Злиться на тебя невозможно, моя прелесть. Таких, как ты, нужно только убивать. Быстро, осторожно и желательно издали. Впрочем, таких, как я, — тем более.
По слухам его сын, мой драгоценный батюшка, сам был той еще помесью бешеного волка с гадюкой.
И велите лекарю дать вам снотворного, иначе не уснете. Или мне на вас епитимью наложить? За преступное небрежение своим телом, которое принадлежит Церкви?
— Надежда губит, мальчик, — ласково шепчет за спиной голос, от которого я стискиваю зубы, подтягивая подпругу Уголька. — Свободен только тот, кому не на что надеяться…
— Нелюдь, — негромко говорит человек в рясе, распятый у противоположной стены. — Фейрийская тварь. — Только наполовину. И не замечал, чтобы моя человеческая суть была преисполнена благости, — утомленно отзываюсь я, приглядываясь к пленнику.
Плодоносит земля, расцветает сад Оттого лишь среди могил, Что народ мой, как дерево в листопад, Своей плотью ее кормил… И что новые люди пришли сюда, Понастроили крепостей, Не отменит ни пахотного труда, Ни зарытых в нее костей…
Любить — это дать свободу, позволить уйти или вернуться по своей воле…
Будь клинок способен чувствовать боль, ему бы вряд ли понравилось, что его точат. Но пожалеть оружие означает затупить и отдать ржавчине.
Надежда губит, мальчик, — ласково шепчет за спиной голос, — Свободен только тот, кому не на что надеяться…
А для тебя у меня зелья нужного нет. От глупости зелий не бывает.