Роберт Музиль родился в Клагенфурте, Австрия. По окончании кадетского училища поступил в Высшую техническую школу в Штутгарте, затем изучал в Берлинском университете философию, психологию и математику. С 1924 года Музиль почти непрерывно, до конца жизни, работал над величайшим романом двадцатого века - "Человек без свойств". Мастерство Музиля, соединившее феноменальную эрудицию, незаурядные способности аналитика и редкий писательский дар, остается непревзойденным. Главный персонаж романа...
чтобы обрести духовность, надо прежде всего быть убежденным, что у тебя ее еще нет!
А сегодня главная тяжесть ответственности лежит не на человеке, а на взаимосвязи вещей. Разве незаметно, что переживания сделались независимы от человека? Они ушли в театр, в книги, в отчеты исследовательских центров и экспедиции, в идеологические и религиозные корпорации, развивающие определенные виды переживаний за счет других, как в социальном эксперименте, и переживания, не находящиеся в данный момент в работе, пребывают просто в пустоте; кто сегодня может ещё сказать, что его злость - это действительно его злость, если его настропаляет так много людей и они смыслят больше, чем он? Возник мир свойств - без человека, мир переживаний - без переживающего, и похоже на то, что в идеальном случае человек уже вообще ничего не будет переживать в частном порядке и приятная тяжесть личной ответственности растворится в системе формул возможных значений.
Драка всегда оставляет неприятный осадок, привкус, так сказать, поспешной интимности.
Неблагоразумно чувствовать свое родство с явным психопатом.
Мужчины с особенно прекрасными головами обычно глупы. Особенно глубокие философы обычно думают плоско. В литературе таланты, немного превосходящие средний уровень, обычно считаются у современников великими.
Это основная черта культуры – что человек испытывает глубочайшее недоверие к человеку, живущему вне его собственного круга, что, стало быть, не только германец еврея, но и футболист пианиста считает существом непонятным и неполноценным.
Ночью на человеке только ночная рубашка, а под ней уже сразу характер.
Человека нужно стеснить в его возможностях, панах и чувствах всяческими предрассудками, традициями, трудностями и ограничениями, как безумца смирительной рубашкой, и лишь тогда то, что он способен создать, приобретет, может быть, ценность, зрелость и прочность...
– Мне нехорошо! – заявил он. Это была старая, укоренившаяся формула, означавшая, что ему хочется выпить рюмочку.
Солнце светило, и люди двигались энергично. Была асфальтовая весна, был один из тех не относящихся ни к одному времени года весенних дней осени, какие выколдовывают города.
Высокое чувство собственного «я» спорило с жутковатым чувством неплотного прилегания собственной шкуры.
Города можно узнавать по походке, как людей.
Внутренняя пустота, чудовищная смесь проницательности в частностях и равнодушия в целом, невероятное одиночество человека в пустыне мелочей, его беспокойство, злость, беспримерная бессердечность, корыстолюбие, холод и жестокость, характерны для нашего времени, представляют собой, по этим свидетельствам, лишь следствие потерь, наносимых душе логически острым мышлением!
– Вы, наверно, еще слишком молоды, чтобы знать, что наша жизнь очень проста. Она непреодолимо запутана только тогда, когда думаешь о себе. Но в момент, когда не думаешь о себе, а спрашиваешь себя, как помочь другому, она очень проста!
Если отец беден, сыновья любят деньги. А если у папы есть деньги, сыновья любят человечество.
Вы должны знать из истории, что никогда не было истинной веры, истинной нравственности, тем не менее развязанные из-за них войны, пакости и козни преобразили мир.
кто может выполнить все, что ему ни заблагорассудится, тот вскоре уже и сам не знает, чего ему желать.
Он всегда тратил золотую и серебряную мелочь чувств, Ульрих же больше оперировал крупными суммами, чеками мыслей, так сказать, с внушительными цифрами; но в конце концов это была только бумага.
Человек с обыкновенным чувством реальности подобен рыбе, которая клюет на удочку и не видит леску с крючком, а человек с тем чувством реальности, которое можно назвать и чувством возможности, забрасывает удочку, понятия не имея, насажена ли наживка.
Дни мелькали и составляли недели. Недели не останавливались на месте, а сплетались в цепь. Непрестанно что-то происходило. А когда постоянно что-то происходит, легко создается впечатление, что ты достигаешь какого-то реального результата.
Конечно, во все времена есть разновидности лиц; но вкус времени выделяет всегда какую-то одну и возводит ее в счастье и красоту, а все другие лица страются тогда уподобиться такой разновидности; даже безобразным это более или менее удается с помощью прически и моды, никогда это не удается лишь тем, рожденным для странных успехов лицам, в которых, ничем не поступаясь, выражает себя величественный и отживший свой век идел красоты прежней эпохи.