Он – «человек кино». Человек, настолько привыкший к своему таланту и успеху, что не замечает, как в череде мимолетных интриг и интрижек, мелких уступок и компромиссов, случайных сделок с совестью талант и успех покидают его.
И что же дальше – отчаянный «кризис среднего возраста» или боль прозрения и ясное, четкое осознание необходимости все начать вновь?
В литературных кругах распространено мнение, что любой человек несет в себе по крайней мере один роман. Сомневаюсь. Я знаю несколько мужчин и женщин, которые действительно несут в себе роман, но громадное большинство людей, которых я встречал, носят в себе, может быть, только одну фразу или, в лучшем случае, рассказ
– Меня что убивает? – сказал Уодли. – Меня убивает теперешняя манера писать. Особенно для кино. Все ноют, брюзжат и говорят: «Ага», «Похоже, что так», «Ты мне годишься, малышка» и «Давай переспим». И это называется диалог, так, мол, и должно благородное животное, именуемое человеком, обращаться к себе подобным перед оком господним. Люди, которые так пишут, зарабатывают по сто тысяч за картину, получают Оскаров и имеют столько девочек, сколько душе угодно.
"... Бедная моя девочка, – подумал Крейг. – Сколько было до тебя женщин, которые погубили себя, вообразив вот так же, что они – и только они – могут спасти писателя, музыканта, художника. Вот оно, страшное воздействие искусства на воображение женщины..."
— Вчера Джанни опять отправили домой, — с привычным смирением сообщила Констанс. — Едва не устроил групповой секс на уроке рисования.
— Брось, Констанс! Это уже слишком!
Констанс всегда была склонна к преувеличениям.
— Ну, не групповой секс, разумеется. Кажется, пытался выкинуть из окна какую-то очкастую малышку. Утверждает, что она на него глазела.
"... Города одержимы страстью к самоуничтожению..."
"... Если хочешь знать правду, то, по-моему, ты был бы гораздо счастливее, если бы вообще забыл о кино. Тебе придется иметь дело с ужасными людьми. И все это так жестоко и зыбко – сейчас тебя превозносят как рыцаря искусства, а через минуту ты уже забыт А публика, которой ты должен угождать, эта Великая Американская Публика? Ты пойди в субботу вечером в кинотеатр, в любой кинотеатр, и посмотри, над чем они смеются; над чем плачут… Я же помню, как ты работал, как изматывал себя до полусмерти к концу картины. А для кого? Для ста миллионов болванов..."
В литературных кругах распространено мнение, что любой человек несет в себе по крайней мере один роман. Сомневаюсь. Я знаю несколько мужчин и женщин, которые действительно несут в себе роман, но громадное большинство людей, которых я встречал, носят в себе, может быть, только одну фразу или, в лучшем случае, рассказ.
Знаешь, что меня убивает? (...) То, что сейчас называют манерой письма. Особенно в кино. Актеру достаточно пробурчать: "Ага", или: "Сама знаешь, крошка, я от тебя тащусь", или: "Давай трахнемся", — и это сходит за диалог. Так, по их мнению, благородное животное, считающее себя человеком, общается со своими собратьями под присмотром Господа.
Книга – это одно, а человек, который её пишет – другое. Чаще всего книга – это маска, а не портрет автора.
Никакой отрезок времени - даже месяц или неделя, о которой вспоминаешь потом как о самом счастливом периоде своей жизни, - не может состоять из одних лишь удовольствий.
Люди относятся друг к другу недостаточно нежно. Они говорят, что любят друг друга, но в действительности стремятся лишь использовать друг друга, опекать друг друга, властвовать друг над другом, терзать друг друга, уничтожать друг друга, плакать друг о друге.
В любой компании, даже маленькой, всегда находится человек, служащий центром притяжения, основой ее существования как единого целого - без него она была бы просто скоплением не связанных друг с другом людей.
"... Искусство вечно, признание – быстротечно..."
"... Пить он стал с тех пор, как начались неудачи с его книгами. Или, наоборот, неудачи начались с тех пор, как он стал пить. Причина или следствие – все переплелось..."
"... спортом надо заниматься, а не болтать о нем..."
– Это проститутки, да? – спросила Энн.
– Да.
– В храмах древней Греции женщины отдавались незнакомым мужчинам прямо перед алтарем.
– С тех пор алтари стали другие, – сказал Крейг.
Богатая, пристойная, приятная публика. Какие бы встречные течения ни сталкивались под элегантными нарядами, все тщательно прикрыто. Любимые и нелюбимые, состоятельные и несостоятельные - все соблюдают вечернее перемирие. Честолюбие вежливо соседствует в безысходностью.
Память обязательно подведет, дай ей только волю. Ни один временный период, даже месяц или неделя, которую позднее вы вспоминаете как самое счастливое время в жизни, не была сплошным удовольствием.
"Ему сорок восемь лет, и выглядит он не моложе", - прочитал он. Сорокавосьмилетний мужчина в глазах двадцатидвухлетней девушки. Наверно, для нее он развалина. Стены Помпеи. Окопы Вердена. Хиросима.
– Подумать только, как ужасно может вести себя человек, – с удивлением сказала Энн, перестав всхлипывать. – Человек, который так чудесно пишет и, казалось бы, если судить по его книгам, так уверен в себе…
– Книга – это одно, а человек, который ее пишет, – другое. Чаще всего книга – это маска, а не портрет автора.