В романе «Здесь живу только я» переплетаются две одновременно существующие реальности. Одна соткана из советских сказок 20-х и 30-х годов. Здесь в волшебном городе Ленинграде живет красноармеец Петр, здесь мудрый Ленин, котики и ильич-трава. Здесь Гражданская война превращается в мифическое полотно из фантасмагорий, гротеска и визионерства — но без малейшей доли модного нынче постмодернизма. Здесь нет места для любимой нынче иронии — все настолько серьезно, как только может быть серьезно в...
Часы нужны тому, кто ждет конца.
Смородин всегда считал, что если в окне сидит кот - значит, это счастливый дом.
Тот, кто живет быстро, не успевает увидеть медленного.
Дети жестоки, но это не жестокость взрослых, которые уже очертили себе границы и перешагивают через них, причиняя боль другим. У детей этих границ нет, поэтому им нечего перешагивать. Они просто идут без них, ничто их не останавливает. Святая детская жестокость. Впрочем, я говорю «святость», как будто бы это что-то хорошее. Все это ужасно, конечно.
Просто есть такая болезнь – она называется уродством, и все иногда бывают ей подвержены.
На кухне повисла тишина. Так бы она и висела, несчастная, под потолком, размеренно покачиваясь и вываливая посиневший язык, если бы Петр не обрезал веревку, начав говорить
Смешно: в век победившей оригинальности лучший способ оказаться фриком - одеваться в строгую, веками проверенную классическую одежду. В мире, оккупированном уродством, красота - самое страшное преступление.
Глаза – зеркало души… Особенно закрытые. Закрытые глаза – самое страшное зеркало.
Человек — сильное существо. Он может придумать себе все, что угодно. Может придумать себе прошлое, настоящее и будущее.
- Эй, товарищ, - шепчет Пётр одному из них. - Зачем вы несёте пустой гроб?
- Замолчи, - отвечает он, не глядя в его сторону. - Не мешай нам хоронить нашу пустоту.
Нельзя не запомнить губы, произносящие твой приговор.