Чиновник из КГО замечал Фосетту: "Мне кажется, вы слишком уж беспокоитесь о том, что о вас говорят люди. На вашем месте я бы не стал об этом волноваться. Что может быть успешнее успеха?"
Много лет, сказала она, другие люди приходят издалека, чтобы расспросить об этих пропавших путешественниках. Она воззрилась на меня, и ее узкие глаза распахнулись.
— Что такого сделали эти белые люди? — спросила она. — Почему это так важно для их племени — найти их?
Последняя весть от МакКарти пришла в третьей записке, где было сказано: "Моя работа закончена, и я умираю счастливым, зная, что моя вера в Фосетта и в его затерянный Золотой город не была напрасной".
— В джунглях всегда надо быть осторожным. Я слушаю свои сны. Если мне снится опасность, я остаюсь в деревне. С белыми случается много плохих вещей, потому что они не верят своим снам.
Возможно ли, чтобы три человеческие жизни были потеряны ради "цели, которой никогда не существовало"?
Что знаю я о страхе? Что знаю я о храбрости? <...> Никто не знает, как поведет себя, пока на самом деле не столкнется с несчастьем.
Между тем одно дело — мчаться по порогам знакомой реки, а совсем другое — сплавляться по стремнинам, не отмеченным ни на одной карте и грозящим в любой момент обернуться водопадом высотой в сотни футов. Если кто-то из участников экспедиции упадет за борт и ухватится за край плота, он обязательно перевернет его. Единственный достойный выход из положения — тонуть.
Кого боги хотят сокрушить, того они первым делом лишают разума!
Внезапная смерть, несмотря на сопутствующий ей миг ужаса и агонии, наступает так быстро, что, если взглянуть на дело разумно, она-то и есть самая милосердная — куда милосерднее, чем голод.
Конан Дойл, писавший пропагандистские воззвания, где война изображалась чем-то вроде рыцарского турнира, восклицал: "О, не страшитесь, ибо наш меч не сломается и никогда не выпадет из рук наших".