Чтобы душу свою подарить тебе, я покупаю новою на е-бэе, может эта будет поглубее, чем моя, испачканная уже.
Он улыбается: «Кто тебя разберет…»
И прячет в карман тихонько пару деталек.
Сто дней, сто ночей,
Плачет город – он ничей,
знаешь, жизни несчастливых
сходятся до мелочей.
Исчезли те, с кем раньше у меня
Не то чтобы душа сливалась в хоре,
Не то чтобы сердца стучали в такт,
Но те, кого не нужно догонять,
Кого не нужно дожидаться в холле,
А с кем шагаешь рядом просто так.
А у нас декабрь, но вокруг по вешнему Сыро и горячо. Я захожу домой и вешаю Голову на крючок.
Я встаю в семь утра – и это, конечно, поздно,
За окном февраль пахнет хлебом, бензином, розой,
Пахнет гель для душа – мята и лемонграсс,
Бесконечный будильник заходится нервным тиком
Расступается снег под огромным моим ботинком.
Это час до рассвета, большая земная стирка,
Постирался, отжался от пола двенадцать раз.Вот двенадцать людей для меня – и часов не боле,
И двенадцать разных названий для слёз и боли,
И четырнадцать слов «люблю», и тринадцать «нет».
Просыпается слон, просыпаешься ты, пока что
Не имеющий имени, пахнет горелой кашей,
Просыпается на столе порошок от кашля,
Тает розовый снег на сыром до бровей окне.
Самый главный банальный итог: уходи, уходя,
Покидай этот гибельный прииск, чумные бараки.
В каждом облаке спрятано двадцать стаканов дождя:
Ярко-синий поток и колючий ожог минералки.
Господь придумал летать воробью, оленю
Придумал бежать, огню – пожирать поленья,
Сосне – расти, вцепляясь корнями в землю,
Змее – ползти, хвостом раздвигая зелень.
Меня – хорошими снами служить твоими,
Хранить твое имя, красивое твое имя.
Казалось, что детство страшнее иной тюрьмы,
Что станешь постарше - и выберешься из тьмы,
Кривы зеркала, умирают, увы, умы.
А взрослые - это мы.
ГамбургАндрею ДитцелюЗапах кофе и хлеба, рассеянный сумрачный свет,
В запыхавшемся небе соборный тяжелый костяк.
Говорю о тебе: «У меня есть знакомый поэт»,
И, пожалуй, я только тебя сформулирую так.Вот дефисы мостов, стадиона зеленый овал,
Акварельная морось и ветер, летящий с реки,
Твой неистовый город когда-то тебя срифмовал,
И теперь ты уже не покинешь четвертой строки.Поднимись на чердак, расплатись за пролет винтовой
Перестуком шагов, перезвоном холодных ключей,
Если лето приходит – то лето идет за тобой,
Ты единственный сторож его и его казначей.Каждым утром с тобой просыпается россыпь дворов,
Перебранка растрепанных листьев, клубника на льду,
Потому что писать – это справится каждый второй,
А вот жить это всё – тут я вряд ли второго найду.По тяжелой траве, заплетаясь, идут игроки,
По лиловой брусчатке несутся хмельные врачи,
Ты не бросишь ни текста, ни этой четвертой строки,
Потому что в ответе за тех, кто тебя приручил.Я не знаю, что будет со всеми, что будет с тобой,
Знаю только шаги винтовые – один за одним.
И еще – что никто никогда не разрушит собор,
И не вычертит площадь, как та, что простерлась под ним.
И снова осень, лиственный занос
Бессмысленно и жалобно клубится.
Когда три года некуда влюбиться —
Не списывай на метеопрогноз.