законы природы, фундаментальные константы, свойства элементарных частиц — всё участвует в макабрической пляске, нарушая извечный порядок вещей, подобно возмутительному поведению Солнца при Иисусе Навине. Почему же мы не наблюдаем ничего такого? Почему мы наслаждаемся стабильной Вселенной? Повезло, пожимает плечами автор. «Всемирный потоп» инфляции уже прошел, а «Апокалипсис» суперсимметричности еще не наступил. Океан пока теплый, рыба живая — иначе и вопросы задавать было бы некому.
Несомненно, не всех устраивает громоздкий и непредсказуемый Мегаверсум, описанный Сасскиндом. Некоторые считают, что ему надлежит быть простым и элегантным. С такими «еретиками» (Смолином, Лафлином) автор расправляется тут же. Заодно достается и традиционному Создателю: Сасскинд ссылается на дарвиниста Докинза и его идею «биологического ландшафта» — гигантского многообразия видов и форм, которые заполняют собой все мало-мальски пригодные ниши для жизни. Зачем было Разуму создавать такую бессмысленную прорву существ, порою отличающихся друг от друга лишь парой генов? Скорее это похоже на автоматический перебор всех возможных комбинаций — словно кто-то очень долго бросает очень много костей. Нечего удивляться, если в один прекрасный момент на всех них вдруг выпадут одни шестерки. «Космический ландшафт» — это библия, где играют-таки в кости. Играют… и иногда выигрывают.
Играет ли Бог в кости?
Сегодня струнные теоретики, космологи, популяризаторы квантовой физики — подлинные религиозные проповедники. Они радикально расширяют пределы знакомого мира, переворачивают с ног на голову привычные представления, знакомят с невероятным и невозможным, но реальным еще более, чем то, что нас окружает. Среди них Леонард Сасскинд — настоящий апостол многомирной космологии, махатма струнной физики. Я говорю это не из простого уважения к достижениям этого американского ученого, бывшего у истоков многих открытий и гипотез современной фундаментальной науки; в первую очередь ему не откажешь в литературном таланте и искусстве объяснять. На русском языке вышло уже довольно много популярно-космологических книг (Виленкина, Каку, Смолина, Грина), но библия среди них одна — «Космический ландшафт».
Как и положено «священному писанию», «Космический ландшафт» всеобъемлющ. Здесь нашлось место и «историям пророков» — Эйнштейна, Фридмана, Планка; и «книге Бытия» — рассказу о том, как появилась наша вселенная; и описанию битв — «при черной дыре»; и даже «дьявольскому аргументу» — пресловутому антропному принципу, который некоторых физиков заставляет буквально кипеть от ярости. Библейский язык — это язык притч и яркой образности; Сасскинд отлично владеет им. Он изобретает рыбью вселенную, в котором особо умные рыбы — «фишики» — задаются вопросами, почему они живут именно в воде; блестяще объясняет парадокс с котом Шредингера, включая в него весь мир; использует юмористические машины Руба Голдберга (это те, на которых, чтобы зажечь лампочку, нужно толкнуть цветочный горшок, уронить им швабру и стукнуть ею соседа) для иллюстрации своей центральной идеи — «ландшафта бесконечных возможностей».
Сасскинду мал даже Мультиверсум — он изобретает Мегаверсум: умозрительное «пространство», населенное невероятно громадным количеством вселенных. Эти вселенные ведут себя как гибрид мячика для пинг-понга и бактерии — с одной стороны, они постоянно скачут по «долинам» и «плато» ландшафта, с другой, они непрестанно меняются и эволюционируют. В них нет ничего стабильного: законы природы, фундаментальные константы, свойства элементарных частиц — всё участвует в макабрической пляске, нарушая извечный порядок вещей, подобно возмутительному поведению Солнца при Иисусе Навине. Почему же мы не наблюдаем ничего такого? Почему мы наслаждаемся стабильной Вселенной? Повезло, пожимает плечами автор. «Всемирный потоп» инфляции уже прошел, а «Апокалипсис» суперсимметричности еще не наступил. Океан пока теплый, рыба живая — иначе и вопросы задавать было бы некому.
Несомненно, не всех устраивает громоздкий и непредсказуемый Мегаверсум, описанный Сасскиндом. Некоторые считают, что ему надлежит быть простым и элегантным. С такими «еретиками» (Смолином, Лафлином) автор расправляется тут же. Заодно достается и традиционному Создателю: Сасскинд ссылается на дарвиниста Докинза и его идею «биологического ландшафта» — гигантского многообразия видов и форм, которые заполняют собой все мало-мальски пригодные ниши для жизни. Зачем было Разуму создавать такую бессмысленную прорву существ, порою отличающихся друг от друга лишь парой генов? Скорее это похоже на автоматический перебор всех возможных комбинаций — словно кто-то очень долго бросает очень много костей. Нечего удивляться, если в один прекрасный момент на всех них вдруг выпадут одни шестерки. «Космический ландшафт» — это библия, где играют-таки в кости. Играют… и иногда выигрывают.
Замечательная книга!
Примерно так я хотел бы видеть научно-популярные книги.
Автор пишет одновременно и о физике, стараясь излагать материал доступно (хотя некоторый базис всё-таки знать надо), и о том, что происходит "за кулисами" науки, рассказывая и о тех условиях, в которых работал он сам, и какие при этом были чувства и мысли.
Последнее делает повествование с одной стороны более "живым", а с другой - очень ценно тем, что показывает все противоречия, сомнения в среде самих физиков (между теоретиками, а так же их взаимоотношения с экспериментаторами), их отношений между собой, затрагиваются и скользкие места конкретных теорий (это могло бы описываться и по-подробнее, но и так - уже достижение для научпопа - много книг просто постулирует утверждения как нечто безспорное, а тут автор пишет как учёный - что "такая-то теория работает в таких-то и таких случаях, а в других мы пока проверить не можем".)
В качестве бонуса простым языком рассказывается о Фейнмановских диаграммах.
Единственно что - лёгким чтение вряд-ли будет, но оно того стоит!
Фотоны же оказываются эксцентричными чудаками, когда заходит речь об их массе.
Попробуйте представить пространство с 500 измерениями, топография которого содержит порядка 10500 локальных минимумов, в каждом из которых действуют собственные физические законы, – ничего не выйдет.
Элегантность требует, чтобы количество определяющих уравнений было невелико. Пять лучше, чем десять, а одно лучше, чем пять. В этом отношении теория струн является просто воплощением элегантности. За все годы развития теории струн ещё никому не удалось написать ни одного определяющего уравнения!
В то время принстонский космолог Роберт Дикке разрабатывал эксперимент, который позволил бы измерить космический микроволновый фон, оставшийся от Большого взрыва. Пока он строил свой детектор, двое молодых учёных из Лаборатории Белла провели именно тот эксперимент, который планировал Дикке. Арно Пензиас и Роберт Вильсон сканировали небо вовсе не в поисках реликтового излучения, а с исключительно утилитарными целями в ходе работы над телекоммуникационными технологиями. Им никак не удавалось идентифицировать странный микроволновый фон, который мешал работать системам связи. Согласно легенде, они предполагали, что источником фона является птичий помёт.
Впоследствии Пензиас и Вильсон получили за открытие микроволнового фона Нобелевскую премию.
У известных физиков существует старая традиция организовывать на своё шестидесятилетие большую вечеринку, только эти вечеринки обычно продолжаются несколько дней и состоят из непрерывной череды физических семинаров – и проходят без музыки.