Я была готова на что угодно. После того как целый день гоняешься по дому за мухой и целиком глотаешь пауков, после того как от вида червей, которые вылезают из земли, когда голыми руками роешь матери могилу, рот наполняется слюной, уже нет ничего, на что бы ты не пошла. Все, чего я хотела, это выжить. Я забыла обо всем. Ком грязи не может мечтать. Осколок камня не понимает, что такое надежда. Каждое утро я хотела только одного – дожить до следующего рассвета.
– Ты жив? – спросил Адриан.
– Если бы я умер, вряд ли на том свете увидел бы гусей. – Ройс запрокинул голову и разглядел движущийся на юг птичий клин. – Но может, это злые гуси.
– Злые гуси?
– Мы понятия не имеем, что творится в мире водоплавающих. Может, это банда, крадущая чужие яйца.
– По-моему, у тебя жар.
Я считаю, что меня все преследуют, пока не докажут обратное.
“Honestly, did you really have to go that far?”
“How do you mean?”
“Couldn’t you have demanded we steal the moon away from the stars? Why not request I help abduct the daughter of the Lord God Maribor?”
“Maribor doesn’t have a daughter,” Arcadius replied without a hint of humor.
“Well, that explains it, then.”
– На десятый день рождения отец подарил мне только что вылупившегося цыпленка и заявил, что теперь я несу ответственность за жизнь этой птицы и должен оберегать ее. Я старательно заботился о птице. Назвал ее Гретхен, кормил с руки. Даже спал с ней в обнимку. Ровно год спустя отец заявил, что его сын на день рождения должен поужинать жареной курятиной. Других кур у нас не было. Я умолял его не делать этого и клялся, что, если он убьет Гретхен, я не съем ни кусочка. Только отец и не собирался убивать Гретхен. Он вручил топор мне. «Научись ценить чужую жизнь, прежде чем отберешь ее», – сказал он. Я отказался. В тот день мы вообще ничего не ели, на следующий тоже. Я был намерен перебороть отца, но старик словно был сделан из камня. Я вытерпел всего два дня, не помогли ни гордость, ни жалость, ни сострадание. Во время ужина я обливался слезами, но съел все до последней крошки. Потом я целый месяц не разговаривал с отцом и так и не простил его. Я ненавидел его то за одно, то за другое, пока наконец не ушел из дома. Мне потребовалось пять лет боев, чтобы осознать важность того ужина, из-за которого я никогда не наслаждался убийством и не закрывал глаза на чужую боль.
Мать объясняла так: линии на ладони – это жизненный путь человека, написанный его душой. Прочитать его почти так же просто, как книгу. Но сейчас Гвен обнаружила, что глаза – это окна, заглянув в которые утрачиваешь способность держать себя в руках. Посмотреть в глаза – это как прыгнуть со скалы в реку, не зная, какая там вода, какая глубина… И, как она поняла в тот день… в глазах можно утонуть.
– Ты та калианская шлюха, которая работает в «Голове»? – спросил мужчина.
– Была ею.
– Кем была? Калианкой или шлюхой?
– Послушайте, я пришел сюда, чтобы доложить об убийствах. Хотите об этом послушать?
Малет почмокал губами.
– Ты знаешь, где сейчас убийца?
– Нет.
– Трупы могут встать и уйти?
– Нет.
– Тогда куда торопиться?
Когда никто не говорит правду, человеку свойственно верить в то, во что он захочет.
В детстве ребенок вынужден постоянно слушаться взрослых и следовать их бесконечным указаниям, но вырастая, каждый человек должен покончить с этим своеобразным рабством или же принять его на всю оставшуюся жизнь.