Одиннадцатилетнему Герману Фюлькту жизнь внезапно преподносит неприятный сюрприз. Оказывается, бывают проблемы, с которыми не сталкивались ни родители, ни одноклассники, поэтому даже любящие люди все время делают глупости, а искать выход и приноравливаться к обстоятельствам приходится самому. На этом непростом пути случается много смешного и грустного, но Герман все-таки выходит победителем.
Эта книга говорит о важных вещах тихим голосом, спокойно, с иронией, но при этом тепло и сострадательно.
Мама стояла рядом и улыбалась, но улыбки у нее сегодня были кривые, точно сваренные из резинок от банок для варенья.
- На что ты там смотришь, Герман?
- На твою голову. Почему на ней волосы не растут?
- Потому что мне помирать пора. Старость как осень. Листья опадают.
- А потом ты превратишься в зиму?
- Да. В долгую-долгую зиму.
Выше белого халата прорезался голос:
- Как у нас дела?
- Видимо, не ахти, - прошелестел Герман и поднял глаза на маму. <...>
- А лет нам сколько?
Разговаривал доктор как-то странно, будто держал Германа за собачку-пуделя.
- Я что-то сбился со счёта, но у меня на следующий год опять будет день рождения.
В кабинете врача всегда пахнет опасностью.
- У нас есть время поболтать? - прошелестел дедушка своим странным тихим голосом и положил Герману руку на плечо.
- У меня на кухне что-то пригорает.
Так всегда отвечает мама, когда в дверь звонят торговцы или мормонские проповедники.
- Дочь твоя врёт. По-чёрному.
- Герман, ты это о своей маме?
- Она мне не мать. Меня прибило к берегу Осло-фьорда на круге, а она меня подобрала.
Утка лежала на воде тихо, кособоко - похоже, она дала течь.
— Что ты сегодня придумаешь в свое оправдание, Герман Фюлькт?
— Я спасал старушку, на нее напала лиса, — ответил Герман.
— Лиса, вот оно что. И в каком месте она напала на старушку?
— Прямо посреди аллеи Бюгдёй.
— Ну надо же. Не сочти за труд, расскажи нам, как ты победил этого страшного зверя.
— Когда я подбежал, лиса была уже мертва. Она висела у старушки на шее, она была отравлена.
— Скоро будет готов твой парик, заказной. Он из настоящих волос, по мерке. В нем будет гораздо лучше.
— Я урод, — прошептал Герман в подушку.
Мама наклонилась к нему.
— Что ты сказал?
— Урод я! Урод!
— Герман, не говори так. Не бывает уродов.
— Значит, меня нет.
На улице кроме папы с Германом только какие-то темные медленные тени, они бредут в свои церкви, чтобы завести Богу будильники, тогда он проснется, разгонит облака, зажжет солнце и настроит новых планов, желательно бы лучше прежних.
Герман шел вперед. Куда точно, он не знал. Поэтому шел себе и шел, да и все.
Я здоров как лосось, поскриплю еще авось!
- Дерево плюс дерево плюс дерево - уже лес, - сказал Герман вслух.
А если один помножить на один? Тогда это будет очень одинокий лес.
Как назло, Герман не очень голоден. И сейчас папа начнет, конечно, подначивать его: не заболел ли он, хочет ли вырасти большим, - в общем, на гарнир к запеканке из остатков обычно подаются сложности.
Герман наконец разобрал, что там ползает по полу. Черепаха.
— Не бойся. Это Время. Стоять! — завопил Бутыля, но черепаха продолжала свой путь и уползла под комод.